Дайсон мягко отстраняет меня, бросает быстрый взгляд за окно и говорит:
— Не спеши, бао бэй. Я хочу кое-что тебе показать.
Удерживаюсь от ответа — что именно я сейчас хочу посмотреть, ну и не только. По запаху понимаю, что Дайсон волнуется, и начинаю волноваться сама. Он хочет что-то мне показать в своем новом доме… Не слишком ли быстро все у нас развивается? А, мы же на войне! Просто нет смысла откладывать жизнь до лучших времен.
Дайсон шепчет мне на ухо — от его дыхания мурашки бегут по позвоночнику:
— Закрой глаза.
Улыбаюсь и слушаюсь. Он приобнимает меня за плечи и ведет — недалеко, шагов десять. Дайсон дышит глубоко, неровно. Едва слышно скрипит дверь. Переступаю низкий порог соседней комнаты. Что-то негромко щелкает.
И тут же падаю на пол — парализованная, ослепленная. Воздух с хрипом выходит из легких, а снова вдохнуть не получается, тело жестко сведено судорогой. Сквозь закрытые веки, всем телом чувствую свет — запредельно яркий и абсолютно, совершенно, невыносимо белый.
В шее — комариный укус боли. Шприц-ампула.
— Не бойся, ты не задохнешься, — голос Дайсона доносится словно из какой-то другой вселенной. — Тебя заказали живой и по возможности невредимой. Релаксант подействует через полторы минуты. Тогда я выключу свет, и ты снова будешь дышать.
Ответить хочется даже сильнее, чем вдохнуть воздух — но невозможно ни то, ни другое. Свет белый, без капли тени — у меня нет от него защиты.
— На самом деле, бао бэй, мне жаль, что пришлось на это пойти.
Дайсон фалангой пальца стирает слезу с моей щеки. Это просто механическая реакция слизистой на свет! Никаких эмоций, никаких!
— Быть может, ты могла стать той самой женщиной, с которой я бы остался, — говорит Дайсон. — Вот только баб будет еще много. А оффер на позицию генерального директора регионального отделения «Панацеи» — поворот карьерного трека, шанс на который выпадает раз в жизни. Ничего личного, бао бэй. Просто своевременная смена стратегии.
Еще минуту отчаянно борюсь за возможность вздохнуть, закричать, шевельнуть хоть пальцем, остаться в сознании — но соскальзываю в темноту и тону в ней.
Глава 14Макар. Надежный, как кхазадские часы
Гладкий мокрый бок лейки скользит по ноге: устал я уже ее наотлет держать, халтурю.
Можно было бы запустить автополив — как и делал Скворцов, пока меня не было… Но нет.
Вернувшись из того злополучного похода, стараюсь побольше работать руками. Даже без магии.
Взрыхлил все грядки — даже там, где не требовалось; кручу ворот колодца, таскаю воду. Развел известь, побелил первый этаж снаружи.
Запах известки напоминает о самодельных бомбах, которые понаделали подростки. Зараза…
Я до сих пор не уверен, что правильно сделал, ввязавшись тогда в эту… партизанскую войну. Наверное, были и другие каналы. Не князем единым!.. У господина Немцова, в конце концов, оставались связи — там, на материке, за Уралом, и даже в столице кое-какие. Через того же Колю Пожарского я мог попытаться выйти на опричников в генеральских погонах, но… Связи, может, и оставались — связи не было.
А местная опричнина была чересчур, с одной стороны, слабо скоординированной с центром структурой, а с другой — после недавнего крупного скандала, имеющего отношение как раз к поронайскому гарнизону, здешние высокие чины затаились, опасаясь любых самостоятельных действий. Все они уже были повязаны с Сугробом-Волдыревым, а я для них — чужак.
А времени было мало. Поэтому я решил действовать самостоятельно… и к чему это привело?
Я оказался участником незаконного (теперь уже) бандформирования, а то и террористического. Принял участие в боевых действиях против (теперь уже) легальных охранных отрядов корпорации «Панацея». Или все еще полулегальных, черт разберет… Но боевики Дайсона и Соль и вовсе находились вне правового поля.
И итог… какая-то пиррова победа. Не победа даже, а так.
Щипки партизан (ну и моя эскапада на побережье, что уж), исчезновение в Хтони крупного боевого отряда браконьеров — все это привело к некоторому снижению темпов добычи тяги. В море они и вовсе не лезли… несколько дней. Потом все началось сызнова.
Сейчас стрелка на циферблате Жабы чаще в желтой зоне, чем в красной — хоть и в начале желтой части шкалы.
Мы со Скворцовым поднимаем желтый флажок — и транспортники дисциплинированно обходят опасный сектор. Но это значит лишь, что раздолье для контрабасов… и браконьеров. Они продолжают.
Ладно, могло быть хуже. Все-таки некую паузу мы обеспечили. Ну и… мое участие в вылазках этих поронайских партизан, кажется, прошло незамеченным. Кажется.
Хотя граждане, работой которых является контроль за соблюдением ссыльным магом административных правил, явно будут иметь ко мне много вопросов, учитывая частоту моего обращения к помощи Скворцова. Но это потом. Гражданин Немцов так дисциплинированно вел себя раньше, что пока… пока мои отлучки не привели к неприятностям. Хорошо быть благородным человеком, даже штафиркой, даже ссыльным. Уверен: если бы за мной надзирал обычный поронайский участковый — хрен бы я куда с маяка делся просто так.
Поэтому я таскаю тяжелые лейки — и стараюсь не вспоминать лица пацанов, под огнем ползущих по Хтони.
Уф.
— Дядя Макар!
О, да это они. Легки на помине. Еж и Кубик.
Не дергаюсь, сохраняю солидность — но судорожно на самом деле высматриваю в снаряжении пацанов признаки того, что они опять собрались. Вроде нет. Ни трубы самопалов не торчат, ни разгрузок нету. Просто приехали на ржавых великах с городскими рюкзачками. К дяде Макару.
— Здорово, орлы.
— Здорово, Макар… Ильич, — это Еж.
От этого «дяди Макара» и раньше было не дождаться, а теперь и подавно. Совсем большой стал, как говорится. Ну, чем бы дитя не тешилось, лишь бы на войну не сбегало.
Идем в летнюю кухню, Лютик вертится под ногами. Кубику благоволит, к Ежу настороженно.
— Чип там как? Послал бы его в тепличку за зеленью, а вам, охламонам, не доверяю! Выдерете не то и не так.
— Я аккуратно, дядь Макар! — уверяет Кубик и исчезает в теплице.
— Дверь опять не снеси!
Еж, когда мы остались вдвоем, смотрит на меня испытующе. Я бы сказал, оценивающе смотрит.
— Чип нормально. Рука заживает. Он зато наконец брата встретил. Ну то есть не прям брата, а какого-то там дальнего родича, врот, но все равно. Из своей деревни.
— Шикарная новость, а?
— Ну как шикарная. Этот мужик один хрен в рабстве. И скоро его в одно место повезут… откуда целыми вообще не возвращаются, нах. Слышали про такое? Вы ж ученый!
— Чего? — хмурюсь я.
Пацан игнорирует мой вопрос:
— А про Дайсона слышали? И про Соль?
— Свадьба, что ли, у них? — хмыкаю. — Зовут, м?
Еж кивает:
— Ну да, почти… Почти. В общем, Дайсон кинул Косту. Продался Сугробу. Помог этим повязать Соль — она в клетке сейчас. Считайте, в плену, и что с ней там делают… думаю, объяснять не нужно.
— Ага.
Жутко хочется закурить, только бросил я.
— Руки мой, чего сел.
— А? — удивляется Еж.
Он и правда по-хозяйски уселся — на мое место причем — и ждет. Что я ахну.
— Руки, говорю, мой. Сейчас будешь бутерброды резать. Ну и… рассказывай все по порядку, подробно… Цыц, Лютик! Не канючь.
Это плохо. Это все очень плохо.
Значит, для «Панацеи» уже не секрет участие господина Немцова в партизанщине. Значит, недолго осталось мне быть ссыльным смотрителем маяка. Значит, надо действовать быстро… понять бы еще — что делать.
Из теплицы появляется Кубик, старательно прикрывает дверь, трясет пучком зелени.
— Вот! Нащипал! Не драл!
«А надо, видимо, драть», — хочу сказать я. Время щипков прошло.
Вместо этого ставлю жестяной чайник на плитку и повторяю Ежу:
— Рассказывай.
Рассказывают пацаны около получаса. Еж — четко, с некоторым даже цинизмом. Кстати, он и матюкаться через слово почти перестал — вот что аномалия животворящая делает.
Кубик — наоборот, наваливает сумбура и эмоций: «Дайсон, ска! Встречу — убью, нах!»
Надеюсь, не встретит. Кубик хоть и юный амбал, у которого, кажется, прабабушка согрешила с троллем — но с Дайсоном они в разных категориях.
У мужчин тех рас, чье название заканчивается на «хай», такие штуки сразу, нутром чувствуются: кто в их стае главный и кто кого «убьет, нах», когда начнется. А перед тем, как убить — построит. У нас, человеческих мужиков, тоже, но… все-таки есть нюансы. А у серо- и зеленокожих — антропологом быть не надо, чтобы это понять. От них веет. Вот и от Дайсона веет, как… от парня вне конкуренции.
И поэтому очень плохо, что он оказался иудой.
Хотя и не совсем гнидой — судя по тому, что отряд пацанов он не сдал, ведь репрессий в отношении старших воспитанников детдома, помогавших вооруженным бандитам, не случилось.
В остальном дело оказывается дрянь: по словам пацанов, Дайсон увел ядро боевой силы партизан. Коста с остатками «повстанцев» скрылся где-то средь диких сахалинских озер, Соль… Еж поведал, что какая-то там эльфийка высокого ранга — та самая, дама сердца Кубика — ходила выручать Соль и вернулась ни с чем.
И вот это хуже всего остального.
— Где, вы говорите, ее содержат? В лагере?
Юные снага уже успели мне изложить, как нужно спасать Соль.
— Ну да, в бывшем. Скаутском. Он раньше полузаброшенный был — мы туда лазили. «Буревестник». А теперь — это секретная, нах, лаборатория. Там со снага чего-то делают, чтобы они работали лучше… Ну и Соль увезли туда же.
Та самая, очевидно, лаборатория, местом в которой соблазнял меня Каэльфиарон.
— Сейчас туда не пролезешь, дядь Макар, — виновато сопит Кубик. — Там, ять, новый забор, магия, колючка, охрана…
— Но можно попробовать мазу, которую Чип предлагает, — чеканит Еж. — Использовать его братана, чтобы тот протащил мобилу. Подопытных почти не обыскивают, гастеры говорят. Вы же