Сейчас — Кубик не соврал — лагерь огорожен не хуже, чем военная база. Любопытно, что «Панацея» огородила его не от Хтони — то бишь крепкий забор поставили не только в лесу, захваченном аномалией. А и на дороге, ведущей в лагерь. Дорогу, кстати, починили.
И я, свернув на «Стриже» у разбитой гипсовой фигуры — чайки с подписью «Буревестник» — с шоссе на новехонькую бетонку, доезжаю до главных ворот в этом самом заборе.
Такие ворота на базе опричного гарнизона можно ставить. А может, они там и стояли. Могучие створки, сцепленные квадратными зубьями, калитка рядом — точно прогрызенная в стальной башне нора, притом наглухо перекрытая. На башне прожектора и, гм… турель. Блин, правда, что ли, у опричников сперли? Ворота свежеокрашенные, и под логотипом «Панацеи» как будто угадывается число 126… Или кажется.
Забор обычный, но мощный: опять же бетонные плиты, колючка… за первым периметром виден еще один, сетка. Полагаю, все это под напряжением. Цепочка видеокамер окольцовывает ограждение.
Подъезжаю к воротам, выключаю мотор. Испытываю то самое ощущение «стоишь как дурак перед запертой дверью, а на тебя смотрят в камеру». Ну что, станет меня Кей мурыжить или нет?
…Не стал. Ворота бесшумно распахиваются, внутри — шлюз, потом еще одни створки.
С той стороны встречают охранники с «татариновыми». Неуютно. Надеюсь, это не те бойцы, которых я стращал взрывами полторашек. И уж тем более — не товарищи тех, которые сгинули в Хтони.
Лиц не вижу, забрала шлемов не поднимаются — может, и к лучшему.
Меня профессионально шмонают, транспорт — тоже. Заводят байк на стоянку, меня гонят через рамку. Просвечивают там с поднятыми руками: ботинки отдельно, ремень снять. Еще раз шмонают, осматривают предметы одежды. Уже не те охранники, которые были на КПП, другие: их тут много.
Ладно, Кей, я понял. У тебя здесь унижения другого рода. Ну что же.
Наконец еще двое охранников (не те! и не те! новые!) ведут меня в некий накопитель — наскоро сложенный из тех же бетонный плит домик с диванчиками и кофематом внутри.
— Экспрессо? — неожиданно гудит один из-под шлема. — Тут бесплатно!
— Спасибо, я чай люблю.
— Хозяин — барин!
…Ладно, вроде бы этот грамотей не таит за пазухой камня в огород некоего доцента Немцова.
Через десять минут появляется парень в белом халате — встрепанный, тощий, очки набекрень. Ага, навидался таких. Типаж понятен.
Обращаю внимание, что охранники важно сканируют браслет на запястье парня. А тот, ни слова не говоря, его предъявляет. Видно, что процедура привычная.
Такой же браслет получаю и я, причем не сразу. Приходится ждать, пока мне «настроят допуски», и по этому поводу старший группы, которая на воротах, лается с парнем в халате.
— Лаборатория «Кей»! Ну это само собой! — взбудоражено доказывает тот. — Потом блок «Ди», как минимум корпуса «Ять» и «Пси»! А в идеале еще и ангары!
— Сдурел? Не было распоряжения про ангары! Это четвертый уровень! У него — я вижу — второй.
— Но мастер Каэльфиарон запрашивал четвертый! Этот человек будет помогать и нам, и на конвейере! Я должен ему все показать!
— А я не эльфу тому подчиняюсь, а главе СБ! Я вижу — второй уровень!
В этой борьбе щита и меча побеждает щит, то бишь охранник.
Раздосадованный парень тащит меня прочь, в глубину лагеря, приговаривая:
— Ничего, завтра выправим доступ вам! Власть показывают, доберманы… Кто они такие? — обслуга! Макар Ильич, я Афанасий, можно Афоня, наслышан о вас… Рад, что будем работать вместе! Ой, туда нам нельзя, простите! Туда только с третьим уровнем! Не то — током шибанет… Крюк сделать придется, блин…
— Лаборатория «Кей» — это… где сидит Кей? — уточняю я, морщась и потирая запястье: когда балбес Афанасий потащил на боковую дорожку, браслет ощутимо кольнул электричеством.
— Не-не-не… То есть да! Но не поэтому! «Кей» — это латинская буква, значит «Контакт». В основном будем там работать! Ух, Макар Ильич, как я рад!
— Ну а что за конвейер? — ненавязчиво уточняю.
— Ай, ничего особенного! Мы так привыкли уже называть… Это та часть базы, где Хтонь. Там еще двое ворот, ну и обозначения у корпусов кириллические: «Аз» и «Ижица». Скажите, глупо? Зачем кириллица?
— Точно, Афанасий. Подтверждаю. Ну а в корпусах-то что?
— Да говорю, ерунда! Там уже все отработано, техники все операции производят. Мы там редко нужны! Но все равно иногда приходится…
— А что за операции-то?
— Ну над контингентом! Улучшение физических кондиций, коррекция психологических, — он хихикает. — Ангар номер один, «Аз» то есть — на приемку работает. «Ижица» — на выход. Я же говорю, там еще двое ворот технических, у каждого корпуса свои ворота. Снага этих — там возят, чтобы они нам не мешали. Ну и из «Ижицы» их потом отправляют спецтранспортом сразу в Хтонь — тягу добывать, или как она?
— Корректнее — «сырье для мумие», смешно звучит, согласен.
Афоня мелко кивает:
— Да-да! И вот между «Азом» и «Ижицей» еще два корпуса, их для прикола назвали «Пси» и «Ять». «Пси» — потому что психическая коррекция там как раз. А «Ять» — ну потому что они там орут, эти снага… Понимаете, да? Да?
И снова радостно хихикает.
— Понимаю, — говорю я, — ото ж. Наслушался. И много ли вы… прогоняете по конвейеру? Как ты сказал… контингента?
— Ой, да немного, — машет рукой Афоня, — ну десятка четыре в день…
И тут же начинает орать, машет той же рукой, только уже иначе, и выражается точно сам… контингент.
— Зафиксировано разглашение засекреченных корпоративных сведений лицу с низким уровнем доступа, — шелестит синтетический голос из Афониного браслета.
— Да он все равно завтра этот доступ получит… ууу, зараза!
Афанасий прыгает у клумбы и морщится.
— Все, Макар Ильич! Сегодня рассказываем только про «Контакт». Это наша основная работа! Я имею в виду — нас, ученых! Мастер Кей сказал — вас долго в курс вводить не придется. Сказал, «Немцов сам введет, вам мало не будет!» То есть, ну, дня три у нас на подготовку, и потом — оно! Пробуем!!! У нас как раз там при лаборатории опытный образец содержится, тоже снага…
— Ее зовут Соль, — говорю я. — Да, Афоня. Все верно, я тебя понял. Три дня так три дня. Немцов введет, если надо.
Любопытно, что точно такие же клумбы перед входом в лабораторию были и в Белозерске.
Глава 15Соль. Белая стена — кричи не кричи…
Белые стены. Больничная койка. Стол и стул стандартных, лишенных всякой индивидуальности очертаний. Душ и туалет за загородкой. Диспенсер с мылом, которое даже для меня почти не имеет запаха. Зубная паста и щетка со свернувшейся змеей — эмблемой «Панацеи». Так, на случай, если тупенькая снага до сих пор не догадалась.
И это — все. Никаких угроз. Никаких требований. Никакой информации.
Над столом — дверца чего-то вроде лифта, очень узкая, туда не пролезть — как я только не пробовала. Лифт доставляет чистую одежду и пищевые комплекты — вполне приличные, от голода точно не помрешь. По ним я пыталась отсчитывать время, но потом поняла, что первый поднос всегда прибывает вскоре после того, как я просыпаюсь. Наблюдают за мной, ска. Так что знаю только, что было тридцать девять подносов. Примерно тринадцать дней. Наверное. Может, я просто жру как не в себя, потому что заняться больше решительно нечем.
С меня сняли все серьги, включая контрацептивную. Ну, здесь-то они не промахнулись — после Дайсона с его «своевременной сменой стратегии» трахаться мне не захочется очень долго. Возможно, вообще никогда. А кроме серег, снимать было и нечего… Браслет на лодыжке, впрочем, оставили — разомкнуть его не под силу даже «Панацее». Полоса теперь в красном, пусть и почти полная — авалонским алгоритмам не нравится война. Впрочем, теперь полоса не меняется. Ничего не меняется.
Одежду мне выдают на удивление нормальную, такую я и сама могла бы выбрать при случае — джинсовые шорты, белая майка и кроссовки того типа, которые в моем мире называются сникерсы, а здесь — ветробеги, или просто ветрухи. Все, кроме кроссовок, заменяют регулярно — для грязной одежды лифт доставляет небольшую корзину. Сначала не хотелось играть по навязанным правилам даже в бытовых мелочах, но скоро стало ясно, что сидеть среди потных шмоток и контейнеров с объедками — это протест по типу «назло бабушке отморожу уши». Так что пришлось подчиняться регламенту. Зато в чистой одежде довольно приятно тренироваться — наверстала все пропущенное за последние суматошные месяцы. Правда, даже самого примитивного эспандера корпоративные жадины не выдали, пришлось вспомнить упражнения, в которых используется только собственный вес — древнюю забаву всех узников.
Я, конечно, и раньше думала, что могу угодить в плен, и примерно представляла, чего ожидать. Это здорово так бодрит в бою — смерть в сравнении кажется не такой уж страшной штукой. Но экспресс-допрос в полевых условиях или обстоятельный, в пыточном подвале — штука хотя бы… понятная. Осмысленная. А этот санаторий тюремного типа? Зачем, надолго ли, чем закончится?
Решимости хранить гордое молчание и презрительно-равнодушный вид хватило… не знаю, ненадолго, в общем. Я стала разговаривать с камерой — скрытая, но она же явно тут была. Информировала ее о своем авалонском титуле. Первые несколько раз — почти без мата. Угрожала дипломатическим скандалом. Потом просто так уже угрожала, всем подряд. Потом… а, ладно, не хочу вспоминать. Удивительное дело, конечно, иногда забегаешься так, что целый день до сортира дойти некогда, и только мечтаешь — лечь бы на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать. Вот только когда нечто подобное вдруг происходит на самом деле… быстро понимаешь, что отбитые почки и выкрученные суставы — это, по существу, не так уж и страшно. В сравнении.
Тренировки и сон — замечательные занятия, но все время ими никак не убивается. В конце концов я сломалась и брякнула что-то вроде «хоть бы книжку какую прислали» — разбавив предложение несколькими матерными конструкциями, чтобы не звучало как просьба. К моему изумлению, тюремщики откликнулись оперативно. Лифт привез роскошное иллюстрированное издание на мелованной бумаге — «Семь лет „Панацее“».