— Я хочу визуально осмотреть объект.
— Ни в чем себе не отказывай…
Макар подходит к столу, где я распластана — шаги широкие, медленные. Глаза холодные, как февральский лед, под которым — бешеное подводное течение. Интересно, как он это сделает? Наверное, я бы не сопротивлялась, даже если б могла. Жить хочется до трясучки, но не… вот так.
Он касается моего левого виска — вздрагиваю. Пальцы скользят ниже, к уху… и вставляют горошину наушника. Тут же включается запись — ровный, глуховатый голос Макара:
«Соль. У нас всего один шанс. Здесь проводятся чудовищные опыты над разумными. Если мир это увидит — „Панацея“ уже не отмоется. Запоминай: дальняя, то бишь северная часть территории. Там четыре отдельных корпуса, тебе нужны средние: второй и третий. Вивисекция в третьем. Психическая коррекция, ломка личности — во втором. Единственное оружие, которое я могу тебе дать — телефон, подключенный к сети. Это мой телефон, спутниковый. Опричные технологии, он здесь работает. Твой канал там уже запущен, просто включи трансляцию. Эта база называется „Буревестник“. Покажи так много, как сможешь. Мы бросим все силы на то, чтобы отвлечь охрану: атака на стены, возмущение в аномалии. Будь осторожна — у них есть прожекторы с белым светом. Через минуту я отключу фиксаторы».
Пауза в пару секунд — словно Макар хотел что-то добавить, но передумал. Запись заканчивается. Спрашиваю одними губами:
— А как же ты?
Макар угадывает мой вопрос и закатывает глаза к потолку. Артикулирую:
— Я за тобой вернусь, не оставлю тебя, слышишь⁈
Не знаю, понял ли Макар. Он отворачивается к мерцающей приборной панели. Группируюсь.
— Что ты там определяешь визуально? — Кей начальственно хмурится. — На приборах же лучше видно… Скажи лучше, расчеты готовы?
— Да, — ровно отвечает Макар. — Я все рассчитал. Заблаговременно.
И нажимает на рычаг. Фиксаторы с тихим щелчком размыкаются, лампа гаснет. Свободна! Маг бросает мне включенный смартфон. Эхосфера уже запущена, канал «Я говорю вам правду» — наверху.
Велик соблазн прибить Кея, но паскуда не стоит ни времени, ни полосы браслета. На окнах решетки, но раздвижная дверь открывается простым нажатием кнопки. Оборачиваюсь тенью и выскальзываю в унылый лабораторный коридор. Здесь ничего криминального — скучные двери, лаборант несет стойку с пробирками, навстречу ему другой — с картонными папками. У выхода охранник разгадывает кроссворд… маяк «Анива», а не «Онива». Бью его кулаком по виску, разживаюсь тактическим поясом с электрошокером и браслетом — авось это что-то вроде пропуска… да, на дверь срабатывает! Автомат не беру — пять килограмм металла затяжелят в тени, мобильность сейчас важнее убойной силы.
Перепрыгиваю чахлые клумбы у входа и бегу босиком по холодному асфальту. Серый рассвет. Вдыхаю холодную свежесть нового дня. Гудят генераторы, пахнет машинным маслом, озоном, подгоревшим омлетом из столовки… Включаю канал на запись. Тихо говорю прямо в динамик:
— Друзья, с вами Соль, и сегодня я покажу вам такую правду, какой вы, может, и не хотели знать. Я в «Буревестнике», это исследовательская база «Панацеи». Запись вряд ли получится ровная — придется подраться. Надеюсь, оно того будет стоить. Уберите пока детей и беременных от экранов…
Отдельные корпуса я бы нашла даже без Макаровых указаний — от них явственно несет кровью, страхом и тревожной медицинской химией. На окнах не решетки — глухие ставни. Единственная дверь заперта. Открыть трофейным пропуском? Спалюсь сразу. А, вон со стороны столовки две снага катят тележку с кастрюлями. Отступаю в густую тень и дожидаюсь.
Но тележка не успевает проехать и полпути — динамики разражаются сигналом. Искусственный женский голос ровно говорит:
— Внимание! Тревога! Из лабораторного корпуса сбежал опасный экспериментальный опытный образец! Всем включить прожекторы типа W, повторяю — прожекторы типа W!
Его перекрывает другое сообщение той же автоматики:
— Внимание! Тревога! Нападение на стену в шестом секторе! Нападение на стену в десятом секторе!
И тут же:
— Внимание! Тревога! Активация аномалии, выброс класса М-5, возможен прорыв.
— Да, — шепчу в микрофон. — Все силы добра и разума отвлекают противника, чтобы я показала вам то, что скрыто в этом корпусе. Посмотрим, получится ли у меня. Держите за меня кулаки!
Кухонные снага замирают в растерянности, но они уже не важны — дверь распахивается, и оттуда выбегают крепкие парни в броне и с автоматами. На двери эмблема «Панацеи» — беру ее в кадр. Просачиваюсь внутрь. Инфильтрация началась.
Первый этаж забит охраной — приходится дожидаться момента, чтобы протиснуться по коридорам между телами в камуфляже. Ведут себя, правда, граждане как-то бестолково. Матерый урук орет в рацию:
— Ничо не знаю, ска, я за конвейер головой отвечаю! Из лаборатории образец сбежал — пусть лаборатория, ять, его и ловит! Доэкспериментировались, врот, экспериментаторы. Чей приказ, Соболева? Пока на планшет не придет, никуда не двинемся. Понабрали, ять, по объявлениям…
Рядом тетка в не по размеру подобранном камуфляже блеет в свою рацию:
— Да почем я знаю, где эти Морготовы прожекторы? Это хозчасть спрашивать надо, где. Они еще нам боекомплект за прошлую неделю зажилили…
Прячу усмешку. Обычно моя жизнь — борьба с таким вот бардаком, но сейчас он как нельзя на руку.
Лестницу на второй этаж охраняют два грозных автоматчика — спинами к двери, так что они даже не видят, как я открываю ее трофейным браслетом.
Здесь все как будто специально спроектировано под съемку — отсеки отделены от коридора прозрачной стеной. Снимаю ближайший. В центре зала — капсулы, похожие на гробы из толстого стекла, поставленные вертикально. Внутри — снага. Массивные груди медленно поднимаются и опускаются, но ритм… слишком ровный. Как у машин. Из ртов торчат трубки, уходящие в потолок. По ним что-то перекачивается.
Над каждой капсулой — вытянутая металлическая полусфера с десятками тонких изогнутых игл. Они вонзаются в спины, прямо в позвонки. Через стекло доносится глухой стук — то ли сердцебиение, то ли работа насосов. Внезапно один из индикаторов вспыхивает зеленым, и электронный голос сообщает:
— Объект 16/73. Контрольный показатель достигнут. Легочный объем увеличен на 240%.
Тишина. Потом — шипение сжатого воздуха. Капсула заполняется густым белым газом. Тело внутри дергается, мышцы напрягаются до предела… но дыхание не сбивается. Сквозь пар видно, как открываются глаза.
Они все еще живые.
Только теперь замечаю табличку:
«Модификация для подводных работ по типу Н-5. Этап 3».
Проверяю трансляцию — идет. Рука дрожит — надеюсь, кадр не слишком нерезкий вышел. Шепчу в микрофон:
— Так вот откуда у «Панацеи» такие ныряльщики… Вам страшно? Мне — до усрачки. Но надо идти дальше…
Если честно, перестаю всматриваться в то, что снимаю — мне нужно сохранить психику, чтобы выбраться отсюда самой и вытащить хотя бы Макара. Лучше бы, конечно, всех этих снага тоже вытащить — но как? Всюду кишат охранники! Концентрируюсь на выполнимой задаче — веду стрим; на окне Эхосферы горит зеленый огонек — идет прямая трансляция в Сеть. Стараюсь, чтобы эмблема «Панацеи» каждый раз попадала в кадр. Против воли разум осмысляет отдельные картинки.
Бронированное стекло судорожно царапает ладонь — слишком большая, с неестественно длинными пальцами. Кожа между ними растянута, как у лягушки.
В мутной воде на полу дрожит силуэт — спина, покрытая шрамами в форме молний.
Изо рта распластанного на столе снага выпадает трубка. Она валяется на полу, облитая липкой слизью, и все еще пульсирует — будто сама дышит.
— Вы что-нибудь понимаете? — не скрываю дрожь в голосе — подписчики любят эмоцию. — Я — ничегошеньки. Господи, выбраться бы только из этого ада… А они — им уже не выбраться.
Гулкие шаги — одинокий охранник, молоденький снага. Рация на его плече трещит и разражается криком: «Пятый сектор, просим подкрепление! Срочно! Они на деревьях, Ванька!»
Скверно, что в руках охранника — небольшой прожектор. Яркий. Белый. Прижимаюсь к стене, стараюсь дышать как можно тише… Ну не учует же он меня в этой вони?
Но он чует — у юных обоняние самое острое. Резко поворачивается и ловит меня пятном белого света. Падаю. Не могу даже отползти, не то что отпрыгнуть. Рука судорожно стискивает телефон.
— А ты чего… голая? — растерянно спрашивает пацан.
Ага, он привык, что охранники носят одну форму, рабы — другую. Девицу в одном тактическом поясе идентифицировать не может. Ну и вообще плохо соображает от открывшегося зрелища.
Хрипло шепчу:
— Купалась, а одежду украли.
— Ч-чего?
Паренек подходит ближе. Это он молодец — прожектор у него не такой уж и мощный. На один рывок меня, пожалуй, хватит. Говорю еще тише:
— На самом деле ты — скрытый от мира принц, детка.
Парень идет ко мне, доверчиво подавшись вперед. На выдохе рвусь вперед, выбивая прожектор. Электрошокером в шею — и скрытый от мира принц падает, гулко приложившись башкой о стену.
Не люблю, когда говорят, что снага-хай не особенно умны. Но если честно, в основном это так и есть.
— Он больше не будет, — доверительно сообщаю подписчикам и продолжаю съемку.
Рация оживает:
— Третья группа вернулась из аномалии, докладываю: там дерево, перевязанное цепями, оно кричит… у нас теперь кора под одеждой, сдирается только вместе с кожей, и все время растет!
Молодцы сталкеры. Значит, не врут слухи, что некоторые их них умеют с Хтонью договариваться, когда край до чего надо.
Снимаю еще минут пять, потом говорю в микрофон:
— Теперь мы попробуем проникнуть во второй корпус, там у «Панацеи» конвейер по ломке психики разумных. Вы хотите это видеть? Я — нет. Но нам придется. Второго шанса не будет.
Однако единственную лестницу уже перекрыла сплошная стена белого света — эти олухи все-таки раздобыли прожекторы. Другого выхода со второго этажа нет, окна заварены намертво. И что хуже всего — по лестнице поднимаются трое. Уже по шагам и дыханию ясно, что это серьезные ребята, не по объявлениям набранные. От запаха одного из них по позвоночнику будто проходит электрический разряд. Дайсон.