— Макар Ильич, вы ведь меня, пожалуйста, не убьете? — орет кто-то со двора. — Можно мне войти в дом?
— Разберешься? — спрашивает Макар. — А то кофе убежит.
Киваю и выхожу на балкончик. Внизу топчется лохматый дрищеватый тип… Где-то я его видела. А, точно, у Кея в лаборатории. Как бишь его? Нафаня? Нет, Афоня. Обаятельно улыбаюсь:
— Почему это Макар должен тебя убить? Я и сама отлично справлюсь, тем более что это мой дом. Чего надо? Кстати, посещения арестованных запрещены.
— Так я же от Великого князя! — суетливо оправдывается Афоня. — Вот, оборудование привез. Головизор. Впустите? С меня иначе голову снимут!
— Меня, знаешь ли, не особенно волнует твоя голова. А почему вдруг от князя? Ты же на «Панацею» работаешь!
— Да так… — Афоня затейливо поводит рукой. Похоже, в России всех миров этим жестом обозначаются… обходные пути. — Господин Волдырев организовал, чтобы через князя… Вот, тут бумаги есть, с печатями!
— Ну раз с печатями! Ладно, входи, разворачивай свое барахло. Да не в гостиной, балда! — не хватало только, чтобы следы наших излишеств попали в кадр, а прибираться ради какого-то Великого князя — много чести. — Вот тут, на веранде.
Пока Афоня налаживает технику, пьем сваренный Макаром кофе. Спрашиваю:
— А ты с эти князем знаком вообще?
— Имел честь быть представленным, — Макар выравнивает бороду пятерней.
— Ничего себе жизнь у тебя! Сегодня с князьями цирлих-манирлих разводишь, завтра с партизанами по кустам шарахаешься!
— Знаешь, до того, как я с тобой познакомился, все было гораздо… скучнее.
— А, не проблема, обращайся в любое время, наш дурдом работает для вас.
В дверном проеме появляется Афоня:
— Извиняюсь, что прерываю, но там вызов поступил из Южно-Сахалинска…
Экие мы с Макаром стали важные птицы — князь всея Кочки висит на линии, пока мы изволим откушать кофею! Вяло думаю, не поискать ли одежду — но здесь есть только вещи Генриха, на которых сохранилась тень его запаха… Ладно, останусь в халате, все равно мои сиськи уже видела половина Тверди. Кроме того, белое изящно оттеняет свежие фингалы на роже.
Афоня врубает какую-то машинку и пятясь, уходит. Среди веранды появляется сухонький старичок в старомодном костюме-тройке. Я видела его в новостях — он там перерезал ленточки на торжественных открытиях того-сего и произносил речи за все хорошее и против всего плохого. Великий князь Игорь Константинович Сахалинский — собственной голоперсоной.
Макар коротко, официально кланяется. Ну, я для этих расшаркиваний рылом не вышла, поэтому просто плюхаюсь в кресло.
— Умоляю вас, давайте опустим церемонии, — говорит голографический князь. — Макар Ильич, рад видеть вас в добром здравии… в основном. Софья Александровна, премного о вас наслышан… Послушайте, я глубоко потрясен материалами, которые вам с таким риском удалось отснять. Уверяю вас, моя администрация не знала ничего об этих чудовищных злодеяниях! Теперь мы приложим все усилия к тому, чтобы подобные порочные практики никогда больше…
Жаль, что голограмма не передает запахи. Впрочем, даже с хреновым снажьим распознаванием мимики ясно, что старичок не так чтобы прямо врет… вряд ли, действительно, знал, ну, не в деталях, по крайней мере… что-то его на самом деле волнует, но не то, о чем он говорит.
— Вы ведь сами предложили — без церемоний, — Макар определенно чувствует то же самое. — Что вас в действительности беспокоит, Игорь Константинович? До такой степени, что понадобился этот экстренный сеанс связи?
Князь нервно оглядывается через плечо — в пространство, не попавшее в зону голопроектора — потом говорит:
— Вы, разумеется, правы, Макар Ильич. Буду краток. Сегодня я говорил с… — Князь понижает голос, наверняка машинально, смысла в этом никакого, — с одним из своих троюродных братьев. Династия чрезвычайно обеспокоена происходящими на Сахалине событиями.
Не выдерживаю:
— А династия не хочет выпнуть отсюда «Панацею» пинком под зад, а?
Князь качает головой:
— Такой вариант не рассматривается. Видите ли, милая барышня, в «Панацею» инвестированы… существенные средства людей весьма серьезных. Производство жизненно важных медикаментов — не та сфера, которую Государство готово свернуть из-за одного скандала. Однако обстановка вокруг компании накаляется. Работники массово увольняются. Вчера было четыре нападения на прииски… это не так называемые силы самообороны, а просто местные жители… и два — на офисы. Кто-то поджег дом, в котором квартируют служащие «Панацеи», пострадали невинные…
— А эти, в корпусах «ять и трындец» или как там — не невинные⁈ Или они не в счет, потому что сна…
Макар кладет мне руку на плечо и неласково так сжимает. Не магическое, но все же давление — он сейчас вот прям вообще не шутит. Заваливаю хлебальничек.
— Так чего же ожидает от нас династия, Игорь Константинович? — спрашивает Макар ровным бесцветным голосом, но по запаху я понимаю, что сердце у него сейчас бьется в районе горла. — И какие… последствия обещает в том случае, если эти ожидания не оправдается?
— Династия ожидает, что «Панацея» откажется от порочных практик и найдет разумный компромисс с… местной общественностью. Оптимально — в лице вас обоих, раз уж вы стали… символами этого разоблачения. Государство не одобряет ни эксперименты на разумных, ни работорговлю.
— Ни безответственное обращение с аномалиями! — вставляет Макар.
— Да-да, разумеется. «Панацея» полностью готова к переговорам. Ее положение… серьезное, хоть и не критическое. Во вмешательстве в местные события Династии она заинтересована ничуть не больше, чем… другие стороны. Вы ведь осознаете, каковы могут быть последствия?
Мужчины смотрят друг на друга значительно. Снова не выдерживаю:
— Да нет, ни черта я не осознаю! Объясните уже по-человечески!
Макар снова сдавливает мое плечо — синяки оставит, будто мне вчерашних мало!
— Я объясню, — он выразительно указывает глазами на проектор. — Чуть позже.
— Да-да, не намерен вас далее отвлекать, — всплескивает руками князь. — Вам еще предстоят переговоры с корпорацией… Поймите, она в полной мере ощущает давление обстоятельств, потому готова к достаточно радикальным решениям. Все мы в конечном итоге хотим для Сахалина только мира и процветания!
Да-да, всего хорошего хотим, ничего плохого не хотим. Свежо предание…
Князь еще с минуту выдает какие-то общие фразы и наконец отключается. Макар поворачивается ко мне. Взгляд давящий.
— Пойдем-ка выйдем во двор… Это же нам условиями ареста не запрещено?
— Сейчас, оденусь во что-нибудь…
Нахожу среди вещей Генриха футболку с надписью «Sila v pravde, brat» — мне она доходит до колен, сойдет за коктейльное платье. Через заваленную пивными банками гостиную выходим в сад… то, что было садом полгода назад. Наверное, при Генрихе за ним кто-то ухаживал, но я этим не озаботилась. Из высокой травы жалобно проступают заброшенные садовые растения. Зато жасмин цветет вовсю. Срезать бы пару веток и поставить в гостиной и в спальне… Если б не стерва Альбина, мне было бы, для кого это делать. Ненавижу магов, ска.
Садимся на лавочку в кованой беседке рядом с огромным мангалом — на таком впору барашка целиком жарить. В щели между плитками пробивается трава. Жизнь всегда побеждает. В конечном итоге.
— То, что я сейчас скажу — закрытая информация, — говорит Макар. Он выглядит спокойным, но жилка на шее под неряшливо отросшей бородой бьется отчаянно. — Ты ведь знаешь, что Грозные — псионики?
— Чот слышала…
— Все «чот слышали». Но мало кто осознает, что это значит на самом деле. Потому что те, кто попадает под воздействие… искренне не понимают, что произошло. Иммунитета нет ни у кого, кроме нулевок, но некоторые маги частично устойчивы и могут оценить масштаб явления. Расскажу-ка одну… считай, что байку.
— Ну?
— У одного из Грозных была некая фаворитка, и однажды она где-то по-крупному облажалась. Взятки, попустительство довольно серьезным вещам… нехорошая история, одним словом. По городу, где это произошло, поползли слухи. Пострадавшие подняли волну. Началось расследование. А потом этот Грозный явился в город самолично… и все обо всем забыли. Словно ничего и не было. А там населения под полмиллиона. На всей Кочке меньше народу живет, включая айну в холмах. Понимаешь?
— Погоди… Его магии хватило на промывку мозгов всему городу? Но… есть же интернет, телефон, приезжие, наконец? Неужели никто не заметил, что горожане взяли и забыли кусок своей жизни?
Макар подбирает брошенную в беседке кочергу и рассеянно ковыряет ею траву между плиток:
— Такое… лучше не замечать. Понимаешь, Соль, Сахалин — край света, поле экспериментов. Занюханная окраина, если уж честно. В местные дела Рюриковичи… считают ниже своего достоинства вмешиваться. А в центральных областях все по-другому. Там… подданные любят Государя. Всей душой. Искренне. Я сам не особо обращал внимание, пока там жил. Просто спокойнее… не акцентироваться на этих аспектах.
— Но у нас тут есть князь, он что, не Рюрикович?
— Пустоцвет. Позор династии. Иначе его бы сюда не выслали. Что я хочу сказать. Если ты думаешь, что вмешательство высших правящих сил нам поможет…
Белая бабочка садится на кованую ограду беседки. Прикрываю глаза. Я, в целом, давно уже не в восторге от Государства Российского — даже в той мере, в какой оно на Кочке присутствует. Непонятно было, как разумные это терпят, почему даже на революцию решились сто лет назад только какие-то маги…
— То есть Рюриковичи реально могут промыть мозги всему острову? Все просто… перестанут понимать, почему не любят корпорацию? Но ополченцы, которые столько месяцев с ней сражались — как они могут просто взять и забыть?
— Те, для кого эта история была значима, скорее всего, станут… не очень умными. Включая тебя, Соль — ты не иммунна. Послушай, тут правда не стоит вникать в детали. Лучше попытаться этого избежать.
— Хорошо, очевидно, чем это плохо для Кочки. Но Корпорацию-то что не устраивает? Если все добровольно и с песней стройными рядами ус