На окраинах Поронайска сразу стало понятно, что город готовится к празднику — по пробкам и злобным рожам водил, для драндулетов которых перекрыли весь центр. На улицах ближе к главным начали попадаться унылые милиционеры и даже задолбанные опричники, расставленные цепочками вдоль дорог для препятствия любым козням и хулиганствам и создания торжественности. Ну да, ну да. Князь прибудет.
К центральному скверу, где администрация и памятник Грозному, текли группки гуляющих. Вот стайка носатых зеленокожих подростков, хихикающих и орущих невпопад: «Гобла — м-о-ооощь!» Вот две подружки-снага с вырвиглазным макияжем, каждая ловко рулит скрипучей детской коляской: двухместной и трехместной. Дети в колясках орут, дамочки умудряются не замечать этого и трещать друг с дружкой — невероятный навык. Вот почтенное семейство кхазадов — кажется, даже два семейства. У этих дети движутся строем, под присмотром бабусь. Зато у каждого ребенка по шарику и по мороженому. Вот четверка поддатых снага в шортах и резиновых тапках — очень рады празднику. Один в майке, двое в тельняшках, а четвертый — в футболке с надписью «Патриот Кочки», которые тут где-то явно раздают. Гордый.
Оставляю «Стрижа» под обгрызенным тополем — дальше двигаюсь пешком. Офис нам выделили в самом центре — в уродском здании, похожем на полигональный макет кастрюли. Огромное, все в панорамных зеленых стеклах, но какое-то невыразимо диспропорциональное, сплющенное.
И охрана, и, что важно, вахтер без заминок пропускают меня по браслету, выданному три дня назад. Фойе с фикусами, лифт с узкими зеркалами — одиннадцатый этаж. Наш, понимаешь, ли Офис. Везет мне на верхние этажи. Впрочем, это не самый верх — еще есть двенадцатый, «крышка кастрюли», где размещается сам Сугроб. Не небоскреб, конечно — однако лучшее, что мог предложить Поронайск своему щедрому меценату.
Убеждаюсь, что пара вертлявых типов, которых я приметил внизу — журналюги. Там они сплоховали и не пропустили меня, но здесь… сюда я сам пришел. Впрочем, сейчас толпа разнокалиберных репортеров: симпатичная девица с планшетом, решительный пожилой гоблин в коричневом пиджаке и с блокнотом, хлыщ с острой бородкой и микрофоном, за которым флегматик-кхазад тащит камеру — все они были заняты тем, что загоняли Соль.
К стене загоняли — на которой, конечно же, красовался логотип «Панацеи».
Ну и вообще.
— «Портал Земщины», — бормочет девица, с невероятной скоростью тюкая пальчиками по планшету. — Скажите, как вы оцениваете свои первые шаги в должности? Какие проблемы считаете наиболее приоритетными?
— Все проблемы важные! — задушенно вопит Соль. — Все решаем и решим!
Гоблин скрипучим голосом вклинивается:
— «Поронайский рабочий»! Софья Александровна, какие предметно механизмы будут использоваться для общественного контроля, помимо ваших, простите, прекрасных глаз? Как осуществляется контроль ввоза гастарбайтеров и их учет?
— Я прямо сейчас этим занимаюсь! Но это комплексная проблема, нельзя так сходу…
Наши с Соль взгляды встречаются — мы, кажется, оба подумали об одном и то же. Что ответы даем ровно такие же, как и замы Сугроба.
Никакие ответы!
Старичок тоже стреляет глазами в меня и издает, кажется, боевой клич:
— Господин Немцов! Я — Жгун, из «Поронайского рабочего». А вот вы из сотрудника государственной гидрографической службы превратились в сотрудника «Панацеи»? Выходит, что корпорация сама создает угрозу прорыва — и сама же теперь оценивает степень опасности? Как вообще можно доверять такой оценке?
И, кажется, водит носом, обнюхивая меня. От самого Жгуна разит папиросами и чуть-чуть сивухой.
Меж тем щеголь с бородкой по кивку кхазада тычет в Соль микрофоном.
— «Первый Поронайский»! Соль! А что вы думаете об идее мэрии устроить для горожан День Кочки? Хорошая ли это идея — вот так вывернуть ироническое название острова, придуманное жителями Сахалина, — или это, как сейчас модно говорить, кринж?
Начинаю отвечать на вопросы. Соль, едва от нее отвернулись, тенью скользит из фойе в кабинет. Пиу!
У меня получается присоединиться к ней только минут через двадцать. Обливаюсь потом, точно лейки в теплицу таскал.
Соль грызет колпачок ручки, клацая по клавиатуре, на лице — гримаска напряжения и отвращения.
За окном монтируют сцену, из динамиков льется что-то ласково-патриотическое. «Мы город построим с опорой на Твердь», типа такого.
— Макар, я ни хрена не понимаю в этих отчетах про отчеты! Решениях про решения!
— Успокойся, я в тех, которые по моей части — тоже.
— И мы так ни хрена не проконтролируем.
— Это правда. Потому что у нас нет своей команды. Двое в поле — тоже не воины.
— Да где я возьму команду⁈ На мясокомбинате? В детдоме? Нам же не охранники в магазин нужны.
— Ну погоди! У тебя минимум дюжина кандидатов была на важные должности. Я помню!
Соль машет рукой:
— Куда там. «Текущая политика корпорации на Сахалине — внутреннее оздоровление, в том числе через сокращение кадрового состава. Поэтому данная должность упразднена», — зачитывает она мне строчки из электронного письма. — Я на Иллариона Афанасьевича возлагала столько надежд! А мне сказали — ноуп, судимого никак не могут взять. Тебя кое-как утвердили, а других нельзя. И, главное, не подкопаешься! И вправду такое правило у них, головная СБ не дает провести — и все тут. А где я им на Кочке несудимых найду? А-а, как эта музыка достала!
Вскочив, орчанка захлопывает окно, прервав песню о просторах Земщины: «От белорусского княжества до Сахали-и-на…»
— Макар, пошли с Ежом встретимся? Мы же хотели поговорить с ним. Они тут с ребятами рядом, я выяснила. А то ведь… Тогда после Хтони было совсем тяжело, не к месту. А потом… вы хоть на маяке общались, а я даже спасибо никому нормально не сказала. Ну и не поругала. А надо.
— Где-то на площади?
— Ну… в пивной.
— Э-э… А это нормально вообще? То есть я понимаю, что там уже взрослые лбы, в разведку ходили и в Хтонь. Но, может, для такого разговора место не самое подходящее?
— Да понимаю я, что неподходящее! А что делать? Еж меня уже не особо слушает. В детдоме не появляется. Да и я постоянно в делах этих… Хоть так. Пошли, тут недалеко.
— Ладно. Главное — опять на репортеров не нарваться.
— Не, они срулили. Ты чо! День Кочки, прибытие князя! Да что князь! Мих Стасяйлов приехал, выступать будет.
— Ого! Вот это подарочек для ссыльного.
— Макар, — подозрительно спрашивает Соль, пока мы спускаемся по лестнице, — а ты что, Миха Стасяйлова слушаешь?
— Нет, ну там пару песен… «На острие стрелы», например, хорошая… Про жизнь…
— Маг-аристократ, общество которого я заслужила… Капец, почему я не удивлена?
Выходим на площадь. Хотя сцена еще не собрана до конца, пространство понемногу наполняется гуляющими — и коробейниками-продавцами всякого-разного.
Сахарная вата, пирожки на пару, леденцы в виде головы Государя в шапке Мономаха. А вот два ушлых гоблина выкатили ларь с надписью «О, DA!» и желтой пятерней в черном круге — и торгуют морскими гребешками на шпажках и бутербродами с крабом. Вот паразиты! Но пахнет вкусно.
Тут же — майки с принтом опричных доспехов. Урукские мечи-карды, скрученные из длинных, как колбаса, воздушных шариков. «Пап, купи-и тако-ой!» — орет какой-то пацан. Кружки с надписью «Я люблю Поронайск» и видами… видами моего маяка, черт побери!
— Две медных деньги, — пищит продавщица.
— Да мне не нужно! Я просто смотрю, маяк на картинке уже оштукатуренный или еще не оштукатуренный…
— Гос-споди, да пошли уже! — шипит Соль. — Девушка, дайте кружку! Держи, Макар, это тебе! С Днем Кочки!
— Блин, это же старая фотка, я тогда еще не оштукатурил его и сарайку не обшил… Сделали бы нову…
— Пошли!
Пивная, где назначена встреча, обнаруживается неподалеку — на боковой улице, через сквер.
В сквере своя движуха: прогуливаются наряженные джентльмены в костюмах средневековых опричников; есть даже несколько живых лошадей, на сбруе которых висят фактурные муляжи собачьих голов. Народ радостно с ними фотографируется.
— Макар, да не залипай ты! Это ж не настоящие опричники!
— А то я не понимаю! Я на лошадок смотрю! Люблю их…
Огибаем «ристалище», где другие джентльмены, в доспехах, охаживают друг друга тяжелыми фальшионами.
Среди зрителей — компания уже виденных снага в шлепанцах, один из которых громогласно рассказывает, потрясая жестяной банкой:
— Это что, а вот ты Глобстера знаешь, а? Сосед мой, дружаня! Он тут у них самый лютый, всех бы раскидал, нах! На Балканскую, врот, войну уехал…
Глядя на банку кваса в руке оратора, соображаю, что пивные-то должны быть закрыты.
Но Соль ведет меня к двери в цокольном этаже, без вывески. Сначала звонит — и только секунд через тридцать дверь распахивается.
Да уж, злачное место. Внутри — просторный подвал, дым коромыслом, ряды облезлых холодильников с пивными бутылками и шатких пластиковых столов, плюс по периметру зала самодельная стойка на металлокаркасе.
— Это… твое хозяйство? — спрашиваю у Соль.
Та передергивает плечами:
— Гоблины одни держат…
Еж, Чип и Кубик восседают за тремя сдвинутыми столиками. С ними еще пяток юных снага. Сидят, гогочут. При нашем приближении разговор стихает.
У пацанов на размокших бумажных тарелках какие-то сухари, рядом добрый десяток пивных стаканов, пустых и полупустых. А судя по рюмкам, тут наливают еще и самопальные настойки или типа того. Между рюмок, пластиковых стаканов и крошек торчат пузатые солонка с перечницей и стопка белых салфеток.
— Всем привет, — со слегка искусственным легкомыслием произносит Соль. — Ничего себе тут у вас кутеж. А чего на праздник не идете?
— Привет, Соль, здорово, Макар, — говорит Еж. — Пацаны, подвиньтесь. Пивка?
Кривлюсь на Макара, но будто бы поправлять сейчас на «Макара Ильича» — еще хуже? Нет? Пока решаю эту педагогическую задачку, разговор уже утекает дальше.