Корпорат наконец-то унимается. Красотка-ведущая объявляет:
— А теперь перед вами выступит одна из руководительниц недавно созданного Офиса общественного контроля София Новожилова. Встречайте!
Мне аплодируют не на отвали, как корпам, но тоже не сказать, что восторженно. Из задних левых рядов раздается гул — скорее недовольный, вроде «бу-у-у».
Беру у ведущей микрофон, шагаю к краю сцены…
…и ору в голос, от глубины, на разрыв связок:
— «Панацея» вам врет, врет вам во всем! Её «процветание» — это грабёж, её «рабочие места» — рабство, её «безопасность» куплена вашей кровью! Нам под ними не жить! Выбор прост: либо мы — либо они! Долой корпорации! Все к оружию! Вступайте в ополчение!
…Черт, я почти слышу свой голос, который выкрикивает эти слова. И вижу как наяву, что будет дальше: автоматные очереди по толпе, давка и паника, розоватая вода в Поронае и в финале — мерзкая улыбка псионика, превращающего непокорное население в безразличных зомби.
Поэтому набираю полную грудь воздуха, медленно выдыхаю и говорю совершенно другое:
— Друзья! Вы все видели, что происходило в секретных лабораториях «Панацеи». Я лично убедилась, что эта чудовищная работа прекращена. Тем, кто уже пострадал, выплачены компенсации. Они могут, если захотят, продолжать работу на «Панацею» по контракту, со всеми положенными по закону правами и соблюдением техники безопасности.
Это все правда — и единственное, что мне удалось до сих пор реально сделать. Толпа никакого восторга не выказывает. А больше у меня нет для них хороших новостей. Ну почти.
— Впереди еще много работы, и мы можем выполнить ее только вместе. Кто-то из вас, или ваши родные и друзья станут работать на «Панацею». Наш офис будет открыт круглосуточно, на линиях — вон телефоны на экране, запишите их — всегда дежурят операторы. О любых — слышите меня! — о любых нарушениях прав работников немедленно сообщайте нам. Если вас заставляют работать в опасных условиях, кто-то пострадал или тем более погиб. Если велят принимать непонятные таблетки и жидкости. Если не заплатят, сколько обещали — а минимальные ставки вы тоже можете узнать у нас, платить меньше вам просто не имеют права… Немедленно обращайтесь к нам! Как не показывает телефоны? — оборачиваюсь к техникам. — Вывели их экран, ска! Быстро! Вот так. И куар-коды тоже! Запишите все себе эти цифры. И звоните немедленно, или пишите в наш канал… вон он, на экране. Уфф. Ну что, друзья, объявляю Офис общественного контроля открытым!
Негромкий щелчок где-то совсем рядом. Выстрел через глушитель? Но вроде никто не пострадал… Что-то другое. Что-то, чего не было никогда.
Растерянно озираюсь по сторонам и только секунд через десять догадываюсь посмотреть вниз, на собственные ноги. Левая лодыжка ощущается непривычно голой. На ней полоса странно светлой кожи — на нее не ложился загар. И разомкнутый браслет.
Вот, значит, чего хотел от меня Авалон — мирного решения. Давлю нервный смешок. Что ж, наконец-то, как все нормальные разумные, я могу невозбранно убивать!
Отвлекшись, не сразу замечаю странное движение в толпе — сзади и слева от основной массы, в зеленоватом снажьем секторе. Там что-то происходит, но сквозь Морготов солнечный свет я не могу понять что!
Уши режет скрип плохо настроенного микрофона, причем из нескольких динамиков сразу — они где-то на задворках площади. Потом над толпой разносится чистый, несмотря на все искажения, юношеский голос:
— «Панацея» вам лапшу на уши вешает! Врут на каждом шагу! Их «успех» — это когда они у нас все карманы вытряхивают! Их «рабочие места» — хуже острога, их «защита» — это когда мы свою кровь проливаем за их поганые бабки!
Еж. Никакие помехи звука его от меня не скроют.
Корпоративное оцепление вскидывает автоматы. Ору прямо в микрофон:
— Не стрелять! Не сметь стрелять, ска! Стволы вни-из!
Хотя кто я, вообще-то, такая, чтобы им приказывать? Но несколько корпов посообразительнее подхватывают мой призыв. Понимают, что стрелять по толпе — это полный конец всему.
С другой стороны площади, прямо напротив меня на кузов грузовичка выпрыгивает стройный мальчик с цветными дредами. В его руках — микрофон:
— Довольно! Пускай других рабов себе поищут! Либо мы их сметем, либо они нас задавят — середины нет! Корпорациям — крышка!
Передо мной теперь ряды затылков — все повернулись к Ежу. И происходит… что-то еще происходит, я не понимаю, но думать некогда! Через толпу не протолкаться, но мне и не нужно. Скидываю туфли и прыгаю — сначала на будку осветителя… с нее — на постамент памятника Грозному, на круп его коня… Куда дальше? Впереди только толпа… Выбираю мужика поплечистее и сигаю ему на плечи… прости, дядя, надеюсь, ничего тебе не сломала… с него — на следующего, потом на крышу фургона, потом…
— Вступайте в ополчение, братва — пора наводить порядок! — надрывается Еж, и толпа поддерживает его выкриками и гулом. — В новое ополчение — старое «Панацея» купила, оно перешло на их сторону!
Я уже близко. Рядом с Ежом, как и следовало ожидать, Чип, Кубик и ребята, с которыми мы пробивались из Хтони. Плечом к плечу с ними — другие снага, некоторые совсем взрослые. Все вооружены, и все смотрят на Ежа, как будто… как будто… что-то вертится на краю сознания, но ускользает. От него словно расходятся концентрические круги, своего рода волны…
Эта толпа — его.
— Мы теперь сами за себя! Снага, кхазады, люди — все вместе! Против них! Это наша Кочка! Не отдадим!
Снага заходятся криком, некоторые мужики бьют себя кулаками в грудь. Они, кажется, не помнят себя сейчас… На меня накатывает резкая слабость. Пересиливаю ее, запрыгиваю на соседний грузовичок и кричу:
— Прекрати это, хватит, слышишь меня⁈ Не надо, Ежик! — голос сам собой оседает. Хриплю: — Ты большую беду накличешь сейчас. На всех…
Еж поворачивается ко мне. Лицо у него странно спокойное, почти отрешенное. Я тяну к нему руку — и рука бессильно падает.
Да что со мной? Что с ними со всеми? Что это за… воздействие? Я уже чувствовала его, не так, но что-то похожее…
Безумие снага на мясокомбинате. Генрих, поднявшийся в стременах мотоцикла. Волна, исходящая от него к беснующимся снага — и враз их успокоившая.
Это инициация военного вождя. Вот что здесь и сейчас случилось.
— А ты теперь — одна из них, — говорит Еж, глядя мне в лицо. Уже не в микрофон, но его голос безо всякого усилия перекрывает вопль беснующейся толпы.
Чип, Кубик и другие вскидывают автоматы и целятся в меня. Глаза у них пустые. Они реагируют даже не на приказ Ежа — на его желания.
— Отставить, — бесцветно говорит Еж, и стволы синхронно опускаются. — Ты просто уйдешь. Насовсем. Никогда больше ко мне не приблизишься. Дальше все будет без тебя.
И тогда я поворачиваюсь к нему спиной и иду прочь. Не разбирая дороги. Не важно куда.
Приказ военного вождя исполняется всеми снага.
Плохо понимаю, что было дальше. Кажется, шумели моторы и крик толпы не умолкал, а потом по ней волнами распространился приказ «Уходим!», и все двинулось… Не знаю, как меня не затоптали в суматохе. Я просто шла прочь, ни на что не реагируя, ни о чем не думая, словно бы онемев внутри.
Потом был какой-то двор, скрипучие качели и чахлые клумбы в автомобильных покрышках. Кажется, я остановилась там. Наверное, ушла достаточно далеко. Мыслей не было по-прежнему. Но уже не уверена, что это из-за воздействия власти военного вождя. Может, их просто не было.
Первое, что помню отчетливо — лицо Токс и ее мелодичный голос, теплые руки на моих плечах, слова на древнем языке. И странное ощущение, что я могу наконец говорить. Хотя, наверное, не о том, что имеет значение. Если что-то вообще еще имеет значение.
— Токс! Токс, а ты заметила — браслеты спали! Мы свободны теперь, Токс! К тебе вернулось твое могучее колдунство, да?
Эта мысль кажется ужасно забавной, и я не сдерживаю себя — смеюсь в голос, отчаянно, запрокинув голову, изгибаясь всем телом. Смех незаметно для меня переходит в рыдания. Токс не говорит ничего, только прижимает меня к себе и гладит по спине.
Наконец мне удается совладать с дыханием:
— Токс, я не могу здесь быть больше. Просто не могу. Ты можешь открыть этот, как его, портал? На Инис Мона. Я хочу поговорить с мамой. Это единственное, чего я с самого начала хотела — поговорить с мамой.
— Да, — Токс спокойно кивает. — Тебе нужно срочно сменить обстановку. Я присмотрю за нашим детским домом, пока ты не придешь в себя. Портал на Инис Мона открыть нельзя, это священное место. Но я могу отправить тебя в Лондон, там недалеко. Помнишь Раэля? Это мой супруг, он приезжал сюда в начале осени. Он встретит тебя и поможет во всем. Подожди, мне нужно несколько минут, чтобы наладить связь…
Глава 21Соль. День, прожитый второй раз
Неверно было бы сказать, что портал привел меня в неожиданное место — если честно, я вообще не успела сформировать никаких ожиданий, хотелось просто вырваться уже как-нибудь из этой тягостной истории.
Пространство за порталом встречает меня мягкой тишиной и сдержанным запахом старого дерева. Глаза адаптируются к приглушенному свету через пару секунд. Я стою посреди элегантно обставленной гостиной. Шифоньеры с искусной резьбой, глубокие мягкие кресла, инкрустированный перламутром столик — все старинное, но не изношенное. Камин не горит, но, судя по запаху свежей сажи, в рабочем состоянии. За окном — узкая улочка, мощенная булыжником, и фасад дома из темно-красного кирпича.
На большом зеркале под моим взглядом проступает надпись витиеватым, но легко читаемым почерком, на русском языке:
'Дорогая Соль! От лица Круга Инис Мона и собственной скромной персоны рад приветствовать тебя в Лондоне. Располагайся. На втором этаже ты найдешь спальню, где сможешь отдохнуть и привести себя в порядок. Горничная подобрала тебе одежду на первое время — надеюсь, подойдет. Как только захочешь меня видеть, приложи ладонь к этому зеркалу — я прибуду в течение получаса, и мы сможем обсудить дальнейшие планы.