— А… дроны… — не унимается Кубик.
— Дроны имелись тут изначально, потому что это — подстава. На них были не только пулеметы, а еще и камеры. Обратил внимание, как эти аппараты висели? Низко, чтобы вид был будто с палубы. И чтобы другие дроны не попадали в кадр.
— З-зачем?
— Из их записей смонтируют картинку, как снага-повстанцы зверски расстреливают охрану и местных работников.
— З-заче…
— Чтобы опричники могли зачистить ваш лагерь. Понял?
— Да. Это как… после резни в Альквалондэ Феанор сам стал считаться преступником. Вот и мы будем теперь считаться… такими.
Усмехаюсь:
— Типа того, брат. Типа того. Ну-ка, полежи тут… Брунь, сукин сын! Стоять, башку взорву!
Старый контрабас, пока мы возились с ранеными и погибшими, пробрался в катер и явно собирается отчаливать. Без меня. Зато в катере обнаруживаются два контейнера с тягой, винтовка и судовой навигатор — угловатый и плоский, как дорогой телевизор.
— Да ить я же… Просто поближе хотел подойти, Макар Ильич!
Затаскиваю Кубика на катер. Тяга отправляется в волны, откуда и появилась. Навигатор — туда же.
— У меня девятеро по лавкам! — воет Брунь.
— Я должен быть с вождем… — шепчет Кубик.
— Ты бы лучше двигатель зарядил, козлина. Валим отсюда! А тебя, дурень, я изымаю из вашего дикого племени — на правах государева человека. Поваляешься в детдоме в санчасти или что там у вас. Эльфийка тебе легенды рассказывать будет. В них, как видишь, великая мудрость.
Бойцы Косты погрузили своих раненых на уцелевшие катера — и те тоже порскают прочь от злосчастной платформы.
Остается несколько десятков мертвых тел. Один боец, решивший не оставлять погибших — в том числе командира. И один уцелевший в бойне рабочий — из тех, кого повстанцы намеревались «освобождать».
Освободили, ска. Из двоих выживших первого затолкали в катер силой — а второй просто куда-то забился, на него плюнули. Будет ждать появления милиции — ну или кого там — честный гастарбайтер.
Ну а мы не будем.
Салютую невозмутимому азиату, стоящему на понтоне рядом с Костой. Профиль моего недолгого командира глядит в небо. Безоблачное — но словно бы посеревшее. Точно в Хтони.
Брунь направляет катер прочь от платформы.
Когда отходим подальше, Кубик из мятного становится чуть более оливковым.
— Дайте еще попить… Уф… Вроде легче… М-макар Ильич… Но ведь получается, у них не удался план? То есть… удался не до конца? Есть выжившие, и они — то есть мы — мы же все расскажем? Вы вот вообще уважаемый человек, маг, вам поверят…
«И поэтому скоро со мной что-нибудь случится, — отвечаю я. — Очень-очень скоро».
Но вслух не говорю.
Вместо этого обращаюсь к Бруню:
— Твоя задача — доставить парня в детдом. Сдать тамошней эльфийке с рук на руки. Она… рассчитается с тобой за помощь. После этого… где там, ты говорил, у тебя любимая жена живет?
— В Долинске! Тоже эльфийка. На четверть. Она хоть и старая по паспорту, а ух-х! Цыцки вот такие…
— Вот к ней и езжай. Ляг на дно.
Контрабас усмехается:
— Учи ученого… Только тягу вы зря за борт выкинули, Макар Ильич! Ничего, я еще один ящик вон под лавку засунул…
— А вы, дядя Макар? — спрашивает Кубик. — Вы сами куда?
— А у меня дела в городе, — говорю я. — Очень важные дела. Неотложные. Откладывать дальше некуда…
«Стриж» катится по улице Шуйского, потом по Дворянской, потом по проспекту Грозного — не скрываюсь. И шлем не надел.
В опричнине те же дроны уже вились бы над головою разыскиваемого мага, и всемогущий искин загонял бы меня по улицам, как охотник — дичь.
Только тут земщина.
Опасный свидетель Макар Немцов имеет немного воздуха — и намерен этим воспользоваться.
На площади, где стоит Иоанн Васильевич, на здании мэрии — единственный в Поронайске большой уличный экран. Без звука, но с бегущей строкой крутят ролик: нападение озверевших снага на работяг. Огонь, дым, выстрелы; бойцы Косты и парни Ежа идут на штурм. Рожи у снага и вправду злые. Потом — тела. Охранников и рабочих. Потом — какой-то лысый усатый опричник в погонах подпола. Знакомая мне дебелая журналистка подсовывает ему микрофон.
«PODPOLKOVNIK NIKITYUK ZAYAVLYAET: TERRORISTYI BUDUT RAZGROMLENYI V SAMYIY KOROTKIY SROK», — бежит надпись.
Я это уже видел на зарядной станции, куда заезжал по дороге. Крутят по всем местным каналам.
Где-то там сейчас перекрывают проселки и патрулируют берег, готовясь накрыть Ежа с пацанами. Где-то там бьет наколки Коляныч, и юные снага скачут у костра из покрышек, готовясь пойти на бой. А может, и нет — может, Ежу хватило ума хоть попытаться их увести, оставалась же с этими воодушевленными идиотами горсточка партизан Косты, знающих лазейки.
Жаль, наверное, тем, кто все это спланировал, что аномалию все же не прорвало. Если бы так случилось — о, с лагерем новоявленного вождя было б покончено быстро, чисто и максимально удобно для власти: а что поделать? Стихийное бедствие-с.
Правда, было б покончено еще с парой прибрежных поселков, да и Поронайску б досталось. Но это разве большая цена за возможность разом прихлопнуть целую кучу протестных снага, да еще и руками Хтони?
Увы, не вышло. Придется работать подполковнику Никитюку.
Неважно. С происходящим там я уже ничего не могу поделать.
Но могу кое-что сделать здесь.
Кое-что сделать с теми, кто виноват.
Разобраться хотя бы с парочкой настоящих голов этой гидры.
Да, было у меня искушение рвануть в Южно-Сахалинск. Наведаться в известный мне особняк на площади за Рогаткой, где стоит царь, похожий на шахматного ферзя.
Минуту я смаковал эту мысль, остановившись на перекрестке тракта после заправочной станции и заканчивая предпоследнюю «кварту» из пачки Бруня.
( — Брунь, папиросы дай.
— Вы ж не курите, Макар Ильич!
— Да, Кубик, курить — вредно. Не делай, как я).
Смаковал, но отбросил. Дотуда я не доеду. А если доеду — то не прорвусь. А прорвусь — будет хуже. Иные лица, принимающие решения — неприкосновенны уже в силу этого факта.
Увы.
Я отправился в Поронайск — крюком через «долину нищих», где Брунь указал мне адрес нужного коттеджа.
( — Там замок, Макар Ильич! С каркульями, понимаешь, на крыше!
— Горгульями.
— Ну а я что говорю? И на воротах еще бабы с цыцками, эти как их, каракатиды…)
Ворота с кариатидами и впрямь нашлись быстро. Из будки с зеркальными стеклами никто не высунулся — побоялись — но от коттеджа ко мне поспешили фигуры с оружием.
…Неважно. Сугроба тут не было — я прощупал все сигнатуры. Значит — в офисе. На рабочем месте. Приумножает могущество и богатство и все такое.
И вот она — площадь Грозного.
Наш местный памятник — «на коне, без посоха», редкая композиция.
Экран, на котором показывают расстрел и усатого Никитюка.
Наш Офис, похожий на жирный гриб из зеленых зеркальных панелей. Ну или на кастрюлю, да.
В шляпке гриба — она же крышка кастрюли — я никогда не бывал.
Сугроб — там.
Вот и славно.
Глава 24Соль. Окей, я распахну свое сердце
Тауэр и его знаменитый двойной мост в этом мире выглядят так же, как на Земле — силуэт, до отвращения знакомый всем школьникам, изучающим английский или, на Тверди, авалонский. В реальности они еще мощнее, грубее и… основательнее, чем на картинках. Множество крепостей носят красивые звучные имена, и только эта одна — просто Крепость, Тауэр.
— Тауэр штурмовали много раз, и всегда безуспешно, — негромко рассказывает Раэль. — Однако бывало, что Крепость становилась жертвой хитрости или предательства. Большую часть своей истории она была тюрьмой. Здесь допрашивали перед казнью предводителя кхазадского Порохового заговора Гайо Файерштерна. А для нашего народа Тауэр всегда будет напоминанием о прекрасной и своевольной Аннариэль Болелиндэ — эльфийке, которая, на беду, полюбила человеческого короля Генриха Восьмого. Он развелся с первой женой и женился на Аннариэль, но счастье их оказалось недолгим — королеву-эльфийку оклеветали и приговорили к смерти, что привело к большой войне между нашими народами. В те дни союзы эльдаров с разумными из младших народов были редки и обычно приводили к великим потрясениям. Сейчас наши судьбы переплетены куда теснее.
Словно бы в подтверждение его слов по мосту проходят, держась за руки, шкафоподобный урук и тонкая-звонкая эльфийка. Девушка словно бы светится изнутри… а впрочем, действительно светится — молодые эльфы не всегда контролируют свою природную магию. Межрасовые пары в Лондоне не редкость — вот она, мода на разнообразие. Это значит, и я смогу быть с кем угодно… если, конечно, решу остаться здесь.
Для меня закрыто все Российское Государство, кроме Сахалина. Зато весь остальной мир — открыт. И я совсем ничего не видела, жизнь вообще еще только начинается. А какие, собственно говоря, у меня причины возвращаться на Сахалин? Ситуация там зашла в тупик. Я не смогла найти решение… потому что его просто нет. Пока существует тяга, корпорация — не эта, так другая сыщется — будет пытаться ее заполучить, загребая жар чужими руками. То есть руками моего народа. Снага-хай никогда с этим не смирятся, да и не нам одним отвратительно рабство. Это замкнутый круг, и мне его не разомкнуть. Моей-то задачей было присмотреть за хозяйством Генриха до инициации нового военного вождя. Что же, военный вождь инициировался и ясно выразил свою волю: я ему не нужна. Думать об этом не хочется — зачем мучить себя подробностями того, что уже не изменишь?
Тяжелые, как сама история, стены Тауэра вросли в землю, будто корни древнего дуба. Где-то в чреве моста раздается глухой гул — просыпаются кхазадские механизмы. Стальные тросы натягиваются, словно струны, готовые лопнуть. Тысячетонные крылья платформ вздрагивают, отрываясь от земли, и поднимаются медленно, торже