— Я хочу, чтобы аномалии впускали только тех, кто пришел по свободной воле, на свой страх и риск. Чтобы сражаться с чудовищами, порожденными страхом, и собирать дары, порожденные надеждой. Скажи мне, Хранитель может… установить такие правила?
— Мне ведомы истории множества разумных, которые выбирали путь Хранителей Глубинных снов. И двух одинаковых среди них нет. Достанет ли в тебе любви и сострадания ко всему живому? Никто не может этого знать, покуда ты не испытаешь себя. В Глубинных снах каждый становится тем, что он есть, а не тем, что он о себе фантазирует. Контакт срывает маски — и остаётся только правда твоей природы.
Мох в самом деле уютный и мягкий. Но я решительно встаю на ноги:
— Значит, я испытаю… правду своей природы. Благодарю тебя за совет… и за участие. Извини, что считала эльфийскую мудрость набором трескучих фраз ни о чем. Она может быть очень в тему. А теперь мне пора… вернуться.
— Avo gwath-hên, na-vannor, ar eglariad i bâr hen sí laeg lín a chân! — говорит друидка и тут же переводит: — Пусть свет не ранит тебя, дитя теней, а указывает дорогу.
Это звучит скорее благословением, чем простым пожеланием. Магия, но не того плана, как у людей… Волшебство, вот что это.
Только на обратном пути соображаю, что так и не спросила имя собеседницы. Я, конечно, грубая примитивная орчанка, но не настолько же… пожалуй, ей просто не нужно было, чтобы я знала.
Интересно, как там Макар? Я бросила его одного расхлебывать всю эту грязную кровавую кашу. Как он справляется с ситуацией… и с самим собой? Не столкнется ли он с собственной тенью, пока я тут прохлаждаюсь? А ведь мне как-то придется заставить его провести иссечение тени — то есть сделать именно то, чего он не хотел делать до смерти, моей, по крайней мере. Что же, мне не впервой драться с теми, кого я считала друзьями.
— Лодка отвезет нас за пределы священных вод Инис Мона, — говорит Динион. — И оттуда я проложу для тебя путь туда, куда ты пожелаешь. Если, разумеется, ты не хочешь задержаться на Авалоне.
Мало ли, чего я хочу… Всплывает почему-то песенка, слышанная в детстве: «Как все мы веселы бываем и угрюмы, но если надо выбирать, и выбор труден… Экипажи, скачки, рауты, вояжи… но надо выбрать…» не помню, что там дальше. И к чему это вообще. Не суть важно.
— Я возвращаюсь на Сахалин. Прямо сейчас, — и добавляю тихо, скорее для себя самой: — И навсегда.
Глава 25Макар. Дела в городе
Докуриваю последнюю «кварту». Соскакиваю с седла.
— Здесь нету парковки! — спешит молодой милиционер-снага. — И курить нельзя.
— Так-то я не курю, лейтенант. Для здоровья вредно.
— Предъявит…
Показываю браслет:
— Офис общественного контроля. Немцов.
Опускаю в коляску «Стрижа» кошелек:
— На штраф точно хватит. Даже на сотню штрафов. Электроцикл тоже оставляю в фонд поронайской милиции. Так и скажи потом дяде Борхесу.
— Чего? — теряется паренек.
— Туда сейчас не ходи, — советую я ему.
И сам через площадь иду к зданию Офиса.
У крыльца кривляются уличные артисты — черно-белый мим и конферансье в алой бабочке, на них глазеет пара зевак.
Я даже торможу на мгновение — настолько девушка-конферансье похожа на… Соль. Да и парень тоже! Они оба — снага, только у парня лицо раскрашенное. Да я же их уже видел!
Мим моментально оказывается передо мной, перегораживает дорогу. Зеркалит движения, суется каждый раз в ту же сторону, что и я. Не дает пройти.
На лице — умоляюще-идиотское выражение.
— Помогите-помогите-помогите бедным артистам! — частит девушка. — Нас не хотят пропустить для выступления! А нам очень надо выступить! У нас производственная практика!
…Что она несет?
Делаю еще пару попыток обойти мима — куда там. Засранец делает вид, что между ним и мною невидимая стенка. Щупает ее «с той стороны». На оливковой коже за манжетом белой перчатки татуировка «115» — ну хоть тут не топоры с клыками.
Это так несвоевременно и нелепо, что даже хорошо. Но…
— Сгинь! — рычу я, и зеркальные двери вздрагивают.
Гос-споди, не зацепить бы еще кого из этих дураков.
— Убрались к дьяволу! — это уже зевакам, потому что не в меру талантливый снага, изобразив крайнюю степень паники, куда-то мгновенно проваливается вместе с напарницей.
Створки, где отражаются два угрюмых Макара, разъезжаются в стороны.
Шагаю в холл с фикусами.
Больше всего я боюсь тут встретить Арину Петровну — бабушку-вахтера, с которой уже успел познакомиться за время работы в Офисе.
Если ей скажут меня не пускать — она будет не пускать.
А бабушка уже старенькая.
К счастью, на месте Арины Петровны сидит дылда-охранник в форме с эмблемой «Панацеи»; видя меня, он вообще ничего не делает, просто зрачки его расширяются… расширяются, он хватает телефонную трубку и рапортует в нее:
— Немцов прибыл!
Там временем я подношу браслет к турникету — загорается красный крест.
Все-таки удалили меня из базы, негодяи. А я так рассчитывал на разгильдяйство и бюрократию. Формально ведь еще числюсь.
— Открой, — говорю я охраннику.
— П-просили тут подождать, — блеет тот.
Вздохнув, сшибаю ногой пластиковый турникет. Японская дешевка.
Из внутренних помещений выбегают двое бойцов: опричники, подстраховался Сугроб через князя. Один с оружием в лапах, второй — со вскинутыми руками, маг.
Да плевать. Сигнатуры я еще через стену видел. Выяснять, насколько далеко они готовы зайти, некогда. Поэтому оба с воплями падают на колени, хватаясь за головы. Говорят, это очень больно, когда барабанные перепонки рвутся.
Не знаю.
Не приходилось испытывать.
Мы, маги — народ гнилой. Легко можем причинить боль, которой сами не ощущали.
Иду к лифту, плавно жму на кнопку. Ноль эффекта.
Ладно, пойдем пешком. Двенадцатый этаж — ерунда. На маяке несколько раз в день ходил — вверх и вниз.
Возвращаюсь к охраннику; опричники корчатся на полу, размазывая по щекам кровь.
— Свой пропуск давай.
Мужик, ни слова не говоря, кладет передо мной браслет. М-да, лучше бы вы Арину Петровну оставили. Серьезно!
Направляюсь к лестнице. Проходя мимо пожарного бокса, от души всаживаю локтем: бдыщ-щ! Из оскалившегося кусками стекла квадратного шкафчика вытаскиваю красный топор.
Браслет не работает: лестница за прозрачной дверью мне недоступна.
Оглядываюсь на охранника:
— Все, гады, отрубили, ага?
Дядька мелко кивает.
Ну что же…
— Ты бы пригнулся, мужик.
Кладу левую ладонь на прозрачную стенку. В каждой структуре есть внутреннее давление, напряжение.
В огромных, красивых листах дешевого стеклопластика его очень много.
Стонет пространство холла, точно рвутся великанские струны. Летят осколки, секут мне руку и щеку — да насрать уже. Где-то рушатся огромные куски лезвиями гильотин. Ну, вроде в холле все целы.
Шагаю на лестницу, хрустит под подошвами острое крошево.
Вверх.
Мурлычу песенку, которую привык напевать, взбираясь по лестнице на маяке.
Ну как привык — заставлял себя в первые месяцы концентрироваться на чем угодно, кроме мыслей о Белозерске. Вот и.
— Раз ступенька, два ступенька, будет лесенка…
Второй этаж — пиарщики. Тут даже «музей корпорации» где-то есть. Школьников приводили.
— Раз печенька, два печенька, будет месиво…
Ну да, я знаю, что в песне не так.
На ходу сочиняю.
Пожарный топор отсчитывает по балясинам ритм.
Третий этаж — продажники.
На лестницу никто не суется. Наверное, потому, что по системе оповещения орут, чтобы никто этого не делал?
— Раз былинка, два былинка — будет полюшко…
От продажников — никогда не любил их — выскакивают еще два опричника. Оба в закрытых шлемах, один успевает швырнуть в меня огненную стрелу, я — уклониться. Пламя расплескивается по стене, бойцы валятся на ступени.
— Раз кровинка, два кровинка — будет морюшко…
Закрытые шлемы — не всегда безопасно, парни. Давление в закрытой системе — страшная штука.
— А технику безопасности никто не отменял, — говорю я наставительно, придушивая пламя. — Сейчас бы все здание загорелось — и что тогда? Кто вас только учил…
Четвертый этаж — биохимические лаборатории и патентный отдел.
Пятый — айтишники. На площадке пятого этажа обнаруживается девица в очках, огромных наушниках и с чашкой кофе в руках. Любуется в панорамное окно на парковку и пританцовывает.
…Гляди-ка, лейтенант так и мнется рядом с моим «Стрижом»!
Когда я прохожу мимо девицы — с окровавленной рожей и топором — она неудачно поворачивается и начинает визжать.
— Здрасьте, — улыбаюсь ей я и иду дальше.
— Раз пушинка, два пушинка — будет облако…
На седьмом этаже, где сидят снабженцы и прочие логисты, еще троица воителей — с автоматами. Укрываются от меня за косяками. Тактики!
Лестничную клетку наполняет грохот очередей. Ставлю воздушный щит, пули вязнут. Да они бы и не попали, судя по линиям напряжения.
— Раз кретин, и два кретин — и будет во, блин, как!
Опричники в своих стандартных бронекостюмах с «плавающими» пластинами и подгонкой по фигуре. Я такой тоже носил, знаю. Там же куча приводов, которые еще при телепорте блокируются, например. Магу давления с ними похимичить — раз плюнуть.
Парализованные, сдавленные внутри экзоскелетов стрелки падают с глухими воплями, кто-то считает собой ступеньки. Кажется, князь Сугробу совсем салаг подсунул — пустоцветов из местного гарнизона. Ну, может, инициируется кто-нибудь со страху — уже польза.
…О, вот еще двое. «Вжик! Вжик!» — жужжат сервоприводы, костюмы послушно съеживаются, сжимая тела хозяев.
— Киборгов бы еще выставили, — ворчу я. — Никак не научитесь…
Перешагиваю через упавшего: терпи, боец, краш-синдром будет еще нескоро. Спасут тебя снабженцы, небось. Когда я уйду.
Мне — выше.