Вдали поднимается пыль. Едет, пыхтя, микроэлектробус — такой же, на каком нас привезли. Останавливается рядом с нашим. Дверца открывается и наружу вываливается Кубик. Живой, чертяка! Кидаюсь к нему с объятиями — он морщится, но сам тискает меня даже еще крепче.
— Я был ранен, как Берен после столкновения с Кархаротом, — гудит Кубелло. — Но госпожа Токс исцелила меня, подобно прекрасной Лютиэн… Она придет завтра проводить нас в порту. Токс, в смысле, а не Лютиэн. А вот что она мне подарила! Только это секрет…
Кубик достает из кармана тряпицу, в которую завернута прядь длинных бело-золотых волос.
Только тут понимаю, что Еж так и не вышел из машины. Крепко его колбасит…
— А вы-то как сами? Чего пацаны? — спохватывается Кубик.
Рассказываю ему про наше житье-бытье в выработанной шахте айну. Усольцев стоит неподалеку и поглядывает на свои крутые часы. Эх, был бы он по-прежнему курсантом — как бы мы их у него отжали! Значит, еще кого-то ждем.
Наконец появляется третья машина — милицейская. Выходят сначала хмурые менты, а потом, по их команде — наш Макар Ильич. Смурной и в наручниках — да не в обычных, в навороченных каких-то. Специальные для магов, наверное.
— Вы опоздали на двадцать две и три четверти минуты, — бычит на ментов Усольцев. — Понимаете, кого заставляете ждать? Я сейчас не о себе! А наручники — лишнее. Вы ведь не станете предпринимать попытку к бегству, Макар Ильич?
— От себя не убежишь, — мрачно усмехается наш маг. — Банально, но факт. Так, Чипа и Кубика вижу. Еж где?
Вождь и сам уже дотумкал, что глупо и дальше торчать в душной машине. Выбирается бочком, жмется к дверце… даже дреды поникли.
— Все в состоянии самостоятельно передвигаться? — деловито спрашивает Усольцев. Маг и Кубик кивают. — Тогда идите. Вниз по грунтовке до пляжа около километра — не заблудитесь. Там увидите жертвенник…
— Жертвенник? — загорается вдруг Кубло. — Мы должны будем принести себя в жертву, да? Чтобы вину искупить? Как Хурин, плененный Морготом?
По ходу, Кубику не в падлу принести себя в жертву — лишь бы получилось, как в его любимом легендариуме.
— Вряд ли, — Усольцев качает головой. — Это было бы не в характере вашей… воспитательницы. Да и жертвенник там другого плана. Азиатский такой, не знаю, как называется… Домик для духов. Местные поставили.
— Сан пхра пхум, — тихо говорит Макар Ильич. — Святилище духов-покровителей местности. А вы что же, не станете нас сопровождать, Андрей Филиппович?
— Никак нельзя не сопровождать арестанта, — волнуется один из ментов, хотя прямо перечить опричнику не решается. — Да еще без негатор-наручников… Не положено. С нас начальство бошки поснимает.
— Сейчас я ваше начальство, — объясняет им Усольцев. И потом нам: — Да, по регламенту следует идти с вами. Но она ясно дала понять, что хочет видеть только… друзей. Поэтому… я вам доверяю, Макар Ильич. А пацаны не подставят свою команду, которая ждет в порту, верно? Так что не будем… гневить Хтонь. Пустое… Идите сами, вчетвером. Мы подождем тут.
И резко отворачивается к обрыву, но успеваю заметить — лицо у псоглавого сейчас на удивление… человеческое. Отчего-то становится его жалко. Хотя он тогда кинул Соль… но мы ведь тоже ее кинули.
По честноку — первые дни после инициации Ежа я помню смутно. Вышли мы из подвала, а дальше… вот как когда девчуля одна канистру бормотухи у гоблинов прикупила и мы все назюзюкались втихаря. Только тогда утром зверским похмельем накрыло, а тут… оно, может, и до сих пор не настало.
В первые дни одно только и было важно: Еж — наш вождь. Его воля — закон, его путь — истина. Мы идём за ним сплоченной ратью, ибо знаем: только он ведёт нас к победе. Мы не спрашиваем, куда и зачем. Мы верим. Мы — его воины, его орудия, его несокрушимая стена. Кто против нас — будет растоптан. Кто с нами — обретет силу. И только вот эта вся чухня у меня в башке и крутилась, вот прям такими словами — словно из лекции по легендариуму.
Еж сам, главное, не шибко лучше нас соображал — признался вчера мне. Все было так ясно, так правильно… так радостно. Но теперь он за все готов ответить. И я тоже — это же я целился в Соль из автомата. Кубика только отмазать бы… он тогда еще был малолетний, да и вообще в его ушастой башке, кроме легендариума, ничего особо не помещается.
На пляже в самом деле алтарь — домик для духов. Фотка лыбящейся во весь рот Соль еле видна за нагромождением цветов, игрушек, бутылочек с чистой водой и, конечно же, еды. Чего тут только нет — упаковки пивных банок, рисовые паровые пирожки, уложенные пирамидками фрукты, конфеты, чипсы… А в этих контейнерах лапша с говядиной и сладким перцем, всего-то вчерашняя — еще очень даже можно заточить…
Занюхался едой и пропустил появление Моти. Эльфы и так-то едва пахнут, а теперь он и вовсе… другой. Но, по крайней мере, во плоти. В отличие от… Соль. Которой здесь, в общем-то, нет — ни запаха, ни шороха шагов, ни телесного тепла. Даже тени не отбрасывает. Фантом — точь-в-точь те, каких она нам в театре теней показывала. В конце вообще очень редко — как-то всем сделалось не до театров.
Соль теперь только выглядит — но как раньше. Шмотки, правда, незнакомые, простецкие вроде, но видно, что пафосные. И босиком. Лохмы, как всегда, на бок зачесаны, колечки в носу и в левом ухе. Лыбится во всю мордашку:
— Шик-блеск, вот вы все наконец-то пришли! Живые, целые! Ну, чего смурные такие? Чай, не на похоронах!
Бледный Еж решительно шагает вперед:
— Соль. Я очень перед тобой виноват. И не только перед тобой. По моей вине погибли те, кого я не стою. Смерть Косты — на мне. О прощении не прошу — такое не прощают. Но назначь любое наказание — я его приму.
Нет уж, нах такие расклады! Еж — он пускай и вождь, но берет на себя многовато! Встаю рядом с ним:
— Я виноват не меньше. Даже больше! Это я… лил Ежу в уши, что ты продалась корпоратам…
Кубик, дурья башка, молча встает плечом к плечу с нами.
Призрачная Соль воздевает руки к небу:
— Ой, все! Давайте тут социалистическое соревнование устроим — кто больше виноват и сильнее раскаивается!
— Какое соревнование? — с подозрением спрашивает Макар. — Соц… лист… Это что-то на хтоническом?
— Можно сказать и так. Не мешай мне читать мораль, а то когда еще выдастся шанс! — Соль снова обращается к нам. — То, что вы сделали, было очень, очень хреново! Даже не знаю, кто вас воспитал эдакими троглодитами! Просто больше никогда так не поступайте с теми, кто вас… кому на вас не плевать. И все, все, хватит об этом, у меня и так уже план по драме на пару веков вперед перевыполнен! Давайте лучше посмотрим, чего мне тут пожертвовали! Ух ты, пиво — горькое, мое любимое!
Всем становится неловко — оттуда, где Соль сидит, увидеть пирамидку пивных банок невозможно. В принципе. Соль замечает это, вскакивает и подбегает к алтарю… делает вид, будто подбегает, продолжая трещать:
— Ну точно, горькое! Мне, правда, теперь без надобности, но вы угощайтесь. Кубик, тебе же семнадцать стукнуло? Поздравляю, кстати. Бери пивас, не стесняйся — я разрешила! Макар, чего стоишь, как неродной? Чип, глянь, что тут в контейнерах от мастера Чжана. Ты чего это, допустишь, чтобы хорошая еда пропала?
Чувствуя себя кончеными идиотами, мы рассаживаемся вокруг алтаря и берем по банке пива. А лапша и правда знатная — и палочки в бумажной упаковке к контейнерами приложены… Соль тоже плюхается на землю — хоть и видно, как травинки проникают сквозь босую ступню. Эльф садится чуть позади Соль, за ее правым плечом. Он выглядит таким же безмятежным, как прежде. И хотя бы тень отбрасывает.
Соль опускает подбородок на сплетенные пальцы:
— Ну, давайте, рассказывайте, как у вас что! Интересно же!
Еж принимается рассказывать — не сгущая краски, но ничего не утаивая. Как мы после того проклятущего праздника отступили в холмы и стали собирать второе ополчение. Как Коста отговаривал нападать на платформу без разведки, но Еж ясно видел, как следует поступить… Как мы беспорядочно отступали и сгинули бы ни за грош, если бы нас не спрятали айну. Как явился этот мутный опричник — Еж не стал называть фамилию Усольцева — и посулил корабли и свободу, пусть и с некоторым обременением.
— Ох, как же ты накосячил, Ежик, — Соль вздохнула, хотя воздух не вошел в нее и не вышел. — Только не раскисай теперь. У всех бывают… плохие дни. Так мы учимся. Как бы хреново ни было, ты все равно отвечаешь за тех, кто в тебя верит. Хотел взрослой жизни? Кушай, не обляпайся. Что же, Тумань так Тумань. Чип, надеюсь, ты разыщешь там всех, кто тебе дорог. А ты, — она переводит взгляд на Кубика, — уходишь с Ежом, потому что он твой вождь?
— Потому что он мой друг, — отвечает Кубик. — Я буду защищать его, как Белег защищал Турина в заповедных лесах Дориата!
— Ладно, пусть будет, как в заповедных лесах вот этого чего-то эльфийского… А ты, Макар? С тобой-то что? Спустили тебе Сугроба на тормозах?
— Приговорили к расстрелу, — усмехается Макар. — И заменили казнь сроком в колонии для несовершеннолетних магов-преступников. В позиции педагога.
— Это приемлемое решение, — Соль ни капельки не выглядит удивленной. — В тебе ведь есть это… талант к воспитанию. Будет непросто. Но ты ошибался, значит, сможешь понять тех, кто тоже ошибся. Ты об этой колонии знаешь что-нибудь?
— Пока только одно. Ее девиз — «Кому много дано, с того много и спросится».
Соль кивает:
— Это везде работает. Даже здесь… Мотылек, все правильно? Власти выполнили наши требования?
— Да, они все исполнили, — безмятежно отвечает эльф. — Государевы люди не посмели идти против твоей воли, госпожа моя и супруга.
У меня отвисает челюсть. Кубик роняет банку с пивом, щедро забрызгав сидящего рядом Ежа — но тот не обращает внимания. Все таращатся на… новобрачных. Соль смущенно улыбается:
— Да, вот так оно… Эльфы заключают брачный союз не только на целую жизнь, но и на все, что может последовать за ней. Мы женаты… не совсем так, как это бывает у вас, под солнцем. Но благодаря этой связи я могу сюда приходить, хотя бы фантомом. Что же, раз государевы люди сдержали слово, и я исполню свое.