Еж аж трясется от ярости:
— Ты что, совсем не понимаешь, врот? Тупая, ска?
Чего я не понимаю?
— У меня же мама осталась там… в рабстве, — тихо говорит Чип. — И сестренки. И… девчонка еще одна. И пацаны мои. Их могли сюда уже привезти!
— Ох, Чип…— Обнять бы его сейчас, но подростки не любят телячьи нежности. — Чип, мы правда делаем все, что можем. Только в последний раз наших вытащили под сотню. И будем еще вытаскивать, никого не бросим. Ты среди освобожденных искал? И списки имен, я завтра еще получу новые из Васильевска…
— Везде искал, — хмурится Чип.
— Вот как мы сделаем. Давайте вы волонтерами пойдете к освобожденным. Там некоторые еле ходят, многие нуждаются в помощи…
— Да не хотим мы сопли им вытирать! — вскидывается Еж. — Мы воевать хотим!
— Воевать вы не будете.
— Почему, ска⁈
— Потому что я так решила.
И тут обычно спокойный, уравновешенный даже по снажьим меркам Чип взрывается:
— Да кто ты такая, ска, чтобы за нас решать! Ты нам никто, поняла⁈
Он убегает. Еж несется за ним. Кубик виновато оглядывается на меня, но тоже уходит.
Хуже снага могут быть только подростки-снага…
Глава 5Макар. Жарковато сегодня
Сегодня — жаркий денек. Теплицу калит, врубил вентиляторы, продуваю.
С коллегой Каэльфиароном вчера мы расстались плохо. Назвал меня ретроградом, фанатиком и мракобесом — не ожидал, мол, такого. Я ответно не нахамил, удержался. Но и задерживать гостя не стал, наоборот, намекнул потолще, что пора валить. И что второй раз намекать не буду. Мой маяк — мои правила!
Под конец видно было: эльф уже сообразил, в чем дело, и жгло его очень спросить, что такого случилось там, в нашей лаборатории, что я тут, на маяке, оказался. И, так сказать, пересмотрел свои научные взгляды. Только вот загодя справок он не навел, сразу у меня не спросил — а вместо этого стал как тетерев токовать про свои прорывные опыты. А потом уже поздно спрашивать, когда тебя хозяин шлет на хрен, даже если вежливо.
…Прорыва он достиг, врот! Я и Сеня этот этап прошли уже.
Три с половиной… да. Почти четыре года назад. Когда Каэльфиарон «гипотезу» эту свою только из букв складывал. Ну, если я правильно помню события той невидимой гонки.
А я помню. Я помню всё хорошо.
Увы.
Не всякое, что «прорыв», полезно. Канашку вон тоже рвет.
Очаг, что мы с Сеней ковыряли под Белозерском, был меньше местного под заливом. И вообще шел по основной классификации как «Лямбда-6», условно безопасный. Однако по Бруцеховскому это было «уплотнение».
Когда «на мышах» мы добились, чего можно было добиться (а группа того же Кея дышала в спину, как мы тогда полагали) — настала пора решать, кто пойдет «в контакт».
Спички мы с Сеней потянули уже давно: номером первым был я, он — запасным.
В день, когда белозерское уплотнение коснулось разума Сени, я — простыл.
Врачи, которых придали тогда нашей лабе, постановили перебздеть. В контакт пошел номер второй. Так нелепо — учитывая всё, что было потом — ориентироваться на наличие насморка… Но вышло именно так.
Не знаю, как сложилось бы, пойди я. Может, еще хуже.
Сеня, вернувшись из очага, сказал, что больше никто идти не должен. Ни я, ни кто угодно еще. Мол, это условие продолжения контакта, ультимативное.
Может быть, это оно выдвинуло такое условие. Чтобы, не отвлекаясь, препарировать Сене голову. А может, это он сам успел сформулировать хоть какой-то запрет, пытаясь ослабить последствия эксперимента.
Потом были два дня триумфа.
«Уникальные научные сведения» лились рекой — только после я понял, что в них не было никакого смысла. В самом деле, не нужно дорогостоящих экспериментов, чтобы выяснить: Хтонь — коварная и кровожадная сущность. «Сучара», как вам любой захудалый сталкер скажет.
Но тогда я в восторге исписал за Сеней три десятка кассет. Правда, они сгорели.
…На счастье всего нашего института, аномалия не разобралась в днях недели, вернее — в их реальном значении. Теням нужны были сумерки — поэтому на прорыв Хтонь пошла вечером. Вечером пятницы.
Иначе сказать, большинство коллег спасла привычка бухать в пятницу, не задерживаясь в лабораториях. На суде я так говорить не стал. Но уверен в этом.
Двадцать семь погибших, включая охранников, сторожей, техничек… ну и Сеню.
Но могло быть гораздо, гораздо больше.
То, что стало Сеней — оно хотело, чтобы было больше. Его целью был весь Белозерск.
Зрелище заливающих институт теней — скользящих, ползущих, клубящихся, мечущихся, наполняющих лаборатории, коридоры, дорожки меж корпусов, втекающих черной жижей в белые клумбы с бархатцами — это зрелище я… запомнил. Обесточенные строения, крики людей и сотканные из мрака языки Хтони, что хочет вырваться за барьер.
Барьер, который и Сеня когда-то помогал ставить — выдержал. Разумеется, магия Света была там одним из несущих контуров — его налаживать помогал сам Исидор Долгоруков, а это легенда.
Но выдержал он только чудом, при всем уважении к легенде.
Суд принял во внимание грамотные, самоотверженные, эффективные действия ведущего научного сотрудника Макара Ильича Немцова, совершенные им в условиях чрезвычайной ситуации с риском для жизни и ущербом для внешности — а также, я полагаю, принял во внимание то, что магами второй ступени не разбрасываются.
Каторгу заменили на ссылку. Кто-то, мнящий себя психологом, решил, что если Макар Ильич станет не просто ссыльным, а, например, наблюдателем за иной Хтонью на краю света и заодно освоит специальность смотрителя маяка — станет особенно ревностно относиться к новым обязанностям.
Этот человек оказался прав.
Кей не знал этого — он всё же работал в других структурах, ну а наши тогда приложили тонну усилий, чтобы замять историю, замести мусор под ковер.
Кей не знал.
Интересно, как он воспринял мои слова об убийстве. Кажется, счел, что я ляпнул дичь на эмоциях.
Только вот я не шутил.
А это что? Маяк стоит на пригорке — и я вижу, как по заросшей дороге в сторону моей башни чешут две фигуры.
Это… мать моя женщина! Вчерашние пацаны, снага. Чип и Кубик. Главаря банды отчего-то не видно.
Бегут, да не просто резво — драпают. Причем именно с той стороны, откуда утром снова гудело — от мыса.
Я им хоть и сказал заходить, если что, всё же не думал, что это случится так скоро. Ну, послушаем.
Добегают. От пацанов разит потом, сами аж темно-зеленые от напряжения, на рожах — паника.
— Господин смотритель! — издалека верещит Чип.
— Дядя Макар! — пыхтит Кубик.
— Стоп! — рявкаю на них я. — Ни слова. Стали. Выдохнули. Теперь Чип внятно и с начала мне рассказывает, что случилось.
Чип — посообразительнее, хоть и не местный.
Чернявый снага шмыгает носом:
— Мы… Мы пошли посмотреть, как за мысом тягу добывают. Нас заметили. Ежа схватили. Приковали наручниками к дереву. Мы убежали. Надо его выручать, господин смотритель! Помогите нам! Вы же можете!
«Вы же маг!» — звучит у него между слов. Ну да, ну да.
— Били? — спрашиваю я.
— Чо?
— Ежа — били?
— Да! Сильно! Он в отрубе! Его так и пристегнули, он в кровище весь!
Вот это — если пацаны не врут — плохо.
Я не то чтобы верю, что черные промысловики грохнут подростка — учитывая, что два свидетеля смылись, — но звучит так, будто ребята там беспредельщики. Если и вправду всерьез избили — уже плохо. Уже нельзя это так оставить.
Рыкаю от досады, гляжу на парней:
— Телефоны есть? В милицию позвонить?
— Не надо в милицию! — восклицает Кубик.
А Чип мотает башкой:
— Нету… Только у Ежа был… Отобрали!
— Надо, Кубик, надо. Здесь ждите.
Резво топаю по лестнице. Моя раскладушка — наверху, в ящике стола.
Только вот связи нет. Тут такое бывает, не то чтобы редкое явление. Закономерности не прослеживается никакой, словно от вращения Сатурна зависит, а не от местных реалий. И всегда не вовремя!
Гляжу на второй телефон. Позвонить с него можно только на один номер — так настроен. И… Представляю себе, как будет выглядеть этот диалог с Милой… Нет. Нельзя, никак нельзя.
В этот момент на экранчике раскладушки рисуется робкая точка — деление, связь. Аллилуйя.
Дозваниваюсь, излагаю факты. Голос из милицейского отделения бодрый, хоть и глухой. Кажись, услышали. Когда пытаются что-то выспросить — связь пропадает. Ну неважно, главное — сигнал принят… будем надеяться. Спешу к пацанам.
— Чо, вызвали ментов? — у Кубика в голосе одновременно и надежда, и боль, и стыд. Ну надо же!
Актер бы такую палитру не воспроизвел, честное слово! Из самой души эмоции у пацана.
— Не ментов, а милицию. Вызвал. Пойдемте, попить налью. И — едем.
Ребята ободряются.
И ободряются еще больше, когда я вывожу из пристройки «Стрижа». Хорошо, что они про электроцикл вчера не знали. Уверен, тогда полезли бы не за луком.
— Кубик в коляску, Чип — за мной, сзади.
— А можно…
— Нельзя. Едем.
По дороге парни рассказывают, как Еж попался. Кратко: трое героев подобрались слишком близко к лагерю, группа охранников зашла с тыла. Самый боевитый герой попал в плен.
— За нами тоже гнались! — вопит Чип мне в ухо. — Автоматчики! Мы в заросли ломанулись, кое-как ушли! Они стреляли по нам!
— Гоните! — ору я. — Про стрельбу!
— Нет! — в один голос клянутся парни.
…Ладно, в воздух пальнули, небось. Не идиоты ведь там.
— Автоматчики?
— Да!
— Сколько их?
…Когда подъезжаем к лагерю, байк я всё-таки оставляю подальше. И пацанов — тоже. С наказом, если что, удирать в город. Наврали, они, конечно, про этих добытчиков — послушать, так прям лютые мужики, которым закон не писан, — но береженого бог бережет.
Шагаю к ихнему лагерю пешком. Сам ведь хотел съездить и посмотреть, пообщаться. Вот и повод.
Лагерь — точно такой, как описали Чип и Кубик. Легкий, временный. Стоит несколько туристических электробусов и два десятка шатров-палаток, периметра никакого нету. Но есть кое-что другое: теперь вижу, что пацаны не ошиблись.