— Ты куда звонишь-то? — Ленни забирает смартфон из моих враз ослабевших рук. — Что это за коды вообще? Девятьсот три, девятьсот двенадцать… Щас чекну быстренько… таких не существует ни в одной стране.
— А есть же у тебя мессенджер какой-нибудь? — мой голос предательски оседает. — Можно я залогинюсь?
— Ага, без проблем. Эхосфера, Пульс, Синапс?
— Э-э-э… Нет. Телеграм, вацап, вайбер, скайп, вичат… ну, я не знаю, аська хотя бы.
На круглом лице Ленни — изумление пополам с обидой:
— Вот и откуда ты такая умная понаехала, ага? Я ни о чем таком не слышал даже.
— Извини, забудь…
Во рту становится сухо, словно завтрашнее похмелье Токс обрушилось вдруг на меня. На негнущихся ногах — куда подевалась вся новообретенная ловкость? — дохожу до дивана и падаю ничком.
До этого момента я еще как-то делала перед собой вид, что просто угодила на съемочную площадку очередного дурацкого фанфика по «Властелину колец», где актеры чутка поехали кукухой. Ну, с кем не бывает. Но это выражение на лице простого как валенок Ленни — оно убедило меня сильнее, чем торчащие на его голове острые уши и мои собственные новообретенные суперспособности.
Это другой мир. А значит, для мамы с папой я умерла по-настоящему. Господи, я-то заслужила все, что со мной произошло, но они — нет! Я виновата — не в том, конечно, за что Тимур меня убил, а в том, что вообще позволила ему себя убить. Но родители-то не виноваты ни в чем! И я даже не могу им сообщить, что со мной все нормально… наверное.
Токс встает со своего коврика и присаживается на край дивана. Она двигается изящно и тихо, но я все равно слышу.
— Что с тобой, Соль?
Я ничего не знаю о Токс и не могу ей доверять. С другой стороны, я ни о чем здесь ничего не знаю…
— Я подвела людей, которые любят меня.
— Да, я знаю, как это бывает, — ладонь Токс ложится на мою напряженную спину. — У нас у всех случаются плохие дни. Иногда мы совершаем поступки, после которых трудно жить дальше. Но мы должны. Потому что наши жизни не принадлежат нам так же, как и чужие. И с помощью других становится возможно то, что одному не под силу.
Опять эта ее прекраснодушная философия… Хотя в чем-то она права. Я расклеилась, тупо потыкав в чужой смартфон — даже не попыталась узнать, какие еще способы связи здесь существуют. А ведь раз я как-то попала от нас сюда, значит, должен быть и обратный канал!
Сажусь на диване.
— Токс, ты говорила, тебе восемьдесят лет… Знаешь что-нибудь о способах связаться с теми, кто… очень далеко отсюда? Вот прямо по-настоящему далеко?
— Позволь мне немного поразмыслить… Не хотела бы подавать тебе ложную надежду. Это может оказаться ответом не на тот вопрос, который ты задаешь…
— Да мне не до жиру! Говори уже, чего знаешь!
На точеном лице Токс застывает задумчивое, одухотворенное выражение. И ни следа похмельных отеков! Похоже, меня занесло в чертовски несправедливый мир.
— Я родилась на острове Инис Мона. Старейшие и мудрейшие из друидов смотрят далеко сквозь пространство и время, за грани, непроницаемые для прочих разумных. Если кто-то на Тверди способен помочь в твоих поисках, то это они. Вот только… встречи с ними добиться непросто. Они и не с каждым королем соглашаются беседовать.
— А я простая снага, ага, — черт, подцепила уже это «ага» у Ленни. — Но тебя-то они послушают? Ты же типа одна из них?
На лицо Токс падает тень:
— Я была одной из мастеров-друидов. Пока не совершила непростительное и меня не изгнали.
Токс касается браслета на лодыжке. Только теперь замечаю на нем небольшой экранчик с рубиновой полоской.
— За что тебя изгнали?
Токс жёстко ухмыляется:
— За предательство расы и геноцид. Говорила же — у всех случаются плохие дни. Но ко мне было явлено милосердие, — лицо ее вообще не смягчается при этих словах. — Мне оставили шанс на искупление. Не то чтобы я просила об этом шансе… но наши жизни не принадлежат нам. Я живу, пока совершаю добрые дела. Каждый Морготов день. Если однажды я не выполню норму, браслет убьет меня — вот так просто. Потому ты не должна благодарить меня за то, что я купировала твой анафилактический шок. Мне это было нужно больше, чем тебе.
— Да нет, все равно, спасибо в любом случае…
Как-то все это неожиданно. И… неловко. Ничего себе карательные информационные технологии тут у них… А у Ленни монитор выпуклый. Наверно, потому, что мы в глухой провинции.
— Это я должна благодарить тебя за защиту, Соль. Ты не была обязана.
— Да и ты не была обязана нажираться в стельку и таскаться по улицам в таком виде!
Лицо Токс застывает. Не перегнула ли я палку? Тут у них аристократия есть — похоже, сословное общество, не хухры-мухры; а я — внучка советских инженеров, для меня все люди равны по умолчанию. Но здесь-то я снага, а это явно что-то не особо престижное; вроде разумное, но так, условно-досрочно.
Но очень уж бесит это высокомерное страдание на картиночно-красивой физиономии Токс. В общем, как говорит папа, «Остапа понесло»:
— Послушай, я бы, может, и хотела поверить в эту твою философию. «Жизни не принадлежат нам, сильные не убивают», — может, и глупо, но красиво по крайней мере. Вот только если на тебя посмотреть, выходит, что сильные — это те, кто синячит как не в себя! А если бы те придурки примотались к тебе не под нашими окнами? На себя плевать — так хоть о Ленни подумала бы, он, между прочим, за тебя переживает!
Токс вдруг улыбается, и холод мгновенно сходит с ее лица:
— Ты, конечно, совершенно права, Соль. Я упиваюсь жалостью к себе и потому позабыла о долге перед теми, кто рядом. Но, право же, довольно на сегодня откровений и обличений. Завтра будет день. Пора отправляться спать.
Долго ворочаюсь на скрипучем диванчике. Заснуть мешает сверх меры обострившийся слух — вода струится в трубах, кто-то переругивается в соседнем доме, ветер покачивает деревья… Наконец догадываюсь найти в ванной вафельное полотенце и обматываю им голову так, чтобы прикрыть уши. Только после этого удается расслабиться и уснуть.
Тогда я вижу первый сон в новом мире, и мирным его назвать нельзя.
Сто Тринадцатая перешла к кульминационному пункту программы: сальто назад из виса на одном подколенке. Для зрителей это каждый раз выглядело так, словно артистка сперва едва держится за трапецию одной ногой, а потом отказывается и от этой ненадежной опоры, чтобы взмыть под купол. Сто Тринадцатая слышала, как в зале на полуслове оборвались десятки разговоров; сотни глаз теперь безотрывно смотрели на нее. Снага обворожительно улыбнулась и сбросила в публику белую рубашку, оставшись в одном трико; этот штрих постановщик считал особенно впечатляющим. Зал взорвался аплодисментами.
Прожекторы и софиты создавали превосходный рисунок теней; Сто Тринадцатая могла бы скользить по ним минут пять — вот что было бы максимально похоже на настоящий полет. Но тренер Кей строго запрещал использовать тени во время выступления на этой, большой и официальной, арене. Пришлось медленно и уныло опускаться вместе с трапецией.
— Вот видишь, всего лишь снага, а сколького добилась упорными тренировками, — нравоучительно сказала какая-то из зрительниц своему отпрыску. — Она, в отличие от тебя, достигнет успеха в жизни, потому что выкладывается по полной. А ты от тренировок по теннису отлыниваешь…
Сто Тринадцатая усмехнулась краешком рта. Знала бы эта клуша, чего действительно удается достичь упорными тренировками… На большой арене приходится гаситься, а на малой, закрытой — выкладываться по полной. Потому что те, кто там не выкладывается, там же и гибнут. Достигают, так сказать, полного и окончательного успеха в жизни.
Последний бой с пятью бульмастифами, накачанными магстимуляторами так, что шерсть чуть ли не искрилась, был непростым. Но с кем пришлось действительно выложиться по полной — так это с уруком в прошлом месяце. Серокожий гигант был сверхэффективной боевой машиной. Сто Тринадцатую тогда спас рисунок теней: тренер Кей выставил свет так, что она смогла укрыться полностью, сделалась для противника почти невидимой, сплела паутину помех и обманок. Глоток эликсира, от которого потом повыпадали волосы, нейтрализовал естественный запах тела, а двигаться бесшумно Сто Тринадцатую учили с детства. Урук поначалу оскорбился перспективой боя со снага, да еще девочкой-подростком, включил режим «королева драмы», едва не ушел с арены, наплевав на гонорар. Но потом все же остался — и остался навсегда. Хотя, конечно, попотеть пришлось изрядно. Ух, славно же они тогда заработали! Неделю потом вся старшая группа ужинала в самом шикарном ресторане города. Такие смешные лица были у официантов, когда они играли в «выдерни скатерть из-под приборов»!
Сто Тринадцатая изящно соскочила с трапеции и вышла на поклон. Пробежала вдоль барьера, одаривая каждый сектор зала лучезарной улыбкой и россыпью воздушных поцелуев. Хоть номер и был сущей ерундой, Сто Тринадцатой нравилось, когда ею восхищались. В вольере, где она выросла, тобой или восхищались тренеры, или ты выбывал — отовсюду и насовсем. Вот так просто.
Едва она зашла за занавес, в ноги ей бросился ученик младшей группы:
— Сто Тринадцатую в малую директорскую! Срочно!
Срочно, ха! Неужели сегодня бой, а ее не предупредили? Она, конечно, готова. Она всегда ко всему готова. Кто не был готов всегда и ко всему, тот выбыл еще из младшей группы.
Административные помещения располагались в особняке, в стороне от цирковой суеты. Быстрее было бы зайти через окно — всего-то третий этаж! — но из вежливости Сто Тринадцатая миновала все положенные двери и лестницы. Тренер Кей объяснял, что не всякий гость обрадуется, если она запрыгнет через окно. Странные они, эти разумные.
— А вот и она! Лучший экземпляр из группы «Тень»!
От тренера Кея пахло потом и тщательно скрываемой тревогой. Сто Тринадцатая улыбнулась ему одними глазами и повернулась к гостю, развалившемуся в кресле. Это был человек, причем его туша занимала просторное кресло целиком. Сто Тринадцатая на секунду представила, каково это — таскать на себе половину собственного веса в виде бесполезного жира… И