От падения со Светляка слетает шапка, обнажая длинные серебристые волосы… и острые уши. Эльф? Но какого черта он пахнет как человек?
Полукровка. Потому и видит сквозь тень. Ублюдок!
Извиваюсь всем телом, пытаясь вывернуться или ударить — бесполезно. Бью лбом в лицо — мимо, полуэльф успевает вздернуть голову. Он пытается сомкнуть мои запястья, чтобы освободить руку. Сопротивляюсь, но это только замедляет противника — он сильнее. Вот уже обе мои руки придавлены его правой, и как я ни дергаюсь — вырваться не могу. В правом виске вспыхивает боль и тут же уходит — вместе со всеми остальными чувствами.
Глава 21Распахнуть клетку
Ледяная соленая вода на губах, в носу, в горле… в легких, черт возьми! Дергаюсь, но что-то крепко держит меня за волосы, не позволяя уклониться и вдохнуть. Хриплю:
— Х-хватит…
— Желание дамы — закон, — отзывается насмешливый голос сзади и слева. — Хватит так хватит. Надеюсь, ты усвоила урок и готова поговорить.
Несколько мучительных секунд спустя поток прекращается, и мои волосы выпускают. Откашливаюсь, хватаю ртом воздух, снова откашливаюсь.
В виске пульсирует боль, в ушах стоит звон, перед глазами пляшет цветное марево, запахи перебиваются омерзительной вонью нечистот. Искаженными остатками чувств скорее угадываю, чем вижу, слышу или чую, чтО передо мной. Подвал — в смысле, конечно, трюм — забит мусором, ржавыми цепями… и клетками. Я внутри одной из них — сидеть можно только сгорбившись, распрямиться не выйдет. Кругом, одна на одной, другие клетки, и многие из них не пусты.
Снага. Детеныши. Странно тихие детеныши — некоторые слабо шевелятся, другие и вовсе лежат без движения.
— Я подумал, тебе приятно будет оказаться среди своих, — поясняет Светляк светским тоном. — Видишь, какой я внимательный и заботливый хозяин.
«Хозяин» выискался… Омерзительная двусмысленность. Выплевываю:
— Да тебе-то почем знать? У тебя нет никаких своих, ублюдок!
— Как тебе не стыдно говорить такие жестокие слова? — Светляк выходит вперед, теперь я его вижу… немного. — Ты же можешь нанести мне психологическую травму! А это плохо скажется на наших отношениях. Знаешь, я бы охотно обсудил проблемы бытия мной… все мы любим поговорить о себе, не правда ли? К сожалению, у нас на повестке заседания стоят более срочные вопросы. И главный из них — кому ты собралась сигналить фальшфейером?
Вместо ответа сплевываю в его сторону остатки воды из легких и лихорадочно пытаюсь осознать ситуацию. Пояса с гранатами и прочими полезностями на мне нет, кастета тоже… а вот отмычка в ботинке на месте! Клетка открывается сверху, заперта на висячий замок… я могу до него дотянуться и вскрыть секунд за сорок-пятьдесят. Вот только руки будут снаружи, значит, Светляк запросто переломает мне пальцы.
Ублюдок склоняется ко мне, смотрит в упор. Фактурный парень, ничего не скажешь — превосходно вылепленное лицо, большие фиолетовые глаза, чувственные губы… слишком слащавый красавчик, на мой вкус.
Нервно мерцающая электрическая лампа создает отличную тень… Начинаю стягивать ее к ладоням.
— Жаль, что ты не хочешь со мной поговорить, — Светляк обиженно кривит губы. — Давай подумаем, как я могу добиться от тебя откровенности.
Вопрос, как говорится, не в бровь, а в глаз… Клетка защищает его от меня — но ведь и меня от него тоже в какой-то степени. И почему он не пошел по простому пути и не использовал наручники — вон их тут сколько? Из них я бы уже высвободилась…
Без фальшфейера милицейский катер будет здесь через три часа от моего отбытия с пристани… из них точно прошло полтора, но я не знаю, сколько провалялась в отключке. Недолго, наверно: крепыша здесь нет, и сверху движения не доносятся — видимо, еще не прочухался.
Тень собирается к ладоням, по консистенции она уже вроде киселя. Как там говорила Токс — эльфы не любят плотную тень рядом с собой, это дыхание тьмы? А если она будет не рядом, а внутри?
Полуэльф, на беду, неглуп и понимает, что время работает против него:
— Мне всего-то нужно узнать, кто твои друзья и стоит ли ждать их в гости… Пожалуй, тебя я не трону — грешновато было бы портить премиальный товар. Бойцы сейчас на спросе, бойцовые ямы постоянно нуждаются в свежей крови. Но ведь вы, снага, до смешного чадолюбивы…
Светляк обнажает в улыбке белые зубы, достает из кармана пижонскую зажигалку с откидной крышкой и крутит колесико, вызывая высокий язычок пламени.
— Сейчас поглядим, кто у нас тут не особо кондиционный… Пару-тройку сопляков можно и израсходовать.
Нет-нет-нет… Судорожно вдыхаю воздух — и втягиваю остатки теней. Тень в моих ладонях — что-то вроде глины.
И я придаю ей форму клинков.
Полуэльф изучает клетки с детенышами, одновременно удерживая меня в поле зрения. Подаюсь вперед — лицо вжимается в прутья — и хрипло шепчу первое, что приходит в голову:
— Не надо! Я… я расскажу. Здесь рядом, за мысом, три катера, если не будет сигнала, то в полночь…
Тень жжет ладони.
Полуэльф поворачивается ко мне:
— А теперь — ясно и отчетливо.
Вскидываю руки и мечу оба теневых клинка прямо в его фиалковые глаза.
Полуэльф воет, падает на колени, трет глаза руками, трясет головой. Извлекаю из-за голенища отмычку и погружаю в замочную скважину. Руки не дрожат, дыхание ровное… два десятка привычных движений — и замок падает. Прыгаю наружу и выхватываю из кучи обломков не совсем еще гнилую доску. Из нее гвозди торчат… так даже лучше!
Первым делом бью по пальцам, которыми полуэльф трет глаза. Потом заряжаю по острому уху, торчащему из дивных серебристых волос. Светляк наудачу пытается отбиться, но это просто смешное дергание — у эльфов слишком многое завязано на зрение! Легко отпрыгиваю в сторону и наношу удар по четко очерченной мужественной челюсти.
Тело наполняет удивительная легкость — словно это не меня только что от души отходили кистенем. Из глубины рвется радостный смех — не сдерживаю его, только каждую секунду двигаюсь, чтобы полуэльф не сориентировался по слуху. Впрочем, он уже не пытается напасть — сжимается в комок, закрывая живот коленями, а голову руками. И не язвит больше, надо же — только вскрикивает при каждом следующем ударе.
Не спешу — бью с чувством, толком и расстановкой. Одежда уже изорвана в клочья, ржавые гвозди оставляют прорехи на белой коже. Ловлю ощущение, что избиваю словно бы не эту светловолосую тварь с древней кровью в жилах, а ту, другую… нет, ее я бы не тронула даже после всего — но этого-то можно! За все дерьмо, которое я видела и которое со мной случилось! Крики боли — музыка, брызги крови — лучшая из красок, хруст костей и суставов отзывается глубоко внутри глухим торжеством. А ублюдок крепкий, раз не вырубился до сих пор! Впрочем, так оно даже веселее.
— Не убивай его, ять! Не смей!
Голос из клетки… Мальчик лет десяти стоит, держась за прутья.
Замираю. Тело прошибает пот. Я что-то не так поняла? Но что, черт возьми, тут можно понять не так⁉
— Не убивай, ска! — повторяет мальчик. — Выпусти меня! Я сам.
Полуэльфа у моих ног бьет крупная дрожь.
Тупо переспрашиваю:
— Что — сам?
— Сам убью эту тварь.
Глазища горят на изможденном лице. Я, как никто, понимаю тебя, парень. Убить эту тварь — такое естественное, такое сильное, такое правильное желание. Убивать их всех — не мучаясь сомнениями, не считая, не разбираясь. Последствия? Не имеют значения, всё не важно по сравнению со сладким, словно вода в пустыне, чувством, что чужая жизнь принадлежит тебе. Твоя боль — самое святое из оправданий, ты будешь возвращать ее сторицей, раскручивая спираль насилия, которое не тобой началось и не тобой закончится…
Но только не в мою смену.
— Мы так не делаем. Сильные не убивают. А мы — сильные. Не такие, как эти твари.
Прицеливаюсь и аккуратно бью полуэльфа в основание черепа. Нахожу на стене наручники покрепче и приковываю обмякшее тело к какой-то трубе. Вторые наручники беру с собой — тот тип наверху мог уже прийти в себя. Где мой пояс? Недалеко, валяется у входа. Вот, теперь я готова ко всему.
— Я вызову помощь.
Крепыш валяется там, куда упал — напарник о нем не позаботился; но пахнет нормально — живой. Пристегиваю его к перилам. Достаю из пояса фальшфейер, активирую — алый цветок распускается на палубе.
Спускаюсь назад в трюм, нахожу на крючке связку ключей и начинаю одну за одной открывать клетки. Когда щелкает последний замок, с моря доносится шум мотора.
— Все, приняли обоих соучастников, — сообщает Борхес. — Их сейчас ласково расспрашивают, кто еще был в деле. А то оба твоих клиента чуть живые, тронешь — отдадут концы, не дождавшись, значицца, осуществления на их спинах и прочих органах всего букета причитающихся статей уголовно-исполнительного кодекса Российской Империи.
Передергиваюсь под флисовым пледом, который какая-то добрая душа набросила мне на плечи. Мы уже третий час торчим в отделении милиции — слуги закона снимают показания по горячим следам. Здесь же работают медики. Ребятишки робко жались в углу минут пять, а после рассеялись по отделению и принялись планомерно его разносить. Кто-то сбегал в магазин за молоком и хлебом, так что все уже благополучно усыпано крошками и устряпано лужами.
Законы Империи суровы, пытки и мучительные казни прописаны в них совершенно официально — я долго не могла поверить, что это в самом деле так, а не дурная шутка. Другое дело, Сахалин — край света; здесь милиция сама не брезгует участием в криминальных схемах и смотрит сквозь пальцы на многое, но только не на работорговлю. Тут закон будет соблюден до последнего удара кнута. Пожалуй, для полуэльфа было бы лучше, если бы я так и забила его до смерти той доской. Вот только для меня это нифига не было бы лучше. Для детей, наблюдавших за расправой из клеток — тем более.
— Знаешь, что ждет этих жуликов? — спрашивает Борхес.
— Не знаю, и как-то плевать, если честно. Меня больше волнует, что ждет вот их, — киваю в сторону истощенных детишек. — Долго еще будете их допрашивать?