Но увидеть книгу напечатанной отдельным изданием Когану так и не привелось. Тяжелейшая болезнь всё прогрессировала, и доктора присоветовали срочно поменять климат и переехать из Ялты в Волынские леса. Смерть настигла его по дороге в Гомель. Было ему 29 полных лет от роду. Похороны на старом Екатеринославском еврейском кладбище были торжественными. С поминальными речами выступали многие знакомые и почитатели усопшего. Особенно яркой была речь присяжного поверенного, основателя Института ораторского красноречия Якова Гуревича (1869-1936), говорившего о значении творчества Когана для российского еврейства. И глубоко символично, что похоронили его рядом с могилой другого печальника своего народа, юриста и историка еврейства Ильи Оршанского (1836-1875), тоже умершего в 29 лет.
Трагическая судьба Когана усилила интерес к его произведению. В 1893 году в Петербурге, в типографии Адольфа Ландау повесть его увидела свет, всё-таки под своим журнальным названием – «В глухом местечке». И практически одновременно издательство «Посредник» (серия «Для интеллигентных читателей», № 49) печатает его текст вместе с эскизом известной русско-еврейской писательницы Рашели Хин «Макарка». Издательский сборник раскрывал типы российских евреев в разных ракурсах: Когана – в черте оседлости, Хин – в Москве. В 1895 году потребовалось новое издание сборника, что безусловно свидетельствует о его популярности.
К десятилетней годовщине со дня смерти Когана появились юбилейные статьи в его честь. Литератор Александр Новиков констатировал: «О повести поговорили много, но недолго… Теперь о повести забыли, и с трудом её можно отыскать или в книжном шкафу библиофила, или в какой-нибудь публичной библиотеке». А вот критик Мирон Рывкин (1869-1915) свидетельствовал: «В настоящее время русское еврейство не знает ещё одного имени, которое было так же близко всем еврейским сердцам, как имя Наумов-Коган. Маленькая книжка, которая связывает это имя с судьбами еврейского народа, сделалась такой же вечной, как и судьбы этого народа, как и самый народ. Пожелаем же, чтобы и эта книжка, ставшая ныне достоянием народа, свято сохранялась из поколения в поколение, пока будет жить неумирающий Израиль».
«Я люблю слушать шаги времени». Рашель Хин
Рашель Мироновна Хин (1863-1928) – незаслуженно забытая крупная российская писательница, драматург, мемуаристка. На рубеже веков она держала модный литературный салон в Москве, ставший местом паломничества культурной интеллигенции Серебряного века. Автор двух сборников повестей и рассказов, Хин печаталась в ведущих отечественных периодических изданиях, её пьесы шли на сцене Малого театра.
Есть в русской культуре знакомые незнакомцы. Многим памятно стихотворение Максимилиана Александровича Волошина (1877-1932) с посвящением «Р. М. Хин»:
Я мысленно вхожу в ваш кабинет,
Здесь те, кто был, и те, кого уж нет,
Но чья для нас не умерла химера.
И бьётся сердце, взятое в их плен.
Бодлера лик, нормандский ус Флобера,
Скептичный Франс, святой сатир Верлен,
Кузнец Бальзак, чеканщики Гонкуры…
Их лица терпкие и чёткие фигур
Глядят со стен и спят в сафьянах книг.
Их дух, их мысль, их ритм, их крик…
Р. М. Хин
Едва ли у современного читателя волошинское посвящение вызовет какие-либо ассоциации. Между тем, речь идёт здесь об известной в своё время личности, Рашели Мироновне Хин. Имя её, к сожалению, долгое время было незаслуженно забытым.[8] Между тем, она была ученицей Ивана Тургенева (1818-1883), и авторитет её был очень высок. Она общалась с Эмилем Золя (1840-1902), Эдмоном Гонкуром (1822-1896), Ги де Мопассаном (1850-1893), Анатолем Франсом (1844-1924), Октавом Мирбо (1848-1917), Георгом Брандесом (1842-1927), Людвигом Галеви (1834-1908), а позднее переводила произведения некоторых из них и писала статьи об истории французской литературы.
Рашель Хин родилась в уездном городе Горки Могилёвской губернии, где евреи начали селиться с начала XVII века, а к концу XIX века число их составляло уже около 45 % населения. Происходила она из семьи преуспевающего и вполне ассимилированного еврейского фабриканта Мирона Марковича Хина (умер в 1896). Кстати, фамилия «Хин» «говорящая»: она восходит к «Kheyne» (идиш) и образована от древнееврейского «Heyn», что означает «очарование, симпатия». И едва ли случайно литературные критики называли её талант «симпатичным», а саму Хин – «глубоко симпатичной писательницей».
Отец Рашели не отличался набожностью, не у тру ждал домочадцев соблюдением иудейских обрядов, зато вознамерился дать детям (у Рашели были брат Марк и сестра Анна) самое широкое образование. Нам ничего не ведомо о её домашнем обучении, однако в одной из ранних повестей она рассказывает о детских и отроческих годах героини, и там угадываются автобиографические черты: о том, как, научившись читать, она «кинулась на книги, как голодный на лакомую пищу»; о наставнице с характерным старомосковским произношением, которая помогла ей в совершенстве овладеть русской речью. (Известно, что за её говор Иван Тургенев потом будет называть её «московкой»). В раннем отрочестве она писала сочинения о путешествиях в утопическую счастливую страну или вариации на тему: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Впрочем, она преуспела и в знании иностранных языков, занималась математикой и естественной историей и была подготовлена к VI классу гимназии. Родители приобщали её и к европейской культуре: известно, что какое-то время она гостила в Зальцбурге.
Семья купца II-й гильдии Мирона Хина переехала из черты оседлости в Москву, когда Рашель была ещё подростком. Столичный город открывал для людей, жаждущих знаний, фантастические возможности. Четырнадцати лет от роду Рашель поступает в III-ю Московскую женскую гимназию (что на Большой Ордынке, д. 21), о счастливых годах в которой (когда «небо было голубым, и птицы вечно пели») она будет потом вспоминать с неизменным трепетом. В глазах подруг Хин была «красавица Рашель», «умница», «талант». В гимназии были замечательные преподаватели. С особым пиететом отзывалась Рашель об учителе словесности Филадельфе Петровиче Декапольском (1845-1907). Этнический еврей, он стал её первым наставником и привил деятельную любовь к русскому языку и словесности (интересно, что на его надгробии на Ваганьковском кладбище рядом с годом рождения был изображен магендовид, а с годом смерти – крест). Впоследствии он преподавал русский язык в III-м Московском кадетском корпусе, а затем и в Александровском военном училище, дослужившись до чина статского советника. Ну и конечно, вспоминала она лекции по истории Василия Осиповича Ключевского (1841-1911): «То был такой перл ума, исторической перспективы, богатства языка, что этого нельзя забыть». Обучалась она в гимназии французскому, немецкому и латинскому языкам, а также географии, математике, естествознанию, физике, рисованию, гимнастике и пению. После окончания гимназии она получила аттестат с правом быть домашней учительницей.
В 1880 году Рашель едет в Петербург и поступает на Высшие медицинские курсы, учреждённые в 1876 году военным министром Дмитрием Милютиным (1816-1892). Здесь преподавали знаменитый химик Александр Бородин (1833-1887), медики Пётр Сущинский (1875-1937), Вениамин Тарновский (1837-1906), Карл Раухфус (1835-1915) и другие профессора Военно-медицинской академии и университета. Особое внимание уделялось специальным «дамским» предметам: акушерству, женским и детским болезням. Обучение было рассчитано на пять лет (хотя в 1882 году, в связи со свёртыванием реформ Александра Освободителя, курсы были закрыты). Наша героиня, однако, вскоре оставила медицину, поняв, что лекарское дело не для неё и «через три, четыре, пять месяцев – обращается в самую обыкновенную кислятину».
Зато девушка утвердилась в мысли, что её влекут гуманитарные науки, а историко-филологическое образование она непременно должна получить в Коллеж де Франс. Это основанное в XVI веке в Париже учебное заведение отличалось полной свободой преподавания, публичностью, общедоступностью и, что немаловажно, бесплатностью обучения. Рашель вспоминает «елейно-торжественный тон» профессора словесных наук Эльма Мари Каро (1826-1887), автора книги «Материализм и наука», «на лекции которого съезжалось столько элегантных дам, что в его дни аудитория… принимала вид светского салона». В формировании её личности большую роль сыграли философ Адольф Франк (1809-1893), а также филолог и писатель Эрнст Ренан (1823-1892). Известно также, что курс истории Древнего Рима и раннего христианства преподавал Гастон Буассье (1823-1908); средневекового французского языка и литературы – Гастон Парис (1839-1903); истории религий – пастор Альбер Ревиль (1826-1906); истории морали – Луи Фердинанд Альфред Мори (1817-1892). В Сорбонне она слушала лекции историка литературы Альфреда Жана Мезьера (1826-1915). «Разобраться в запутанной сети курсов по истории, литературе и философии» Хин помог Иван Сергеевич Тургенев, встреча с которым стала для неё чрезвычайно важной. Хин посчастливилось тесно с ним общаться в Париже в 1880-1881 гг. И маститый писатель советовал пытливой курсистке не разбрасываться, но выбирать определённую программу, и сам указал на некоторых, по его мнению, интересных профессоров. А при встречах, даже мимолётных, всегда осведомлялся о её занятиях, а иной раз, невзначай, как бы в шутку, экзаменовал её. И Рашель постепенно преодолела страх перед признанным мэтром и перестала конфузиться.
Сколько талантов, начинающих и непризнанных, стучалось в гостеприимную дверь парижской квартиры Тургенева! И Иван Сергеевич, с его дипломатической тонкостью, не желая никого обижать, старался ободрить даже завзятых графоманов и награждал их добрыми отзывами. А потом сам же над собой иронизировал: «Мои рекомендации, как фальшивый пачпорт (он любил так произносить это слово), всегда имеют обратный эффект». Зато при встрече с подлинными дарованиями искренне радовался. Тут он уже не говорил любезности, а подвергал критике каждое выражение