Силуэты пушкинской эпохи — страница 16 из 40

По возвращении из похода Загоскин знакомится с князем Шаховским, и с этого момента начинается его литературная деятельность, поначалу в качестве драматурга. Истинная слава приходит к нему с опубликованием романа «Юрий Милославский». Роман приносит деньги, чины, признание, но совершенно не изменяет его характера. Он не стеснялся ни своего плохого французского, ни сильных русских выражений, которые любил употреблять в разговоре, ни своей религиозности и был действительно человеком не от мира сего. О его рассеянности ходили многочисленные анекдоты. «Он, — вспоминал С. Т. Аксаков, — часто клал чужие вещи в карман и даже запирал их в свою шкатулку, сел один раз в карету к даме не коротко знакомой, и приказал кучеру ехать домой, тогда как муж стоял на крыльце и с удивлением смотрел на похищение своей жены» и т. д. и т. д. Но при всем этом близко знавшие М. Н. Загоскина не могли не ценить в нем веселия, добродушия, честности, замечательной открытости и естественности, которые сохранил он до конца своей жизни…

А. Е. Измайлов (1779–1831)

Среди посетителей петербургского салона Софьи Дмитриевны Пономаревой, в который захаживали Дельвиг, Боратынский, Кюхельбекер и другие, Александр Ефимович Измайлов — «дородный журналист», «толстый и неуклюжий издатель „Благонамеренного“» (таково было название его журнала), известный баснописец и любитель пародий — был, пожалуй, самым восторженным почитателем и обожателем хозяйки. Во всяком случае, в альбоме Софьи Дмитриевны его стихотворения явно преобладали. Да и сам он едва ли не преобладал. Из дома Моденова, что на Песках против Басейной, он являлся в синем долгополом сюртуке, из которого вышло бы два капота для людей обыкновенных, то есть не отличавшихся дородностью почтенного издателя, и обширные карманы которого были всегда набиты своими и чужими стихами. Измайлов любил читать свои произведения и не заставлял себя долго упрашивать при случае.

Сын бедного дворянина, семи лет записанный каптинармусом в лейб-гвардии Преображенский полк, Измайлов, проучившись какое-то время в Горном училище, был принят на статскую службу в чине губернского секретаря. В литературных кругах он стал известен после опубликования сатирического романа «Евгений, или пагубные следствия дурного воспитания и сообщества», после чего, написав еще несколько произведений в прозе, сменил жанр и, сохранив верность сатире, стал писать басни.

Басня соседствует в его творчестве с легким салонным, «домашним» стихотворением, и, когда Измайлов издавал журнал (все тот же «Благонамеренный»), подобного рода лирика, плюс шарады, загадки и прочие забавы безраздельно властвовали на его страницах. Измайлов вообще любил шутливую, ироничную поэзию и пародию считал чуть ли не образцом лирического искусства, так что однажды, когда речь об этом зашла в салоне Софьи Дмитриевны Пономаревой, Дельвиг, полагавший, что нет ничего легче, нежели спародировать что-либо, написал в подражание балладе «Сальгольмский барон» Жуковского стихотворение, естественно выставив в нем Александра Ефимовича Измайлова:

До рассвета поднявшись, извозчика взял

Александр Ефимыч с Песков

И без отдыха гнал через Лигов канал

В желтый дом, где живет Бирюков.

В черном фраке был он, был тот фрак запылен,

Какой цветом — нельзя распознать.

Оттопырен карман, в нем торчит, как чурбан,

Двадцатифунтовая тетрадь.

Первого в восторг пародия привела самого Измайлова.

Однако стоит сказать, что страсть к незатейливой развлекательной поэзии лишь отчасти выражала суть Александра Ефимовича, как и его преувеличенно пылкое (хотя и абсолютно невинное) ухаживание за Софьей Дмитриевной Пономаревой. Он был примерный семьянин, отец шестерых детей и один из самых ревностных сторонников практической филантропии. Будучи сам отнюдь не богат, он жертвовал значительные суммы, а за годы издания «Благонамеренного» (1818–1826) через посредство Измайлова бедным было роздано свыше 10 тысяч рублей.

В. А. Каратыгин (1802–1853)

Василий Андреевич Каратыгин был легендой и гордостью петербургского Александринского театра первой половины XIX века. Его отец, Андрей Васильевич, сын придворного садовника, учился в петербургской театральной школе сначала в балетном классе Канциани, а затем в классе декламации Дмитриевского. Он играл в комедиях молодых повес и щеголей и одно время был режиссером петербургской театральной труппы.

Неудивительно, что у сына его, Василия Андреевича, рано проявились склонности к драматическому искусству. Еще в юношеском возрасте он принимал участие в домашних спектаклях и поначалу играл комические роли. Его талант заметил князь Шаховской и взял юношу под свое покровительство. Вскоре Шаховской предложил ученику дебютировать на петербургской сцене, но родители воспрепятствовали этому, сказав, что Василий еще слишком молод для дебюта и не вполне развился — ему шел тогда 16-й год.

Продолжая учиться у Шаховского, Каратыгин знакомится с известнейшими театралами того времени — Грибоедовым, Жандром, Катениным. Последний предложил Каратыгину учиться у него. Тот согласился и в конце 1818 года начал заниматься с Катениным. Князь Шаховской был разгневан подобной дерзостью и никогда не мог простить актеру этого оскорбления.

На протяжении двух лет каждый день приходил Каратыгин к Катенину. Павел Александрович Катенин, поэт, переводчик Корнеля и Расина, богато одаренный разнообразными талантами и потрясавший современников знаниями в самых разнообразных областях, был не только заядлым театралом, но прекрасно знал театральное искусство и актерское мастерство. В 1814 году в Париже он имел возможность видеть игру практически всех знаменитостей французского театра того времени: Тальма, Марс, Потье, Брюне и др.

Каратыгин дебютировал на сцене Александринского театра 3 мая 1820 года в роли Фингала в одноименной трагедии Озерова. Дебют был успешным, несмотря на критику и насмешки партии Шаховского, обладавшего весомым авторитетом и большим количеством учеников. По правилам театральной администрации того времени судьба дебютанта, то есть зачисление его в театральную труппу, решалась или после первого дебюта или после трех спектаклей. От Каратыгина потребовали четвертого выступления, после чего он был принят на службу и подписал контракт на три года на условиях: жалование 2 тыс. рублей ассигнациями, казенная квартира, десять сажен дров и один бенефис в три года.

Каратыгин очень быстро добился популярности. Могучая фигура, огромный рост, великолепное телосложение и блестящая школа выделяли его среди остальных актеров, и он счастливо соперничал с знаменитым трагиком того времени Яковом Григорьевичем Брянским, учеником Шаховского. Критика восхищалась его игрой в классических трагедиях «Эдип в Афинах», «Танкред», «Пожарский». Но истинно раскрылся талант Каратыгина после представления драмы Шиллера «Разбойники», где Франца Моора исполнял Брянский, а Каратыгин играл, казалось бы, менее выгодную роль — Карла Моора. «В пьесе есть высший сценический момент, — вспоминал Панаев, — когда Карл, велев взломать двери подвала, наталкивается на отца, выходящего оттуда живым, тогда как Карл считал его давно умершим… Каратыгин чувствовал, что подобный момент надо изобразить не рутинно-пошлыми жестами или словами ужаса, а иным, более натуральным образом. Как же он поступил? Как только Карл увидел призрак, — какой-то ураган отталкивает его от отца, и ураган такой силы, что роняет Карла назад на колена и продолжает толкать его в том же положении через всю сцену, как будто человек катится по рельсам». Белинский считал, что Каратыгин в совершенстве овладел внешней формой игры, но у него не достает вдохновения, в отличие от Мочалова. Впрочем, знаменитый критик явно с предубеждением относился к Василию Андреевичу, в воспоминаниях сохранилось довольно много свидетельств бесспорно вдохновенной, даже самозабвенной игры Каратыгина.

В трагедии Николая Полевого «Уголино» Нино, которого играл Каратыгин, должен схватить за шею Гонзаго (эту роль исполнял постоянный партнер Каратыгина Максимов), чтобы кое-что у него выпытать. В одном из спектаклей Василий Андреевич так схватил бедного Гонзаго за горло, что тот посинел и начал хрипеть… Суфлер вынужден был «подсказать» Нино фразу: «Василий Андреевич, вы задушите Максимова». «В какой-то трагедии, — пишет Юрий Карлович Арнольд, — Василий Андреевич с кинжалом в руках бросается к актрисе Копыловой, та вскрикивает, падает в кресла — и в ту же минуту лиф ее платья обливается кровью… Занавес опускается, хотя акт не был еще кончен».

В 1853 году скончался Яков Брянский. На его похоронах Каратыгин простудился. Он слишком легкомысленно отнесся с своему недомоганию, продолжал играть, ему становилось все хуже и спустя некоторое время он умер. Его хоронил весь Петербург. Необозримая толпа народа стояла по обеим сторонам линий Васильевского острова, по которым в полном безмолвии, в торжественной тишине двигалась похоронная процессия.

Ф. Г. Карин (1730-е — ок.1800)

Друг поэта Ефима Кострова, поэт и переводчик Федор Григорьевич Карин в молодости служил в гвардии, славился ловкостью и остроумием, был известен как ярый поклонник Вольтера и Дидро, и привязанность свою сохранил до конца жизни. Под старость Карин не покидал колпака и костюма, в котором ходил фернейский философ.

Выйдя в отставку, Карин поселился в Москве, между Петровкою и Дмитровкою, близ церкви Рождества в Столпниках, и зажил барином, заслужив прозвище «московский сибарит». Он владел семью тысячами крестьян, и в отъезжие поля во Владимирское поместье за Кариным тянулся обоз с винами и со всеми роскошными причудами богатого помещика. У него был целый полк нарядных егерей, псарей и стрелков и большие стаи гончих и борзых собак. За борзых он плачивал по тысяче и более рублей. На охоту к нему стекались со всех сторон приятели, а пиршества на его охоте не уступали пирам древних азиатских сатрапов.