Конечно, Чичерин отнюдь не беспристрастен. Помимо того что стихи Каролины Павловой печатались в русских журналах, они издавались в Германии и во Франции, их ценили Гумбольдт, Гете, который, по преданию, хранил рукопись стихотворений Павловой на своем столе. Ференц Лист сочинил музыку к одному из ее французских стихотворений. Ей посвящали стихи Боратынский, Вяземский, Языков, о ее переводах с восхищением отзывались Белинский, Киреевский, Катков, К. Аксаков, а позже ее переводческим талантом восторгался А. К. Толстой, произведения которого Каролина Павлова переводила на немецкий язык. В пору знакомства с Толстым Каролина Павлова жила за границей, ее материальное положение было если не бедственным, то весьма тяжелым, и именно благодаря ходатайству при дворе А. К. Толстого Каролине Павловой как русской поэтессе была назначена пенсия. Это случилось в 1863 году. 30 лет спустя она скончалась. По-настоящему поэтический талант этой «умной и необаятельной», по словам Ходасевича, женщины, оценят лишь в начале XX века — Брюсов, Бальмонт, Белый, Блок.
Н. А. Полевой (1796–1846)
Журнала нового издатель,
Второй он гильдии купец,
Последней гильдии писатель
И первой гильдии глупец, —
так приветствовала московская публика появление «Московского телеграфа», который начал издавать Н. А. Полевой. Сын иркутского купца, Николай Александрович, надо сказать, действительно имел посредственный литературный дар, если иметь в виду изящную словесность, но глупцом его все же назвать нельзя.
Его страсть к литературному труду проявилась очень рано. К десяти годам он выучился читать и писать, прочитывал тысячи томов всякой всячины, благо у отца его была обширная библиотека, сочинял стихи и прозу, драмы и трагедии, издавал рукописную газету «Азиатские новости» и журнал «Друг России», а также свое собственное «Путешествие по всему свету». Отец Полевого, не чуждый просвещения, снисходительно относился к увлечениям сына, но и не освобождал его от другой работы и за всякое упущение сжигал все написанное им. Такое оригинальное воспитание, видимо, давало свои плоды, и Полевой вряд ли лукавил, когда писал впоследствии: «Я сделался замечательным молодым купцом среди моих сверстников». Впрочем, дела у Полевых шли не слишком хорошо, пока отец не приобрел в Курске водочный завод, в связи с чем позже Николая Полевого язвительно называли «кабацким литератором». По поручениям отца Полевой бывает в Москве и Петербурге, мечтает о филологическом образовании, хочет поступить в университет и, осознавая недостаточность бессистемного чтения, принимается за самообразование. После целого дня работы за прилавком он просиживал ночи за изучением русской грамматики и иностранных языков (греческого, латинского, французского и немецкого), выучивал по триста вокабул в вечер. Он выписал все глаголы из Геймова словаря, переспрягал каждый отдельно и составил новые таблицы русских спряжений. Его труд не пропал даром. В 1822 году Полевой издал книгу «Новый способ спряжения русских глаголов», за которую Российская академия наградила его серебряной медалью.
Чуть раньше состоялся дебют Полевого на литературном поприще. Он печатался в «Отечественных записках», «Северном архиве», «Сыне отечества» и по смерти отца (в 1822) полностью посвятил себя литературе. В 1825 году, благодаря поддержке П. А. Вяземского и Михаила Виельгорского, он начал издавать свой журнал — «Московский телеграф». Настал звездный час Полевого. Журнал дал ему возможность проявить всю широту натуры. Это был первый энциклопедический журнал в истории русской словесности. Что только ни печаталось в нем: статьи по истории, археологии, географии, статистике, переводы Байрона, Шиллера, Гете, Гофмана, Мицкевича, произведения русских писателей, литературная критика, подробные обзоры иностранных литератур, не исключая даже китайской и арабской, и прочая и прочая. «„Московский телеграф“, — писал Бестужев, — заключает в себе все; извещает и судит обо всем, начиная от бесконечно малых в математике до петушьих гребешков в соусе или бантиков на новомодных башмачках».
Характер журнала был под стать характеру самого издателя. «Не многие из русских литераторов, — с гордостью заявлял Полевой, — писали столь много и в столь многообразных родах, как я». Действительно, он сочинял повести, издал целый ряд романов, его «Драматические сочинения» заняли четыре тома. Он напечатал шеститомную «Историю народа русского», «Историю Петра Великого», «Историю Наполеона», «Историю Суворова», «Очерки русской литературы» и бесчисленное множество мелких статей, фельетонов и рецензий. Но стремление к универсальности оборачивалось поверхностностью. Полевой демонстрировал скорее не знание, а осведомленность, да к тому же был часто слишком заносчив в своих суждениях. «„Московский телеграф“, — писал Пушкин, — враль и невежда, в эту часть входить не намерен». Порывает с Полевым и Вяземский и позже достаточно резко отзывается о нем: «Полевой у нас родоначальник литературных наездников, каких-то кондотьери, ниспровергателей законных литературных властей. Он из первых приучил публику смотреть равнодушно, а иногда и с удовольствием, как кидают грязью в имена, освященные славою и общим уважением…»
В 1834 году «Московский телеграф» был закрыт, и, хотя Полевой продолжал заниматься журналистикой, печатался в «Сыне отечества», редактировал «Северную пчелу» Булгарина, вместе с Гречем издавал «Русский вестник» в начале 40-х годов, былого авторитета он так себе и не вернул. 28 февраля 1846 года П. А. Вяземский записал в дневнике: «Отпевали Полевого в церкви Николы Морского, а похоронили на Волковом кладбище. Множество было народа. По-видимому, он пользовался популярностью. Я не подходил к гробу, но мне сказывали, что он лежал в халате и с небритою бородою, — такова была его последняя воля. Он оставил по себе жену, девять человек детей, около 60 тыс. рублей долга и ни гроша в доме…».
Г. А. Потемкин (1739–1791)
Чей труп, как на распутьи мгла,
Лежит на темном лоне нощи?
Простое рубище чресла,
Два лепта покрывают очи,
Прижаты к хладной груди персты,
Уста безмолвствуют отверсты!
Чей одр — земля; кров — воздух синь;
Чертоги — вкруг пустынны виды?
Не ты ли, Счастья, Славы сын,
Великолепный сын Тавриды?
Звезда князя Григория Александровича Потемкина клонилась к закату. Начавшаяся в 1787 году война с Турцией была далека от завершения. Еще в 70-е годы Потемкин выработал «греческий проект», предполагавший уничтожить Турцию и возложить корону нового византийского царя на одного из внуков Екатерины II. Однако кампания давалась устроителю Новороссии, покорителю Крыма и князю Таврическому с трудом. Потемкин действовал вяло и лишь после удачной защиты Кинбурна Суворовым стал более решительным и осадил Очаков… Взять его удалось только через год. Потемкин приехал в Петербург, где был принят с воодушевлением и щедро награжден, а затем вновь вернулся на военный театр.
Не участвуя в операциях Суворова и Репнина, с главною массою войск он медленно продвигался к Днестру. Осажденные им Бендеры сдались без кровопролития. В 1790 году он получил, вдобавок к прочим, титул гетмана казацких екатеринославских и черноморских войск, основался в Яссах, настороженно следя не столько за ходом военных действий, сколько за событиями, разворачивающимися в Петербурге. До него доходили дурные вести о происшедшей перемене в расположении государыни и о фаворе Зубова. 11 декабря 1790 года Суворов взял Измаил и уехал в Петербург. Было приметно, что и он шел тайно против своего фельдмаршала. Екатерина удерживала Потемкина при армии, но он рвался в столицу, понимая, что именно там решается судьба турецкой кампании. Уезжая из армии, он сказал, что нездоров и едет в Петербург дергать зубы. Однако в Петербурге Потемкин убедился, что на отставку Зубова в ближайшее время надежды нет.
Его положение оказалось шатким. Чтобы вернуть расположение Екатерины, он решился в ее честь дать небывалый праздник. Приготовления были грандиозны: со сказочной быстротой достраивался дом князя Таврического, разбивался сад, копались пруды и ставились скульптуры. Описание праздника составлял Державин. Праздник действительно получился грандиозным, но цели своей Потемкин не достиг. Екатерина отослала его обратно в армию. 24 июля Потемкин выехал в Яссы. 4 октября 1791 года из Ясс, терзаемый лихорадкой и отчаянием, он писал императрице: «Матушка! всемилостивейшая государыня! Нет более сил переносить мне мучения, одно спасение остается оставить сей город, и я велел вести себя к Николаеву. Не знаю, что будет со мною. Вернейший и благодарнейший подданный». На другой день в полдень, между Яссами и Николаевым, он велел остановить коляску «Будет теперь, некуда ехать, я умираю, выньте меня из коляски, я хочу умереть в поле», — сказал князь.
Его положили на траву, намочили голову спиртом. Зевнув раза три, он так покойно умер, как будто свеча, которая вдруг погаснет без малейшего ветра. Гусар, бывший за ним, положил на глаза его две денежки, «два лепта»…
С. П. Потемкин (1787–1858)
25 января 1830 года в частном Московском французском театре, содержимом артиллерии подпоручицей Софьей Васильевной Карцевой, родом француженкой, член дирекции и секретарь антрепренерши Берт нанес пощечину любимице публики молодой актрисе Альфред. Завсегдатаи французского театра Карцевой, желая заступиться за актрису, которую дирекция не только лишила уже назначенного бенефиса, но и уволила от службы, потребовали, чтобы бенефис был дан. В театре произошел шум и скандал, главными зачинщиками которого выступили полковник Воейков, гвардии поручик граф Потемкин, ротмистр Пашков и коллежский ассесор Сибилев, коих городские власти посадили в городской съезжий дом сроком на 8 дней. Фрондирующая Москва заволновалась. Началось настоящее паломничество к арестованным, и улицу перед съезжим домом запрудили кареты и экипажи. Все, что было в Москве недовольного администрацией и полицией, спешило засвидетельствовать свое сочувствие жертвам произвола, арест которых мало напоминал обыкновенное заключение.