Ему оператор
Брюхо начинил.
Плачет государство,
Плачет весь народ —
Едет к нам на царство
Костюшка-урод и т. д.
Соколовский был арестован и препровожден на следствие в Москву. В течение 9 месяцев, пока тянулось дознание, поэт сидел в остроге. «С ним очень дурно обращались, — писал Никитенко, — а один из московских полицмейстеров грозил ему часто истязаниями». Наконец, не предавая дело суду, Николай I повелел главных виновников, в том числе и Соколовского, оставить года на два в Шлиссельбурге и потом допустить к службе в отдаленных местах.
После года заключения в крепости Соколовский был выпущен по болезни на поруки родного брата. До отправления в ссылку ему дозволили остаться в столице. На некоторое время он оказался в центре внимания литературного Петербурга. Ореол мученика многих заставлял видеть в нем незаурядное поэтическое дарование. По выходе из заключения Соколовский сочинил драматическую поэму «Хеверь». «Хеверь, однако, — писал Панаев, — к удивлению нашему, произвела на всех тяжелое впечатление… Едва ли этой „Хевери“ разошлось до десяти экземпляров. Один мой знакомый, которому я наговорил Бог знает что о таланте Соколовского, взял у меня его поэму, пробежал ее и, возвращая мне, сказал:
— Знаете, теперь уже никто не будет говорить: какую ты порешь дичь или галиматью, а какую хеверь ты порешь».
«Соколовский, — продолжает Панаев, — вдруг упал с пьедестала, на который неосторожно вознесли его. Неуспех его „Хевери“ совершенно убил его дух; он совсем опустился и все чаще и чаще стал появляться в нетрезвом виде».
Тяжелая хроническая болезнь не избавила Соколовского от ссылки в Вологду, которая, конечно, не могла поправить ни душевного, ни физического его здоровья. Он пил запоем, вдобавок ко всему страдая от безнадежной любви к дочери местного помещика Макшеева. В конце 1838 года Соколовскому было разрешено, наконец, уехать лечиться на Кавказ. Но время ушло. Жить ему осталось меньше года.
Г. А. Строганов (1770–1857)
«В нем, как во многих вельможах, выросших под конец царствования Екатерины, — писала о графе Григории Александровиче Строганове Антонина Дмитриевна Блудова, — было несуществующее ныне смешение совершенно иностранного воспитания, привычек, склада ума с чисто русской чуткостью к политике, сердечной горячностью к родине и глубоким чувством достоинства России… В разговоре, в языке, в приемах это был представитель либерально-аристократической молодежи Версальского двора, в направлении политическом, в дипломатических делах это был представитель русского государя и русского народа. „Он был последний русский посол в Константинополе“, — говорили о нем славяне еще в такое время, когда сажали послов в Семибашенный замок с тем, чтобы при объявлении войны обезглавить их. А во время Крымской войны, в глубокой старости, ослепший, удалившийся от дел, он однажды встал, попросив руку у одного из гостей, чтобы проводить слепого, и вышел из собственной гостиной, сказав дерзкому иностранцу, что он не останется в одной комнате с посетителем, который осмеливается при нем сказать слово неуважительное про Россию».
Граф Григорий Александрович Строганов был сыном барона Александра Николаевича Строганова и Елизаветы Александровны (урожденной Загряжской), тетки Натальи Ивановны Гончаровой, матери Натальи Николаевны. Получив домашнее образование под руководством француза-гувернера де Мишеля, он для завершения учения был отправлен за границу вместе с своим двоюродным братом и его воспитателем Роммом, впоследствии известным деятелем французской революции. Вернувшись в Россию в 1789 году, Строганов до вступления на престол Павла I пробыл на военной службе, а затем был определен членом Берг-Коллегии с пожалованием в действительные камергеры.
С 1805 года он дипломат. Сначала в Испании, затем в Стокгольме и, наконец, в Константинополе. В 1826 году Строганов был возведен в графское достоинство, год спустя назначен членом Государственного Совета.
Блестящий аристократ и дипломат, граф Строганов отличался весьма привлекательной внешностью и пользовался большим успехом у женщин. Слава его донжуанских подвигов была настолько велика, что Байрон даже увековечил его в своей знаменитой поэме. Донна Джулия, доказывая перед ревнивым мужем безупречность своего поведения и перечисляя поклонников, называет среди них и Строганова, причем вменяет себе в особую заслугу то, что она устояла против обольщения и заставила его напрасно страдать.
Во время своего пребывания в Испании, Строганов, уже будучи женат на княжне Трубецкой, увлекся португальской графиней да-Ега, урожденной д’Альмейда, графиней д’Оейгаузен, которая последовала за ним в Россию. От нее у него была дочь — Идалия Григорьевна Обортей, вышедшая замуж за кавалергардского полковника Александра Михайловича Полетику и известная, в частности, своей невероятной ненавистью к Пушкину. Именно на квартире Идалии Полетики состоялось таинственное свидание Дантеса с Натальей Николаевной, после которого были разосланы по городу анонимные письма. Кстати, сам граф Григорий Александрович Строганов относился к семье Пушкина по-родственному и был весьма расположен к поэту.
Пушкин, по словам Николая Марковича Колмакова, «считал старика Строганова своим другом, каковым граф себя и на деле выказал впоследствии, когда Пушкин умер. Строганов взял на себя распоряжение похоронами поэта и все расходы, связанные с ними. Он был также назначен председателем опеки, учрежденной над детьми покойного поэта и над оставшимся имуществом».
С. Г. Строганов (1794–1882)
Граф Сергей Григорьевич Строганов был одной из самых замечательных фигур XIX столетия. Разнообразию деятельности его нельзя не подивиться. Пятнадцати лет от роду граф Строганов поступил в Институт инженеров путей сообщения, восемнадцатилетним юношей принимал участие в войне 1812 года, отличился на Бородинском поле. В 1828 году воевал под Шумлою и Варною, в 30-е годы был губернатором в Риге и Минске, участвовал в Севастопольской кампании во время Крымской войны, был Московским генерал-губернатором в 1859–1860 годы.
Он состоял председателем Московского общества истории и древностей российских, причем ему удалось значительно расширить деятельность Общества и добиться постоянных субсидий на издания. Под его руководством были изданы в 1849–1853 годы «Древности Российского государства», на его средства печатались труды ученых, наконец, он сам написал замечательную книгу «Дмитриевский собор во Владимире на Клязьме».
В 1859 году он основал Археологическую комиссию, председателем которой оставался до конца жизни, содействовал раскопкам на Черноморском побережье, интересовался русской нумизматикой и собрал богатейшую коллекцию русских монет. На свои средства он основал в Москве Техническую школу рисования, был главным воспитателем великих князей Николая, Александра, Владимира и Алексея Александровичей, ну и кроме того в течение 12 лет — с 1835 по 1847 год — граф Строганов был попечителем Московского учебного округа.
По общему отзыву современников, его управление было блестящею эпохою в истории Московского университета. Именно Строганов послал Грановского за границу, а Евгения Корша перевел библиотекарем в Москву. При нем вернулись из Германии посланные туда прежде Редкин, Крылов, Крюков, а затем постепенно вступили на кафедры Кавелин, Соловьев. Буслаев. «Это было едва ли не самое счастливое время Московского университета, — вспоминал Александр Николаевич Афанасьев, — по отсутствию всяких стеснений и формализма, которыми так любят щеголять в наших учебных заведениях, и низших, и высших. Граф — человек весьма почтенный, благородный, любитель русской археологии… С профессорами и студентами он всегда был учтив и вообще всегда и во всем умел держать себя с благородною гордостью хорошо образованного человека».
«В нем ярко выступала отличительная черта людей Александровского времени — горячая любовь к просвещению, — вспоминал Б. Н. Чичерин. — Самые разнообразные умственные интересы составляли его насущную пищу. Страстно преданный своему отечеству, свято сохраняя уважение к верховной власти, он никогда не стремился к почестям и презирал все жизненные мелочи. Любя тихую семейную жизнь, он высшее наслаждение находил в чтении серьезных книг и в разговорах с просвещенными людьми… Управляя Московским учебным округом, он постоянно посещал гимназии и университет, внимательно слушал самые разнородные уроки и лекции, и при том всегда без малейшего церемониала. Никто его не встречал и не провожал, и мы часто видели, как он среди толпы студентов, никем не сопровождаемый, направлялся в аудиторию, опираясь на свою палку и слегка прихрамывая на свою сломанную ноту. В аудитории он садился рядом со студентами на боковую скамейку и после лекции разговаривал о прочтенном с профессором. Вообще он церемоний терпеть не мог и в частной жизни был чрезвычайно обходителен с людьми, которых жаловал. Зато, если кто ему не нравился или если что-нибудь было не по нем, он обрывал с резкостью старого вельможи… Среди всех людей, причастных к университету, и профессоров, и студентов, он пользовался благоговейным уважением… И во все последующие годы, когда при новом царствовании началось празднование 12 января, дня основания Московского университета, все собранные на обед старые студенты всегда считали своей первой обязанностью послать телеграмму графу Сергею Григорьевичу Строганову в знак сохранившейся в их сердцах признательности за вечно памятное его управление Московским университетом».
В. Г. Тепляков (1804–1842)
«Занимательна и поучительна жизнь ваша, Виктор Григорьевич», — писал Плетнев Виктору Григорьевичу Теплякову.
Этого поэта мало кто сегодня помнит, да и современникам бросалась в глаза явная подражательность его творчества. В свое время Пушкин откликнулся сочувственной рецензией на сборник его элегий «Фракийские песни», вышедший в 1836 году, и, указывая на недостатки подражательного романтизма, отмечал силу и точность отдельных стихов: