Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время — страница 16 из 29

В Петербурге все материалы были при реформе разобраны и пересмотрены в библиотеках, кладовых и даже по чердакам, подвалам и сараям. Между прочим, в сараях дома Дирекции по Театральной улице найдены были кипы нот, частью промокших и изъеденных мышами. В них открыты были ценные манускрипты композиторов Паэзиелло, Сарти и Арайи и других. Весь этот материал был изучен, систематически рассортирован и реставрирован. В то же время предоставлены были обширные помещения для вновь открытых двух центральных библиотек. В нижнем этаже дома в Театральной улице помещена была в трех больших залах Центральная драматическая библиотека. А в том же доме вместе с нотной конторой в двух залах поместилась Центральная музыкальная библиотека. Библиотеки были оборудованы солидными дубовыми шкафами, с круговыми верхними галереями в каждом зале. Ведение драматической библиотекой поручено было чиновнику конторы с двумя библиотекарями и сторожем. Формирование Центральной музыкальной библиотеки, разбор музыкального материала, систематизация его и составление каталогов было последовательно выполнено инспекторами музыки Е. К. Альбрехтом, К. А. Кучерой и начальником нотной конторы Н. О. Христофоровым. В ближайшем ведении Христофорова Центральная музыкальная библиотека и была оставлена. К сожалению, до 1900 года мне не удалось осуществить намечавшееся составление тематического каталога Центральной музыкальной библиотеки. Такой каталог послужил бы ценным указателем музыкального материала: оперного, балетного, концертного и антрактного, в партитурах, клавираусцугах[108], сольных и хоровых и оркестровых партиях. Такой каталог украсил бы единственное, может быть, в своем роде собрание музыкального материала. Между прочим, при организации этой библиотеки поставлено было желательное условие: при постановке новых русских опер и балетов предоставление в библиотеку композиторами рукописей партитур.

К репертуарному хозяйству Дирекции относился также оркестровый музыкальный инвентарь. В него по-прежнему вошли крупные музыкальные инструменты: рояли, пьянино, фисгармонии, контрабасы, а также комплекты оркестровых пюпитров. Поддержание строя всех роялей лежало в каждой столице на штатном настройщике.

В дальнейшем изложении я перехожу к очерку силуэтов личного состава лиц, так или иначе прикосновенных к делу придворных театров.

При попытке сосредоточить мою память на систематическом описании того персонала, который являлся творцом или участником реформационной эпохи театров, меня обступает пестрое собрание лиц, представителей самых разнообразных компетенций, положений, специальностей, характеров и значений. Один образ заслоняет другой, и требуется изрядное усилие, чтобы разобраться в них и распределить по категориям.

Я наметил, таким образом, в отдельных главах последовательно следующие категории: 1) высшая администрация; министры и помощники их; 2) И. А. Всеволожской; 3) театральное управление; 4) авторы, композиторы и режиссеры; 5) артисты русской оперы и драмы; 6) прочие артисты; 7) художники монтировочной части.

На пятидесятилетнем далеком расстоянии память, конечно, должна оказаться капризной и мера подробностей в описании – весьма разнообразной. Благодаря этому мне придется иногда останавливаться на менее значительных деталях и приводить краткие сведения о весьма крупных величинах. В этом заблаговременно оговариваюсь.

Глава 5. Силуэты личного состава. Высшая администрация

Очерк этой категории деятелей в иерархическом порядке служебного значения должностных лиц.

Граф Воронцов-Дашков. Как и следует по справедливости, на первом месте я ставлю фигуру генерал-адъютанта графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова. Фигура эта оставила во мне неизгладимое впечатление, громадную симпатию и благодарность за все, чем я ему обязан. Стараясь быть объективным в оценке его достоинств, я могу сказать по совести, что на моем длинном жизненном пути он оказался одним из встреченных мною истинных рыцарей без страха и упрека. Некоторые мелкие недостатки его, с которыми мне пришлось ознакомиться, тонут в массе достоинств. Особенно выделялось его широкое доброжелательство к людям. Оно сияло на его приветливом лице, звучало в разговорах и проявлялось в поступках. Он производил чарующее впечатление на всех соприкасавшихся с ним. Следующим хорошим качеством Воронцова следует указать его абсолютное бескорыстие. Он питал искреннее отвращение к проявлению противоположных качеств в служебных и общественных делах. Такое отвращение нередко приводило Воронцова к излишней подозрительности. Стоило ему заметить хотя бы легкий намек на нечистоплотное отношение к интересам казны со стороны лица, пользовавшегося расположением министра, чтобы это расположение резко обрывалось и переходило в презрение. Граф Илларион Иванович был человек просвещенный, с университетским образованием. Прекрасно воспитанный, он в совершенстве владел языками. В молодости, находясь в военной службе, он сперва был офицером в конной гвардии, а позднее командовал л[ейб]-гв[ардии] Гусарским полком, был хорошим кавалеристом, знатоком коневодства и коннозаводчиком. В [18]60-х годах граф Воронцов временно служил на Кавказе и отличался смелыми подвигами в борьбе с горцами. Между прочим, он был отважным охотником. Квартира его была украшена трофеями убитых им медведей и других зверей. Обладая большой физической силой, он при случае охотно ее показывал. При больших материальных средствах граф был чрезвычайно скромен в своих потребностях и привычках. Старая шинель на его плечах обращала на себя внимание. Проживая в отпуску в одиночестве, в своем любимом имении Новотомниково Воронежской губернии, Илларион Иванович довольствовался самой простой неизысканной пищей. Гостившие у него там по временам приятели жаловались, что он три дня подряд кормил их щами и кашей. В обращении с людьми граф всегда был приветлив и добродушен. Речь его была спокойная, без повышения голоса, без нервности и раздражения. Даже при неприятностях он не обнаруживал ни волнения, ни беспокойства. В разговорах, даже деловых и служебных, он любил иногда уснащать свою речь иллюстрациями, прибегая к метафорам, остротам и анекдотам. Поскольку я мог судить, граф Воронцов свободно и уверенно разбирался в государственных и общественных вопросах и имел определенные взгляды на них. Он интересовался между прочим условиями крестьянского землевладения. В [18]80-х годах он издал всесторонне продуманный им очерк современного ему состояния России[109], в котором указывал на ошибочность и недостатки общинного крестьянского земельного хозяйства.

Граф Воронцов был близкий человек к царю Александру III. Они дружили с ранней молодости. Служебная связь между ними образовалась в турецкой кампании [18]70-х годов, когда Воронцов исполнял должность начальника штаба той части войск, которой командовал Александр Александрович. Отношения между ними были истинно дружескими. Служебные доклады Воронцова как министра двора и как главноуправляющего Государственным коннозаводством, как говорили, сопровождались приятельской беседой за бока лом вина. Люди, осведомленные об обстоятельствах смерти императора Александра III в Ливадии, рассказывали, что последние слова умирающего царя, сказанные своему наследнику, заключали горячий завет ближе держаться советов и взглядов графа Воронцова. Очень может быть, что выполнение этого завета предостерегло бы царя Николая II от принятой им политики после оставления графом Воронцовым министерского поста.

Что касается отношения графа Воронцова к театральному вопросу, то он им очень интересовался, часто посещал театры, особенно русский. Во взглядах на сценическое дело он неуклонно повторял воззрения Александра III, как твердый сторонник национализма и в репертуаре, и в личном составе артистов. Он порицал царившее до него преобладание иностранного, в особенности немецкого, элемента. Он не поощрял также приглашения иностранцев в службу монтировочной части.

Вообще нельзя упрекнуть Воронцова ни в пристрастии к каким-либо любимцам, ни в наличности несправедливых отношений к кому-либо из служащих. Но были служащие, значение которых он переоценивал, и излишнее его доверие к таким лицам приводило иногда к отрицательным результатам. Из таких лиц можно указать управляющего Государевым Кабинетом статс-секретаря Петрова, дельного и честного, но крайне узкого чиновника, и легкомысленного бывшего гусара и сослуживца Воронцова – Бера, заведывавшего во время коронации Николая устройством народных увеселений. О Петрове будет сказано ниже. Что касается Бера, то нужно сказать, что его самонадеянность до некоторой степени оказала косвенное содействие несчастной Ходынской катастрофе 1896 года, доставившей много тяжелых минут графу Воронцову.

Барон В. Б. Фредерикс. «Beau et bête comme Frederiks»[110] – такова ходившая в [18]70-х годах аттестация командиру конного полка барону Владимиру Борисовичу Фредериксу, впоследствии, при Николае II, занявшему пост министра двора. Молва поддерживала такую аттестацию, но люди, близко знавшие барона, должны по совести сказать, что приведенное мнение не совсем основательно. Фредерикс был действительно красив. Прекрасная высокая фигура, весьма стройная, несмотря на возраст, высокая грудь, намекавшая на корсет, правильные приятные черты лица, ласковые глаза и необыкновенно тонкие и длинные усы, тщательно выхоленные. Все это вместе выделяло Фредерикса из толпы окружающих. Очень умен он не был, но и дураком его назвать было мало оснований. Хорошо светски воспитанный Фредерикс владел искусством приноравливаться к общественным и жизненным обстоятельствам. Всегда с корректной выдержкой и хладнокровием, он удачно разбирался во всем, что касалось его личных интересов. Прирожденный ésprit de conduite[111] и служебный такт его были несомненны. Не зная другой специальности, кроме кавалерийского дела, Фредерикс не торопясь делал свою карьеру. То, что давало повод считать Фредерикса глупым человеком, вероятно, лежало в его глубоком невежестве – в отсутствии образования. Он был, безусловно, лишен способности разбираться во всякого рода теоретических вопросах. Пройденная им военная школа не оставила в его сознании никаких научных знаний, кроме кавалерийских уставов и иппологических инструкций. Всякий отвлеченный вопрос оказывался для него таким же непонятным жупелом