Несмотря на честность, ум и прочие положительные качества Петрова, несмотря на удачную постановку контроля и хозяйственных порядков в Министерстве двора, он не был на высоте своего положения. Излишнее доверие к талантам статс-секретаря Петрова, по мнению многих, а также и по моему, оказалось кляксой на безупречной служебной репутации графа Воронцова-Дашкова.
Собственно театральное дело не являлось счастливым исключением, подвергаясь губительному влиянию опеки Н. С. Петрова. Много добрых начинаний и реформ было заморожено и даже искажено сухой рутиной и волокитой Николая Степановича.
П. К. Гудима-Левкович. На посту управляющего Кабинетом Н. С. Петрова сменил симпатичный, во всех отношениях превосходный человек – Генерального штаба генерал Павел Константинович Гудима-Левкович. О нем скажу кратко.
Павел Константинович держался иной, против Петрова, тактики по отношению к Дирекции театров. Он входил в театральные дела лишь настолько, насколько они затрагивали интересы Кабинета как центрального учреждения, ведающего хозяйством всех придворных установлений Министерства двора. Тем не менее во всех добрых начинаниях по театральной части Гудима оказывался ретивым сторонником и поддержкой. Во многих случаях моей преобразовательной работы я обязан благодарностью здравому смыслу, беспристрастности и доброжелательству почтенного Павла Константиновича. Карьеру свою Гудима-Левкович кончил на должности члена Государственного совета и скончался в начале нынешнего столетия.
Глава 6. Силуэты личного состава. И. А. Всеволожской
Директор правительственных театров Иван Александрович Всеволожской – личность, значение которой в воспоминаниях о театральной реформе дает мне полное основание выделить для него особую главу.
Двадцать почти лет изо дня в день мы обменивались с Иваном Александровичем мыслями и впечатлениями. Вся деятельность его в мелочных подробностях проходила на моих глазах. И все-таки сложность натуры Всеволожского не представляет возможности дать ей цельное и полное определение. Оценивая деятельность Всеволожского как директора театров, я могу запутаться в квалификации отдельных его качеств. Тем не менее имею твердое представление о высоком его значении в роли руководителя театрального дела. Если бы меня спросили, например, был ли Всеволожской хорошим администратором, я бы ответил на этот вопрос отрицательно. Если бы далее спросили, был ли он толковым распорядителем по хозяйству, я бы еще решительнее ответил: «Нет!» Далее, если бы мне задали вопрос: «И все-таки вы ставите его высоко как директора театров?» – мой ответ был бы: «Ставлю его высоко и считаю его лучшим из всех известных мне лиц, занимавших этот пост и приобретших высокую репутацию». Таковых, как я знаю по истории придворных театров, можно указать в лице князя Юсупова и Нарышкина в Петербурге, Майкова и Кокошкина в Москве и, пожалуй, Гедеонова-старшего в обеих столицах. «В чем же заключается основание для хорошей аттестации Всеволожского как директора театров?» – спросят меня, наконец. Ответ мой таков. В четырех неоспоримых и существенных достоинствах, покрывающих его недостатки, а именно. Во-первых, несомненный оригинальный ум, соединенный с талантом. Во-вторых, высокая художественная интеллигентность, широкое образование и понимание искусства вообще, а сценического в особенности. В-третьих, любовь к делу и горячее вкладывание в него души. И в-четвертых, наконец, способность внушать те же чувства и такое же отношение к делу большинству своих сотрудников.
Чтобы осветить приведенные качества Ивана Александровича, я считаю уместным описать здесь трудовой день Всеволожского. Причем оговариваюсь: «нетрудовых» дней у него не было. Вот как проводил он время. Вставал он часам к восьми утра и писал два или три письма из множества других, ожидавших своей очереди. Письма писал, где было возможно, на французском языке. В 10 часов приходил к нему управляющий театральной конторой со сведениями о важнейших событиях, интересных встречах, разговорах и впечатлениях по театральному делу. Всеволожской, в свою очередь, высказывал своему помощнику замечания о событиях и распоряжениях на предстоящий день и разные сведения. В двенадцатом часу управляющий конторой уходил в свой кабинет. Вскоре же в кабинете директора собирались, сменяя друг друга, должностные лица Дирекции: управляющий театральным училищем, главные режиссеры, изредка капельмейстер и балетмейстер, – все с разговорами и докладами по текущим делам. Около часу дня Всеволожской уходил минут на двадцать завтракать со своей семьей. А за это время приемная его заполнялась разными людьми, как приходившими по делу служащими, так и посторонними знакомыми. Это были обыкновенно частные посетители директора, сообщавшие ему различные сведения, как по театральным вопросам, так и по придворным и общественным делам. Наиболее частым посетителем бывал Дмитрий Васильевич Григорович. Во втором часу дня начинался у директора прием просителей по разным делам: артистов, служащих и посторонних. Прием продолжался часа два. В промежутках приема приходили разные прикосновенные к театру лица: авторы, художники, декораторы, представители монтировочной службы. К четырем часам пополудни опять приходил управляющий конторой с очередными бумагами для подписи и с докладами. Такого рода прием директор делал до седьмого часа, когда уходил обедать. В восьмом часу вечера директор ехал в один из театров, а иногда последовательно в два театра и присутствовал на спектаклях. В антрактах спектакля Всеволожской при надобности принимал для обмена мнений и впечатлений режиссеров, капельмейстера, артистов, балетмейстера и чиновников монтировочной части и того же управляющего театральной конторой. Возвращением из театра деловой день Всеволожского не кончался. Напившись чаю, он садился за не выполненную ранее корреспонденцию или за чтение новых русских и иностранных пьес, предлагаемых в репертуар, и за поправку мизансцен и монтировок. Не ранее третьего часа ночи он ложился спать. Я полагаю, что нельзя насчитать в году одного десятка вечеров, которые бы он проводил в гостях, вне службы.
Иван Александрович Всеволожской принадлежал к великосветскому кругу. Он был прямой потомок Рюриковичей – носил на своей печати под княжеской короной гербы Киевской и Смоленской губерний. Он не кичился своей родовитостью, но обижался, если его фамилию писали «Всеволожский», а не «Всеволожской». Дед его в оное время был известен как крупный богач, оригинальный чудак и фантазер. Все свое громадное состояние он растратил на роскошества и на различных опытах по сельскому хозяйству. В этом он доходил до очевидных несообразностей. Так, например, в имении своем Рябово близ Шлиссельбурга он настойчиво, но безуспешно пробовал акклиматизировать верблюдов как вид рабочего скота. Увеселительные праздники, которые старый Всеволожской устраивал в том же Рябово, стоили больших сумм и являлись по своей роскоши выделяющимися событиями столичной жизни. Благодаря широкой роскоши деда внукам его пришлось жить в нужде, на обглодках большого состояния.
Воспитание И. А. Всеволожской получил на французский лад. Говорил на французском как парижанин, знал хорошо английский и немецкий язык. В русском языке был не силен и при всяком удобном случае прибегал к иностранному. Счет он вел мысленно по-французски и, как сам сознавался, думал на французском языке.
С раннего детства Иван Александрович интересовался искусством и историей. Прочел большую литературу по этим предметам. Особенно увлекался он эпохой и нравами времен Людовика XIV. Высшее образование Всеволожской получил как филолог в Петербургском университете, специализировавшись на восточных языках. Он обладал замечательной памятью и в подходящих случаях любил щегольнуть цитатами и строфами из Вергилия, Горация и т. п. До службы в театре карьера Ивана Александровича прошла в Министерстве иностранных дел, частью при канцелярии канцлера князя Горчакова, частью же за границей при бельгийском посольстве. Женат был Всеволожской на светлейшей княжне Волконской. Проживая в Петербурге, он держался великосветского общества, в котором приобрел яркую и прочную репутацию остроумного человека и талантливого художника-карикатуриста. Он считался также знатоком театра, заявившим свои способности в любительских французских спектаклях при большом и при великокняжеском дворах. Такая репутация и привела его к приглашению на пост директора театров.
Несомненная талантливость Ивана Александровича обуславливалась его удивительной наблюдательностью и ярким остроумием, выливавшимися в незаурядное творчество. И память, и наблюдательность его имели характерную особенность – сосредоточиваться преимущественно на тех или иных странностях или отличиях в наружности людей. Даже при мимолетных встречах с кем-либо он запоминал мелочные внешние особенности: большой рот, подслеповатые глаза, короткие руки, смешные жесты, странности походки и проч. При более близком знакомстве он быстро улавливал, даже с некоторой долей прозорливости, особенности характера человека, его способности и вообще нравственный облик. Иногда он, конечно, ошибался, переоценивая достоинства симпатичных ему лиц и забывая их недостатки. Примером таких субъектов можно указать администратора итальянской оперы, явно своекорыстного человека Византини.
Остроумие Всеволожского проявлялось и в деловых, и в житейских разговорах и поступках. Его метафоры и сравнения иногда проявлялись там, где, казалось бы, нельзя было их ожидать. Всегда они были оригинальны и метки, а зачастую несколько рискованны. Помню такой пример. В 1883 году в Москве, во время коронационных празднеств, в Большом театре ставился балет «Пахита»[114] с участием петербургской балерины Вазем[115]. Всеволожской настойчиво запрещал выделение костюмировки танцовщиц в отдельных группах, где, по сюжету пьесы, они должны были быть одеты однообразно. Танцовщицы этому не сочувствовали и всячески старались отличить себя либо цветной лентой, либо ожерельем, передником, бантом и т. п. Режиссура обыкновенно потворствовала этой прихоти. В данном балете Вазем являлась одной из двенадцати особ, между которыми герой пьесы должен был отыскать свою суженую. Вазем настаивала на том, чтобы у нее был черный тюник вместо присвоенного всем двенадцати девушкам оранжевого тюника, проектированного Всеволожским. Директор категорически отказал в такой замене, несмотря на неоднократные предстательства в пользу Вазем режиссеров и Петипа. Препирательства тянулись несколько дней. Наконец Петипа решился победить упорство директора веским аргументом в пользу основательности ходатайства Вазем. Как раз к этому времени у Вазем скончался муж. Петипа сказал директору, что у Вазем есть резонное основание к просьбе о замене тюника.