Тщеславие юноши было удовлетворено, одного только ему не хватало — хотелось, чтобы его могла увидеть в новом наряде Констанс; особенно сожалел он об этом потому, что явно производил сильное впечатление на прохожих, ибо все они оборачивались и провожали его глазами: в самом деле, никто не мог уразуметь, куда направляется в десять часов утра, вырядившись, как на свадьбу, красивый молодой человек, судя по всему, весьма довольный собою.
Шевалье первый пришел в помещение для игры; маркеры приветствовали его низкими поклонами, и это показалось ему хорошим предзнаменованием. Роже еще никогда не доводилось участвовать в такой игре, он думал, что окажется в каком-нибудь дворце, наподобие Лувра, а очутился чуть ли не в сарае.
Однако уже и в те времена мода столь самовластно господствовала в столице просвещенного мира, что, несмотря на все неудобства, игра в мяч получила там широкое распространение.
Из-за своей слишком уж большой аккуратности Роже пребывал пока что в одиночестве; он воспользовался этим, чтобы расспросить маркеров о правилах игры и взять у них несколько уроков; человек он был сообразительный и потому быстро усвоил главные правила, а так как взгляд у него был верный и рука крепкая, то бросал он мячи довольно метко для начинающего.
Тем временем появились его новые друзья; изумлению Роже не было границ: все они пришли в широких панталонах и в халатах. Увы! Бедному нашему шевалье предстояло еще многому научиться, прежде чем стать настоящим парижанином.
Маркиз де Кретте заметил удивление юноши.
— Мы живем по соседству, — пояснил он, — и потому приходим сюда запросто, в домашнем платье.
— А я, расставшись с вами, должен буду сделать несколько визитов, — отвечал Роже, — так что решил одеться заранее.
— Вам стоило бы лучше прийти сюда в более удобной одежде, — заметил маркиз, — позднее вы бы заехали к себе и переоделись; такой костюм будет вам сильно мешать.
— Я не собирался участвовать в игре, — отвечал шевалье, кусая губы. — Ведь я даже незнаком с правилами и…
— Беда невелика, — прервал его маркиз, — мы сперва побросаемся мячами, чтобы малость поразмяться, вы составите себе понятие об игре, а уж потом начнем партию.
В эту минуту у входа раздался шум, не предвещавший ничего хорошего. Послышались громкие голоса, и Роже показалось, что он узнал среди них голос человека, накануне потешавшегося над его светло-зеленым бантом.
Предчувствие не обмануло шевалье. В залу для игры и в самом деле почти тотчас же вошли братья Коллински вместе со своими вчерашними спутниками; холодный пот выступил на лбу у Роже.
— Поспешим занять площадку, — сказал маркиз, — не то нам придется оспаривать у этих фанфаронов право играть первыми.
Он сбросил халат, друзья последовали его примеру; Роже со своей стороны снял кафтан, камзол и поверх одежды положил шпагу.
Игра началась.
Сперва Роже совершил несколько промахов, неизбежных для всякого, кто еще только учится столь трудной игре; ошибки юноши, были встречены смехом сидевших на скамейках для зрителей. Но мало-помалу игра его выровнялась. Надо сказать, что все телесные упражнения имеют много общего. Роже, обладавший от природы способностью ко всему, что требует силы и ловкости, делал успехи прямо на глазах; крепость его руки вызывала восторг у партнеров: пущенные им мячи свистели, как пушечные ядра, и нужно было немалое мужество, чтобы играть против него.
Молодые дворяне с удовольствием наблюдали, как постепенно раскрывались самые неожиданные возможности этого сильного и ловкого юноши. Стараясь поймать мяч, летевший над его головой, Роже подпрыгивал так высоко, что казалось, будто у него под ногами трамплин; для того чтобы вовремя поспеть к мячу, он кидался вперед или отбегал назад, столь стремительно и точно рассчитывая расстояние, что это было просто удивительно для начинающего игрока. Его партнеры не скупились на похвалы, и шевалье был в восторге.
Теперь на скамейках для зрителей веселились уже меньше: Коллински тоже пришли для игры в мяч и находили, что партия маркиза де Кретте и его друзей чересчур затянулась. И пока младший из братьев зубоскалил с присущей ему наглостью, Коллински-старший принялся со скуки швырять мячи в лузы играющих.
Он сидел с той стороны площадки, где играл де Кретте, и шутки венгра казались маркизу особенно неуместными.
Маркиз все больше выходил из себя, и чем сильнее он раздражался, тем меньше внимания уделял игре, так что в конце концов стал проигрывать.
Кретте умел проигрывать с достоинством, когда происходило это по его собственной вине или же по вине людей, к которым он благоволил; но он легко выходил из себя, когда проигрывал по милости других, особенно по милости тех, кого он не жаловал. Вот почему, когда Коллински в очередной раз забросил мяч в его лузу, маркиз окончательно потерял терпение.
— Черт побери, сударь, — крикнул он, поворачиваясь к наглецу, — вы швыряете мячи ко мне в лузы и портите мне игру! Вас это, видимо, забавляет, но меня нисколько.
— В таком случае, маркиз, я буду бросать мячи в лузы вот того господина, — сказал венгр, переходя на ту сторону площадки, где играл Роже.
Шевалье вопросительно взглянул на маркиза, тот ответил ему красноречивым взглядом.
— Вы поступите вполне резонно, боюсь только, что это не понравится шевалье, — заметил маркиз де Кретте Коллински.
— Вот именно! Совсем не понравится! — крикнул Роже, делая несколько шагов к венгру и чувствуя, как громко застучало сердце у него в груди.
— Глядите-ка, — проговорил Коллински, — да ведь это же тот самый господин со светло-зеленым бантом. Что-то я больше не вижу вашего красивого банта, мой милый?
Кровь бросилась в лицо Роже, он замер на месте. Ему хотелось сказать что-нибудь резкое венгру, но язык у него будто прилип к гортани.
— У шевалье д’Ангилема нет больше светло-зеленого банта, это вы верно изволили заметить, — вмешался маркиз, — зато у него появилась новая шпага.
Слова эти сыграли роль искры, от которой загорается бочка с порохом.
Роже подошел вплотную к Коллински, чопорно поклонился ему и сказал:
— Да, сударь, у меня появилась новая шпага, и я буду иметь честь проткнуть вас ею насквозь, если это доставит вам удовольствие.
Все так и покатились со смеху, услышав столь необычный вызов. Коллински уже хотел было, по своей привычке, ответить какой-нибудь грубостью, но тут виконт д’Эрбиньи, в свою очередь, подошел к нему и поднес палец к губам.
— Господа, — сказал он, — в зале посторонние, прошу вас, больше ни слова. Встретимся позднее.
Венгры поклонились, отошли в глубь зала и принялись отпускать колкие шуточки.
— Что с вами, шевалье? — вполголоса спросил маркиз у Роже, который сперва густо покраснел, а теперь был очень бледен. — Уж не дурно ли вам?
— Нет, маркиз, я просто слегка взволнован.
— Не помешает ли вам волнение драться на дуэли, коли нам понадобится четвертый?
— Помешает ли оно мне драться? — переспросил Роже, мгновенно вспомнив о наставлениях своего отца. — Да я, если понадобится, буду драться десять раз подряд и, если вы сочтете необходимым, против десяти противников сразу. Но только со мною происходит что-то непонятное, это сильнее меня, и потому я дрожу, думаю, от гнева.
Маркиз улыбнулся тому, с каким простодушием шевалье объяснил свои ощущения.
— Умеете ли вы, по крайней мере, фехтовать? — спросил он.
— Немного умею.
— Кто же был вашим учителем?
— Меня учил фехтовать отец.
— Черт побери! В таком случае вы, должно быть, мало что умеете.
— Надеюсь, что постоять за себя смогу!
— Вот если б вы умели владеть шпагой так же ловко, как ездите верхом!
— Полагаю, что выкажу в этом не меньше умения.
— В самом деле?
— Конечно. Правда, до сих пор мне приходилось драться лишь на рапирах.
— Стало быть, вы не знаете, как будете сражаться на настоящем поединке?
— Знаю только, что буду сражаться, вот и все. И обещаю вам, что не отступлю ни на шаг.
— Ну, коли вы обещаете, тогда я совершенно спокоен, — сказал маркиз.
— Я вам твердо обещаю.
— Превосходно.
Маркиз снова облачился в халат, поправил воротник и подошел к братьям Коллински: они вместе с двумя своими друзьями сидели на скамьях для зрителей и при его приближении встали. Все обменялись учтивыми приветствиями; теперь Коллински были отменно вежливы, и это понятно — ведь предстояло драться на дуэли.
Встречу назначили на четыре часа, условились сойтись за монастырем Дев святого причастия.
Четверо наших молодых дворян отправились в особняк маркиза де Кретте.
— Право же, господа, чертовски досадное происшествие, — сказал маркиз, входя в гостиную.
Он опустился на диван и жестом пригласил остальных последовать его примеру.
— А, собственно, почему? — спросил д’Эрбиньи.
— Да потому, любезный виконт, что эти господа Коллински настаивают на том, чтобы драться четверым против четверых.
— Ну и что ж, разве нас не четверо? — удивился Тревиль.
— Без сомнения, барон. Но ведь шевалье всего второй день в нашей компании, и мне хотелось бы избавить его от участия в сегодняшней схватке.
— Почему вы хотите избавить от этого именно меня, а не кого-либо другого? — осведомился Роже.
— Потому что, любезный мой шевалье, первая дуэль — это, что ни говори, первая…
— Ах, вот оно что! Скажите, у вас в Париже, часом, не придумали способ сразу же начинать со второй дуэли? — спросил Роже.
— Нет, по правде говоря, пока еще не придумали, — со смехом отвечал Кретте.
— В таком случае, милостивый государь, прошу вас, располагайте мною, — твердо сказал шевалье. — И если дело только в том, чтобы получить удар шпагой, я, черт побери, стою всякого другого!
— Браво! Вот, по-моему, славный ответ! — воскликнул д’Эрбиньи.
— Я ручаюсь за шевалье, — подхватил Тревиль.
— Шевалье, если вы целым и невредимым вернетесь с этого поединка, то станете моим близким другом, — проговорил Кретте. — Но не заблуждайтесь: братья Коллински известные бретёры; там, у них на родине, до сих пор еще дерутся на рапирах времен Карла Девятого.