Он взялся за это дело с удивительным рвением: по деревенской привычке Танирэ рано ложился и рано вставал, и приходя с утра в библиотеку, Лексий нередко уже заставал его там. Остальным троим тоже пришлось засесть за книжки по анатомии – Бран считал, что это необходимо любому волшебнику. Правда, он сразу дал подопечным понять, что базовых знаний и заклинаний первой помощи с них пока будет достаточно. Во-первых, человеческий организм – штука слишком тонкая и сложная, лишний раз в него лучше вообще не лезть, чтобы не навредить; во-вторых, для успешного врачевания магу недостаточно знаний – нужен талант. Если его нет, значит, нет – никто не собирается требовать от них того, что им не под силу…
Среди других новых предметов были метеорология (Лексий был восхищён, узнав, что волшебники взаправду могут влиять на погоду – например, вызвать в засуху рукотворный дождь) и астрономия. Они дважды в декаду ходили в астрономическую башню по соседству слушать лекции, и Лексий по опыту убедился, что астрономы недаром слывут ещё более странными, чем маги. Они явно были куда ближе к звёздам, чем к бренной земле: городские новости доходили до них в последнюю очередь, потому что никого не интересовали, зато каждый в башне был в курсе, что там творится в холодных космических просторах. Как-то раз один важный матёрый астроном, отклонившись от запланированной темы, часа полтора с апокалиптическим блеском в глазах рассказывал, что ещё через два лета наступит год Огнептицы, под созвездием которой мир ждут войны, разрушения и прочие напасти. Спасибо хоть чуму или там великий потоп не предрёк…
А ешё была философия. С ней у Лексия не сложилось ещё в универе – он никогда не мог взять в толк, почему люди гордятся тем, что их наука не только не приносит, но и в принципе не может приносить практической пользы. Да и вообще, какой смысл в том, чтобы взять что-то очень простое и сказать об этом максимально сложно? Наверное, он просто чего-то не понимал, но, как бы то ни было, пересдача по философии в своё время подло лишила его стипендии, и с тех пор они враждовали. Бран, впрочем, был непреклонен: он утверждал, что изучение философии развивает способность мыслить, а волшебник, который мыслить не умеет, едва ли протянет долго.
В обществе местных маститых мыслителей было скучно и непонятно; Лексий ловил себя на том, что заранее начинает зевать, едва переступив порог библиотеки. Однако настоящую глубину отчаяния он познал лишь после того, как одним прекрасным уже почти осенним вечером судьба свела их со Скриптором Каллиопейским.
Так уж сложилось, что Лексию нужно было до завтра постичь одну из глав его весьма пространного труда. Не просто прочесть для галочки, но ещё и хоть как-то осознать. Задание определённо было с подвохом, потому что из старинного текста сразу становилось ясно, что автор – чёртов гений, вот только понять, что именно он пытается до тебя донести, было абсолютно невозможно. Лексий потерялся уже после первого абзаца. Ну, да, он понимал отдельные предлоги и союзы, знаки препинания тоже не вызывали особых вопросов, но между ними был мрак. Полный.
Он провёл над книгой весь вечер, до тех самых пор, пока буквы не запрыгали у него перед глазами. За окном темнело, желание плюнуть и бросить нарастало с каждой минутой; перспектива Неодобрительного Взгляда от Брана пока заставляла Лексия бороться, только бой был примерно того же типа, как у спартанцев с персами в Фермопилах: сдаваться не хочется, но и надежды, сказать по правде, нет…
Когда он в тысячный раз перелистнул страницы на начало главы, чтобы попытаться заново, до зубной боли знакомый голос над ним произнёс:
– Ты что, собираешься просидеть так до утра?! Эта книга, между прочим, нужна не тебе одному!
Лексий вскинул голову: Элиас стоял перед ним, уперев руки в бока; в его прищуренных кошачьих глазах читалось раздражённое презрение.
Тише, маг. Будь выше этого, ты слышишь?
В конце концов, шансы на то, что ты поймёшь хоть что-нибудь из этого древнего опуса, всё равно стремятся к нолю. Лексий захлопнул книгу. Ох, кто бы знал, как ему хотелось швырнуть увесистый том в это бледное самоуверенное лицо. Таким, наверное, можно запросто нос сломать…
Лексий стиснул зубы и молча протянул книгу Элиасу.
Тот принял её, стиснул корешок белыми пальцами, помолчал мгновение и вдруг совершенно другим, человеческим тоном предложил:
– Помочь?
От неожиданности Лексий даже не сразу нашёлся, что ответить. Это что, шутка какая-то?
– Ты серьёзно? – уточнил он, не придумав ничего лучше. Он так удивился, что вспыхнувшая было враждебность схлынула сама собой.
– Я как-то пробовал читать Скриптора Каллиопейского, – сказал Элиас. – Иногда вообще в толк не возьмёшь, что он имел в виду. Немудрено, человек всё-таки жил проклятую тысячу лет назад, об заклад бьюсь, ещё и переводчик наверняка что-нибудь да переврал… Которая там у тебя глава? Может, вместе разберёмся.
Лексий без лишних слов подвинулся, и Элиас, развернув стул спинкой вперёд, подсел к столу. Это было ужасно странно: два парня, которые на дух друг друга не переносили, бок о бок сидели под настольной лампой и пытались объяснить друг другу текст, написанный на мёртвом теперь языке в государстве, которого больше не существует… Ещё страннее было, что им это удалось. То есть Элиасу удалось: Лексию оставалось только снять шляпу перед тем, с какой лёгкостью он – дикий волчонок, господин бастард, вроде как враг – проникает в хитросплетения сложных идей и понятий, чтобы почти без усилий перевести их на человеческий язык. Ох, Айду, и если Бран никогда его не хвалит, то кем вообще нужно быть, чтобы заслужить его похвалу?..
Если философия Скриптора Каллиопейского стала Лексию гораздо понятнее, то сам Элиас – наоборот. Тянуло заботливо осведомиться, как тот себя чувствует, не ударялся ли обо что-нибудь головой – или, может, нет ли у него случайно брата-близнеца…
Когда они добрались до конца главы, Лексий пересилил себя и сказал:
– Спасибо.
– Да не за что, – Элиас пожал плечами; его губы тронула тень усмешки. – Надеюсь, теперь ты окончательно убедился, что я умнее тебя?
Эти слова вроде как должны были обидеть, но почему-то не обижали. Нет, этот парень нынче точно болен…
Ладно. Рано или поздно всему этому так или иначе придётся положить конец. Давно уже пора было сказать.
Лексий набрал воздуха в грудь.
– Элиас, честное слово, я вовсе не рвусь стать лучшим учеником или что-нибудь в этом роде. Я здесь совсем по другой причине.
– О, – ровным, ничего не выражающим тоном произнёс Элиас. – В таком случае, я думаю, тебе небезынтересно будет узнать, что я на самом деле вовсе не рвусь тебя ненавидеть.
– Правда? – скептически хмыкнул Лексий.
– Да накой ты мне сдался? – фыркнул Элиас. Потом вздохнул и негромко осведомился:
– Скажи мне вот что, господин ки-Рин: ты когда-нибудь лично виделся с нашим общим достопочтенным папашей?
Ну вот, опять. Ох уж эти личные вопросы! Стоило Лексию расслабиться и решить, что ему больше не придётся выдумывать на них ответы, как вселенная быстро ставила его на место.
– Не имел чести, – осторожно ответил он и, в общем-то, сказал правду.
Элиас коротко рассмеялся.
– Не говори мне о его чести, – отрезал он. – Много ты о ней знаешь! Счастливец, ты не знаком с Августом Рином… А я вот вырос в его доме. И знаешь что? Очень хорошо подумай, прежде чем начинать мне завидовать.
Он вроде бы говорил почти спокойно, но что-то скрытое, едва уловимое в его голосе давало понять, что там, в этом доме, творилось что-то, чего не пожелаешь даже врагу. Что-то куда серьёзнее, чем обычные раздоры между братьями-сёстрами и взрывные ссоры родителей на кухне…
Август Рин. Лексий слышал о нём всякое. Этот господин был из людей, о которых много говорят, а ещё больше шепчутся в уголке, и, судя по слухам, по сравнению с ним Ларс Оттар Халогаланд сошёл бы за послушника в самом строгом монастыре в окру́ге…
– Что, старик – совсем неприятная личность? – уточнил он с неожиданным для себя самого сочувствием.
Элиас неопределённо повёл плечами.
– Знаешь… Из-за него я горжусь отсутствием титула и очень боюсь когда-нибудь стать богатым. Нет, он… никакой не жуткий изверг, не ест младенцев и не убивает котят, ничего такого, он просто… искренне верит, будто ему всё можно, просто потому, что он – это он. Ему никто никогда ни в чём не отказывал, понимаешь? Он привык думать, что его воля – божественный закон. Что если его желания вдруг идут вразрез с чьими-то чужими, то чужие не только можно, но и вполне естественно потеснить. Что в этом нет ничего плохого.
Лексию даже стало немного смешно. Нет, ну надо же, брат попаданец, ты мог выбирать из всех семей этого мира – и в итоге всё равно стал бастардом какого-то мерзавца. Везение – его, знаешь ли, не пропьёшь…
– Моя мать была горничной его первой жены, – Элиас усмехнулся. – Собственно, из-за всей этой истории первая жена и стала бывшей. Бедняжка находилась во власти нелепых предрассудков, её последовательница, к счастью, мыслила куда шире. Как ни странно, господин Рин не дал маме расчёт; мне всегда было любопытно, где та грань, после которой человек может позволить себе избавиться от жены, а не от служанки… В общем, мы с ней оба остались в доме. Мне кажется, Рин просто никогда не обращал особого внимания на количество живущих с ним детей, всё равно на свои деньги он мог бы прокормить хоть сотню… Кроме меня и его законных отпрысков, там жило ещё четверо бастардов разных возрастов, но я точно знаю, что на свете нас гораздо больше. Сильно сомневаюсь, что гордый папаша обо всех осведомлён. Ничуть не удивляюсь, что мы с тобой, например, даже знакомы не были.
Как же ловко этот мир всё-таки всё устроил. Так незаметно вписал в себя чужака, что даже случайно придуманная легенда и та сходится почти без натяжек…
– Нас кормили, одевали, даже чему-то учили вместе с господскими детьми, и в целом всем жилось вполне неплохо… – ки-Рин дёрнул плечом, – кроме меня. Видишь ли, моя беда в том, что я с детства не терплю, когда кто-то считает, будто я хуже, чем он. Я не выношу всех этих «лучших людей» прежде всего потому, что они якобы