О. Если в этой ссоре была как-то замешана Луиза Руо, то даже удивительно, что Лорейн отделался так легко. Лексий не имел чести быть знакомым с этой девушкой лично, но наслушался о ней достаточно. Их с Элиасом бурный, противоречивый и, без сомнения, весьма мучительный роман трепал пылким влюблённым нервы уже полгода. Луиза или просто Лу работала официанткой в трактире у своего дяди; длинная, тощая, как жердь, стриженая едва не под ёжик, с огрубевшими от работы красными руками и вечно сварливым лицом, она отнюдь не была красавицей, да и норов у неё был как у необъезженной лошади – если не лягнёт, то укусит. «Кобылица молодая, честь степняцкого тавра», или как бишь там было у Пушкина… Тем не менее, все окрестные парни почему-то вились вокруг неё, как коты вокруг сметаны. Луиза смотрела на них на всех свысока и выбирала кого хотела. За неё дрались и ссорились насмерть, но чаще её поклонники сохраняли что-то вроде дружеской солидарности: в конце концов, сегодня в милости у Лу Руо окажешься ты, а завтра – кто-то другой…
Всё бы ничего, но Элиас хотел быть её единственным.
Они двое друг друга ненавидели, это было бы ясно и слепому. К сожалению, это не меняло того факта, что они были друг в друга жгуче, безудержно влюблены. Катуллу с его Лесбией и не снился такой накал страстей. Иногда люди не могут быть вместе потому, что они слишком разные; тут проблема была прямо противоположной – Элиас и Лу были слишком уж похожи. Упрямые, гордые, в любой момент готовые вспыхнуть, как порох, они никак не могли притереться друг к другу и вечно бились острыми углами. Нашла коса на камень…
Они сами не сумели бы сказать, сколько раз они расходились – причём неизменно веря, что уж теперь-то это навсегда. Не тут-то было: каждый раз их снова притягивало друг к другу. Элиас распугивал прочих поклонников дамы сердца всем известной готовностью без колебаний сломать кому-нибудь пару костей и туманно-угрожающими намёками на некие заклинания, после которых его конкурентам женщины будут уже вообще ни к чему. Элиас предъявлял на Луизу права, которых у него, конечно же, не было, и называл её такими словами, которыми ни один порядочный человек не назвал бы ни свою возлюбленную, ни чужую. В ответ Луиза закатывала горе-кавалеру скандалы и с треском выгоняла его из дядиного трактира, а один раз Элиас всерьёз рисковал жизнью и здоровьем, потому что у его возлюбленной в руках невовремя оказался тесак для разделки мяса. Ещё немного, и Тарни пришлось бы приделывать на место отрубленные конечности – хотя он, наверное, сумел бы. Для юноши с внешностью человека, способного упасть в обморок от вида крови, он поразительно быстро делал успехи в изучении медицины.
В общем, с «укороченной уздой» у Элиаса явно не задалось, и у его товарищей были все основания опасаться, что эта кобылица рано или поздно копытом разобьёт ему голову – или сердце, тут уж как повезёт…
– Ого. У вас с Лу Руо всё настолько серьёзно? – притворно удивился Ларс.
– А у вас с Сесилией Ба́ри?
У Элиаса была дурная привычка применять болевые приёмы даже к друзьям. Ларс слегка побледнел и сжал губы.
– Туше́, – сказал он.
Вся столица этой весной с удовольствем смаковала вкусную сплетню о том, как Сесилия Бари не стала госпожой Халогаланд. Зимой Ларс так недвусмысленно зачастил к ней в дом, что некоторые считали их свадьбу делом решённым – однако блистательная светская красавица поразила всех, объявив о помолвке его с близким приятелем. Лексий видал её мальчика-розанчика с роскошной гривой каштановых кудрей и сделал вывод, что дамочка в детстве не наигралась в куклы. Ну, или, может, давно мечтала о собственном пони – иного объяснения, почему она предпочла Ларсу этого Эрколе, у него не имелось. По-прежнему весёлый и болтливый, Халогаланд вёл себя так, словно ничего не произошло, но Лексий уже слишком хорошо слышал людей, чтобы полностью ему поверить…
На этом нерадостном фоне Лексию было даже немножко совестно оттого, что у него самого всё было просто прекрасно.
Лада любила его. Пускай первая эйфория, лишающая влюблённых аппетита, сна и способоности мыслить здраво, уже прошла, и ему больше не хотелось во всеуслышанье закричать об этом с астрономической башни, суть от этого не менялась. У Лады хватало и других воздыхателей (кого приманивало её хорошенькое личико, кого – состояние Горнов), но Лексий знал – слышал –, что взаимностью она отвечает ему одному. Ему, и только! От этой мысли у него до сих пор кружилась голова. С ним ещё никогда в жизни не случалось ничего подобного…
Его ничуть не смущало, что за все эти полгода между ним и Ладой не произошло ничего, о чём нельзя было бы написать изящное стихотворение для альбома благородной девицы. Так странно: он с удивлением открыл, что может быть до смешного счастлив, просто украдкой держа её за руку. Быстрый поцелуй в щёку, который она, смеясь и смущаясь, подарила ему на катке, был для Лексия бесценным сокровищем. Он помнил как сейчас: её лицо разгорелось от мороза, снежинки драгоценными камнями блестели на меховой оторочке приталенной бархатной шубки, он сам от холода уже не чувствовал пальцев и здорово смахивал на снеговика, потому что уже упал раз двадцать, но был счастлив, как никогда…
Они виделись чуть ли не каждый день – даже если для этого то одной, то другому приходилось выдумывать неправдоподобные предлоги. Родители Лады посмеивались и не мешали. Лексий всё время с затаённым страхом ждал как бы невзначай заведённого разговора о том, что пора бы и о будущем подумать, но его почему-то всё не случалось. И слава Айду, потому что будущее до сих пор было жутко туманно: Лексий пока не смог заставить себя поверить, что он согласен стать волшебником и остаться тут навсегда. Что ему не так уж и хочется обратно на эту Землю – зачем, если там он никому не сдался, а тут вроде есть всё, что нужно для счастья… Лада здорово поколебала его внутренние весы, но этого всё равно было мало. Иногда Лексий сам себя не понимал: почему этот беспокойный парень никак не может наконец выдохнуть, решить, что всё, что ни делается – к лучшему, и принять свою новую судьбу? Честное слово, это страшно раздражало.
Ладно. Пусть загадывать вдаль он не мог, ничто не мешало ему хотя бы строить планы на лето – чем они с Ладой на пару и занимались. Спасаясь от городской духоты, семейство Горнов каждый год снимало дом в пригороде Урсула, среди садов и рощ, и Лексий был официально приглашён составить им компанию. Лада в полном и совершенно детском восторге взахлёб рассказывала, как здорово у них на даче; Лексий слушал её голос, не слыша слов, любовался её улыбкой и рассеянно думал: во всём этом наверняка есть какой-то подвох. Ну не может человек безнаказанно быть так счастлив…
Он то ли сглазил, то ли угадал: их летним мечтам не суждено было сбыться. Под конец весны Бран, очень серьёзный, собрал всех учеников школы и объявил:
– Каникулы в этом году сокращены. На юге эпидемия, это работа для волшебников, и вам велено отправиться с нами. Колдовать вы не обязаны, хотя сможете попробовать, если захотите. Мы с его величеством согласились, что вам будет полезно оторваться от книг и посмотреть, на что на самом деле похожа наша работа. Особенно вам четверым, – взгляд его тёмных серых глаз нашёл Лексия и его товарищей. – У меня есть предчувствие, что вам могут предложить присягнуть раньше срока. Не дело, конечно, два года учёбы – это мало, Уту, про тебя я вообще молчу… Но, увы, решаю не я. Оттия ведёт себя странно, и очень может быть, что его величество скоро захочет иметь под рукой всех магов, какие у него есть.
Чуть позже, наедине, Ларс без улыбки спросил:
– Бран, будет война?
– Не исключено, – спокойно отозвался тот. – Хотя и не прямо сейчас. Его величество делает всё, чтобы до неё не дошло, но, сам понимаешь, Регина Оттийская – это не сын старика А́льберта… Газеты пишут не обо всём, ни к чему волновать народ прежде времени, но вы имеете право знать, к чему быть готовыми.
Ну, замечательно! Эта гроза собиралась над Сильваной вот уже два столетия – и, разумеется, ей нужно было разразиться именно тогда, когда Лексий случайно оказался поблизости. Нет, спасибо, он, конечно, польщён, но, в самом деле, не стоило…
Штука была вот в чём: пару сотен лет назад Сильвана была всего лишь скромной оттийской провинцией. Но Янош Дордь, тогдашний оттийский король, оказался не в меру щедр, тем более что правитель области, Ма́рку И́ллеш, был его боевым соратником и верным другом. В один прекрасный день его величество, не иначе как в ходе какой-нибудь грандиозной попойки, просто взял и объявил кусок своей страны суверенным государством. О том, насколько страшно он ругался, когда протрезвел, история умалчивает, но брать царственное слово назад монарху было как-то не к лицу, и сделанное осталось сделанным.
Вот только и тогда, и сейчас не все были этому рады.
Разговоры о том, что широкий жест короля Яноша был ошибкой, которую не помешало бы исправить, начались с са́мого дня объявления сильванской независимости и не утихали до сего дня. Один за другим, от Марку до Клавдия, Иллеши целеустремлённо превращали свои владения в полноценное преуспевающее государство, вот только соседство Оттии, гиганта, в разы превосходящего Сильвану по территории, населению и ресурсам, всё это время нависало над страной зловещей тенью. Никому не хотелось высказывать этого вслух, но истина была проста: если бы оттийский король всерьёз решил взять дар предка назад, ему бы наверняка это удалось.
Быть может, единственным, что до сих пор тормозило войну, был тот факт, что в самой Оттии не всё шло гладко. Огромное королевство только неимоверными усилиями властей не рушилось под собственным весом. Управлять всей этой громадой из столицы было невозможно, а князья дальних и труднодоступных автономных областей считали себя первыми парнями на деревне и не всегда слушались приказов свыше. Иногда, вдохновившись примером Иллеша, кто-то даже пытался отделиться, получал щелчок по носу и снова утихомиривался – на время. Да уж, быть оттийским королём, должно быть, та ещё головная боль…