Сильванские луны — страница 60 из 92

– Я хочу наедине поговорить… с моим братом.

Девушка в платье отложила пяльца и беззвучно проследовала к двери, явно ожидая, что Царевна к ней присоединится. Растерянная и встревоженная, та с немым вопросом обратила глаза на Чародея, которого ей было страшно оставлять здесь одного, но он поймал её взгляд и чуть заметно кивнул. Тогда Царевна сжала губы и вышла, подчиняясь приказу.

Она шагала по коридору, не чувствуя пола под ногами, не видя, куда идёт.

Гвидо. Неужели это было его имя? Оно звенело у Царевны внутри, как колокол на башне – Гви-до, Гви-до, эхом откликаясь на каждый удар её взбудораженного, несущегося вскачь сердца…

За всю дорогу до отведённых гостям покоев девушки по обе стороны от неё не проронили ни слова, сопровождая её бесшумно и неотступно, как тени.


Чародей давно знал, что на свете есть два вида людей. Бывают люди-самородки, которые верят, что им не нужен резец мастера; такие бросают себя другим как есть, со всеми прожилками и сколами, и именно в этой яркой, природной безыскусственности – их сила и красота… Но бывают другие. Те, кто обтачивает себя и шлифует – кто точно знает, какие стороны они хотят показать остальным, какими гранями ослепить. И остаётся только гадать, что прекраснее и страшнее: дикий лесной пожар – или тонко отточенное перо, которым можно подписать помилование и приговорить к смерти…

Он смотрел на её величество и гадал, во сколько той приходится просыпаться. Причёска, полировка ногтей, умащивание кожи – всё это наверняка занимало целую вечность. Чародей по опыту знал, сколько сил приходится вкладывать в то, что кажется людям лицом, данным тебе от рождения. Нельзя быть красивым от природы. Привлекательным, обаятельным, здоровым – можно, но таким красивым, как эта женщина – никогда. Регина выстраивала себя, как ледяную башню – как войско, готовое к бою. Не из тщеславия, но потому, что понимала: куда сложнее благоговеть перед своей королевой, если у той плохо сидит платье…

Чародей много слышал о Регине Локки – как и любой бездетной вдове, оттийский закон вернул ей девичью фамилию. Для королевы её величество была страшно молода, но она успела достаточно проносить свою корону, чтобы все поняли, что́ она за птица. Эта чайка знала, чего хочет, и её коготки держали добычу крепче соколиных. О ней говорили разное, и говорили много: одни хмыкали, что женщине место на кухне, а не на троне, другие сквозь зубы шипели «выскочка! интриганка!», но нередко можно было услышать: «Хвала небесам, что нами правит она, а не Юэн Дордь!».

Оттия была непосильной ношей для слабых рук – Юэн бы не удержал. Его молодая жена приструнила продажных чиновников и заставила князей, мечтающих о привольной жизни при изнеженном короле, со злости подавиться своими бородами. Недовольных хватало, но её величество надёжно опиралась на лучших людей, из которых вышла. Жёсткая и непреклонная, зато – и поэтому! – способная не дать стране развалиться на куски – многие считали, что именно такая королева им и нужна…

Проситель не тешил себя пустыми надеждами: в жилах Регины не было ни капли щедрой крови Дордей, один из которых когда-то подарил другу и соратнику целую провинцию. Можно было не сомневаться: им с Амалией ничего не достанется даром.

Принимая особых гостей, её величество не доверяла обычной охране, и в соседней комнате скучали две королевских волшебницы. Колдовать в Оттии дозволялось только по особому разрешению монарха; Чародей мог биться об заклад, что где-то далеко, в лесах и степях, это правило нарушается сплошь и рядом, но в городе с преступившими закон разговор был короткий. Сама Регина, конечно, держала у себя сколько-то отменно обученных магов – по слухам, исключительно женщин. Чародею, признаться честно, не слишком улыбалось стать первым мужчиной в этом цветнике. Он очень надеялся выторговать себе право не давать ей никаких присяг.

Девушки за открытой дверью едва ли были старше Амалии. Поговаривали, будто одно из условий их присяги налагает вечный обет молчания…

Правильно ли он поступил, когда пришёл сюда? Что́ Регина попросит у него взамен за защиту от разъярённого медведя? Не то чтобы Чародей сейчас мог выбирать. Этой женщине единственной было под силу построить мир, в котором один маг, зашедший слишком далеко, и одна глупенькая кукла смогли бы жить, не скрываясь. Печальная правда всё равно оставалась правдой: теперь, когда всё обернулось вот так, они не смогут вздохнуть спокойно, пока Сильваной правит Клавдий Иллеш…

Чародей не знал, понимает ли это его дочь. Он не молчал об этом нарочно, но и не говорил напрямик – потому что боялся, что, если до Амалии дойдёт, она его покинет. Молчать было так же мерзко, как и лгать, если только не хуже, но…

Он не мог объяснить, почему то, что случилось, случилось. Просто Регина отвернулась, и Чародей вдруг услышал что-то в её резном профиле, в том, как идёт белое к её белой коже… и, словно чужими глазами, увидел одряхлевший сад, чёрный пруд и коварную наледь на плитах дорожки.

А потом его сестра его узнала, и этого хватило, чтобы он сам узнал себя.

Это было как падать с лошади, напуганной молнией, ударившей в вершину Малльморского холма. Это было как первая ночь, которую он провёл с женщиной – как первая пощёчина, полученная от женщины – как свет, внезапно от стены до стены озаривший сумрачную библиотеку, когда Галль, красуясь перед приятелем, никогда не видевшим магии, зажёг люстру хлопком ладоней…

Если то, что говорили про смерть, было правдой, то это было похоже на смерть – вот только вся его жизнь не пронеслась перед ним с начала до конца, а полыхнула разом, как сухая трава, ослепила, выбила воздух из лёгких. Жизнь Гвидо Локки, брата правящей королевы. Тридцать один с лишним год, уместившийся между двумя ударами сердца…

Чародей – Гвидо – не знал, как остался стоять на ногах. Как нашёл в себе силы вспомнить об Амалии и сделать ей какой-то знак – если честно, ему сейчас было не до её испуга. Слава богам, Регина отослала всех посторонних, ему сейчас даже самого себя и то было слишком много…

Когда они остались одни, Регина длинно выдохнула и оперлась обеими руками на спинку своего стула.

– Значит, я всё-таки не единственный ребёнок в семье, – сказала она. – Я знала. Всегда знала, что дальновидные папенька с маменькой просто не могли не принять мер на случай, если Юэну взбредёт в голову родиться Юиной… Всевидящие! Мой брат – зачарованный принц! И что, скажите на милость, мне теперь с этим делать? Пойти уколоться веретеном? – королева глухо рассмеялась. – Про́пасть! Этот нелепый старик Альберт даже не смог заколдовать тебя как следует! Не устаю удивляться, как эти Дорди вообще сумели триста лет продержать свои задницы на троне…

– Альберт, – тупо повторил Гвидо. Он не знал, сколько времени ему придётся заново привыкать к тому, что у него есть имя. – Так это сделал сам Альберт?..

Он мог бы и не спрашивать. Теперь-то он вспомнил: Гвидо Локки стал магом без королевского позволения. Двадцатилетний дурак благородных кровей, не знающий, к чему себя применить, плевал на все обещанные наказания, а магия затягивала. С того самого дня, как Риггет Галль, маг к личным услугам его величества, по секрету рассказал будущему Чародею, что́ может волшебство, оно не давало Гвидо покоя. Он сам не заметил, как через год-другой начал писать свои заклинания по образу и подобию десятков, вычитанных из книг. Королевскую библиотеку ревностно охраняли от посторонних, но именно тогда он выяснил, что деньги родителей и приятель-волшебник открывают любые двери…

Откуда Альберт узнал? А, впрочем, какая теперь разница. Мало ли, откуда – Риггет, такой же молодой и безголовый, признался сам, библиотекарь проболтался, слуги подслушивали под дверью… Это должно было случиться, не раньше, так позже. В то время Гвидо Локки не утруждал себя лишней осторожностью. Он, помнится, имел очаровательную привычку считать себя самым умным…

Но, боги, подумать только, неужели его прежнее величество умудрился так ошибиться в формуле? Все знали, что старина Альберт и сам приколдовывает на досуге, но, Всевидящие, кем надо быть, чтобы пытаться стереть у человека память о чарах, которых тот знать не должен, и случайно уничтожить всё, кроме них? В сильванских волшебных школах давным-давно додумались до способа лишать магических знаний, не разрушая лишнего. Вряд ли Альберт знал это заклинание, сильване держали свои изобретения в тайне, но всё-таки, всё-таки!..

Регина выпрямилась.

– Я скажу тебе больше: он намеревался казнить тебя на пару с этим твоим Галлем, – хмыкнула она. – Но Юэн просто на руке у него повис. «Отец, но как же так, ведь он брат моей невесты, ведь она не простит, будь милосерден!» – она язвительно фыркнула. – Не могла же я сказать ему, что мне совершенно всё равно, жив ты или мёртв, лишь бы ты не расстроил мне свадьбу!

Его сестра. Совсем не изменилась.

Теперь, когда вся его жизнь снова свалилась на него разом, Гвидо мог сказать, что счастливого времени в ней было года три – до рождения Регины. Всевидящие, как же они ненавидели друг друга с самого детства. Гвидо тоже не раз посещала мысль, что их благоразумные родители завели сына и дочь просто потому, что хотели непременно надеть корону не на одну, так на другого; с тех пор, как на свет появился принц Юэн, Регина стала их маленьким сокровищем. Из неё с детства лепили королеву. Девушку, которая сможет очаровать наследника престола. Старший брат как-то потерялся на её фоне.

Регина как никто умела портить кровь. Она возвела это в тонкое, виртуозное искусство. Ребёнком будущая королева доводила Гвидо до бешенства, пока он не поумнел настолько, чтобы перестать ей подыгрывать. Бежать к родителям за справедливостью было бесполезно – одна возмущалась: «Не смей обижать сестру! Она же девочка!», другой хохотал: «Ты сносишь такое от девчонки? И не можешь за себя постоять?». Мать искренне считала, что старший брат должен защищать сестричку от всего на свете. Гвидо не мог взять в толк, как она не понимает, что это весь свет надо защищать от Регины…