Несколько раз дернув за растрепавшиеся белокурые локоны, она злорадно осведомилась:
– Вот, видели?! Волосы у меня настоящие, и сама я настоящая – Евника Арбелари, дочь адвоката Арбелари, если это вам о чем-нибудь говорит. Засудить вас за приставания на улице к порядочной девице – это мне раз плюнуть!
Для пущего эффекта она неэстетично харкнула под ноги предводителю серой тройки. Если тот и был шокирован, виду не подал – сделал знак своим подчиненным, и они молча проследовали дальше, рыща взглядами по толпе. Видимо, им было приказано делать свое дело, не отвечая на оскорбления и не ввязываясь в скандалы.
Сотрапезники тоже пошли своей дорогой. Берта шепнула Мугору: «Это кто здесь порядочная девица?!» – но Евника, к счастью, не услышала. Она и без того была злющая: цеплялись каждый раз именно к ней. Пиама Флоранса, Берта и Макрина интереса у серых плащей не вызывали. Видимо, у субтильной белокожей девчонки, которую разыскивали, волосы были короткие, и сыщики каждый раз проверяли, не носит ли Евника парик – самым простым и эффективным способом. Растрепанная, с перекошенными в вызывающей ехидной ухмылке губами, она была похожа на рассвирепевшую ведьму. Еще три-четыре таких встречи – и она без лишних слов выцарапает глаза кому-нибудь из серых.
Загогулины булыжных переулков вывели на безлюдную улицу, погруженную в синеватый послезакатный полумрак. Вдоль противоположной стороны тянулась узорчатая решетка, выкрашенная под серебро, через нее перехлестывали ветви деревьев. Из глубины парка доносились хмельные выкрики, надрывно-мажорная плясовая мелодия.
– Пришли! – объявила Пиама Флоранса. – Кто-нибудь знает, куда и зачем мы пришли?
– Там харч? – хищно щурясь, предположил Сегер, мотнув головой в сторону серебряной ограды.
– Там большой харч! – со значением подтвердила предводительница. – Фраклес, оратор Палаты Честных Граждан, выдает замуж свою дочь. Этот парк и дом, которого отсюда не видно, – ее приданое, и сейчас там идет свадебное пиршество, – она оглядела Сотрапезников горящими глазами, словно полководец, вдохновляющий солдат перед битвой. – Тот самый Фраклес, который не раз пытался протащить закон, по которому нас можно будет хватать и бросать в тюрьму, как обыкновенных нарушителей общественного порядка, а харчевники получат право не пускать нас в свои заведения, словно каких-нибудь вшивых бродяг! Я вас спрашиваю: мы это спустим или нанесем ответный удар?
Сотрапезники поддержали ее одобрительными возгласами. Промолчал один Марек, которому их развлечения нравились все меньше и меньше, а сегодняшняя затея – и подавно.
– Там нас ждет знатный харч! – указав на темный парк, провозгласила Пиама Флоранса. – Там большая жратва! Пошли, перелезем через забор.
– Сделаем не меньше десяти заходов, – вздернув юбку и поставив худощавую ногу на завиток решетки, мстительно усмехнулась Евника.
– Да какие десять – дюжину! – азартно подхватил Мугор. – Думаете, нас на это не хватит?
– Некоторых, у кого кишка тонка, даже на один раз не хватает, – процедила та, метнув презрительный взгляд в сторону Марека.
– У него ребра больные, – заступился за друга полугоблин.
– Сегодня харчатся все, – тоже поглядев на Марека, сказала Пиама. – Полезли, пока нас никто не увидел.
Липовые, яблоневые, вишневые аллеи. Над клумбами порхают садовые эльфы, трепеща прозрачными, как у стрекоз, крылышками. Пруд с лебедями и лилиями – присмотревшись, Марек понял, что и то и другое сделано из белого мрамора и стоит на постаментах, едва приподнимающихся над вечерним водяным зеркалом. Впереди сияют окна двухэтажного дома, видны гирлянды разноцветных фонариков, накрытые столы и толпа гостей.
Приглашенных было много, кое-кто уже разбрелся по парку, и на появившуюся из аллеи компанию не обратили внимания. Среди остальных Сотрапезники не выделялись. Разве что присутствие полугоблина могло вызвать нарекания, но Мугор оделся, как истинный представитель богемы: черная бархатная куртка – потрепанная, но стильная, на шее пышный малиновый бант, усыпанный блестками, на голове лихо заломленный берет, украшенный пером из хвоста попугая («долго я за этой птичкой гонялся, а дело было в парке у маркизы норг Хегераут, я там беседку цветочками разрисовывал», – признался владелец берета Мареку). Вдобавок темные очки скрывают шкодливые раскосые глаза. Пока не начнешь приглядываться, не заметишь, что это затесавшийся в приличное общество гоблин.
Насытившись, Сотрапезники собрались на краю поляны, где группа молодежи затеяла состязания на тренировочных рапирах.
– Ровно дети малые! – бросив на фехтовальщиков снисходительный взгляд, заметила Пиама Флоранса. – Мы не будем в игрушки играть и заниматься глупостями, как эти бездельники. Сейчас блеванем вон там, за кустами, а потом сметем все, что осталось у них на столах!
Забрались подальше, за массив цветущего шиповника, и начали срыгивать харч на клумбу с бархатцами, распугав садовых эльфов. Идея принадлежала Евнике.
Марек отошел в сторону. В последнее время он изнывал от недовольства и тоски, даже Флоранса нравилась ему уже не так, как вначале. Если честно, в глубине души ему хотелось вернуться в Сильварию, и обереги от этого вкрадчивого желания не спасали. Словно траванулся почти насмерть, еле выкарабкался, а теперь так и тянет снова хлебнуть той же самой сладкой отравы. Если совсем честно, он бы так и сделал – когда бы не «я тебе все объясню», и не родители, которых он вовсе не хотел навсегда бросить, и не мысль о том, что он теперь как будто связан обязательствами перед Шельн, пусть между ними и не было никакого определенного уговора.
Тоска отступала, когда он занимался любовью с Флорансой, болтал с Мугором или слонялся по городу вместе с Сотрапезниками, но стоило остаться один на один с вечерним небом, и ее прохладные серебристые побеги сразу оплетали сердце, а лучи первых звезд прокалывали душу насквозь. В такие моменты закованные в обереги запястья и щиколотки начинали ныть сильнее, словно посылая сигнал: «Ты в опасности!»
– Марек!
От чужого прикосновения он вздрогнул, и поймавшая его сеть в тот же миг разорвалась, истаяла. Его держала за руку Пиама Флоранса.
– Марек, пошли блевать.
– Не могу, у меня же ребра…
– Хватит врать! – предводительница Сотрапезников смотрела на него с нехорошим обличающим прищуром. – Как в постели кувыркаться, так у тебя ребра в полном порядке, а как для доброго дела – сразу больные! Я же вчера нарочно твои несчастные ребра коленями сжала, а ты даже не заметил, притворщик позорный!
– Доброе дело – это, что ли, клумбу заблевать? – огрызнулся разоблаченный Марек.
– А ты что-то имеешь против? Давай-ка, вываливай все, что схарчил, и пойдем на второй заход. Не будешь больше отлынивать!
– Не пойду.
– Пойдешь! – Пиама Флоранса жестко сузила глаза.
Остальные Сотрапезники молча стояли вокруг, словно стая взяла в кольцо вожака и непокорную особь.
– Как ты, интересно, меня заставишь? – Он тоже прищурился, начиная злиться.
– Пошли!
Пиама схватила его за локоть и потянула к оскверненной клумбе. Марек вывернулся из захвата.
– Ах вот ты как?! – прошипела предводительница.
Он замешкался – ведь это же не враг, а девушка, с которой он спит! – и пропустил пощечину. Отступив на шаг, процедил:
– Теперь я тем более не стану делать то, что ты хочешь.
Пиама Флоранса снова замахнулась. В этот раз он уклонился.
– Бей его! – с торжеством крикнула Евника.
Они набросились все вместе, причем Сегер и Арчи, как выяснилось, умели драться не хуже Марека. Наверное, тоже брали уроки.
Призрачный щит не спасал. Он умел закрываться щитом от единичной атаки, а если удары сыплются одновременно со всех сторон – один остановишь, три пропустишь. Сильварийская инициация предполагала и такие тренировки, но до них дело не дошло, Лунная Мгла вызволила его раньше. Он, как мог, уворачивался, особенно от Евники, так и норовившей полоснуть ногтями по лицу.
Били его впятером. Пиама Флоранса, оскорбленная тем, что ей не подчиняются, вошедшая в раж Евника, Арчи с Сегером, азартные и деловитые, как участники школьной драки, когда всем скопом колотят одного, и Берта, усмотревшая в этом еще одну веселую игру.
Мугор, совершенно растерявшийся, метался вокруг, уговаривал распалившихся товарищей помириться с Мареком и пытался оттащить свою подружку. Макрина стояла в стороне, на ее лице застыло обычное загадочно-печальное выражение, но брови время от времени неодобрительно сдвигались к переносице. Бурундук тоже не участвовал. Отошел за клумбу, нацепив незаинтересованную и слегка презрительную гримасу. У Марека мелькнула мысль, что не все высокородные такая сволота, как Довмонт норг Рофенси, попадаются среди них и приличные ребята.
Гости и слуги Фраклеса если и заметили, что в потемках, за шиповником, идет бурное выяснение отношений, вмешиваться не спешили: потасовка на свадьбе – дело житейское.
Он все-таки вырвался. Извернувшись, подсек Сегера, толкнул Евнику на испоганенную клумбу, пригнулся, уходя от сыплющихся ударов, проскочил мимо остальных – и бросился в гущу парка. У них не то зрение, чтобы преследовать его в темноте, а Мугор гоняться за ним не станет, еще и Берту постарается удержать.
Добежал до ограды, перелез, спрыгнул на тротуар и нетвердо зашагал по улице, на ходу утирая кровь, текущую из разбитого носа. Бока, спина и плечи болят, но ребра в этот раз не пострадали. На тыльной стороне ладони горят царапины от когтей белобрысой ведьмы. Очки потерялись. Левый глаз, похоже, подбит.
Но хуже всего то, что он опять остался один, и больше нет никакой преграды между ним и опутывающей сердце эльфийской тоской, сотканной из зачарованных звездных лучей.
Их пришло четверо. Одна белая, как драгоценный шуалезский фарфор, другой оливковый, и еще двое цветом кожи подобны нежнейшим бледно-розовым розам. Дивные волосы и одеяния, чарующие ароматы несравненных эльфийских духов, мелодичные голоса. Верховный маг Королевства Траэмонского Архицельс рядом с роэндолцами напоминал старую отощавшую жабу. Консорт, впрочем, догадывался, что сам он на их фоне тоже выглядит не то чтобы очень выигрышно.