– Как так?
– А вот вдумайтесь. Эта игра не что иное, как протест против светской скуки, против приличий и обычаев, принятых в Бостоне.
– Я не бостонец!
– Вы могли родиться в другом месте, но душой вы бостонец. Разве не приятно сбросить с себя шелуху светскости и под маской быть таким, каким хочется быть, не опасаясь быть узнанным или повредить своей репутации?
– О, Господи! – воскликнул он, и в голосе его прозвучала теплая нотка.
Сильвия быстро схватила его за руку.
– Ну, ну, скорей, скорей! Говорите, скажите что-нибудь, пока не поздно.
– О, Господи! – воскликнул он опять.
– Да скажите же что-нибудь! Скорей! Скорей! Жизнь дважды не повторяется, и этот момент уже не повторится. Я не знаю, кто вы. Я не могу подсказать вам ваших желаний. Скажите же, скажите то, что вы от самого себя скрываете.
– О, Господи! – воскликнул он в третий раз. – В самом деле, если бы я мог вас любить…
– Да любите, любите! Кто вам мешает? В течение нескольких драгоценных минут я нераздельно ваша. Забудьте, что вы бостонский брамин в домино. Вообразите себя фавном в лесах Аркадии! Пойдемте, фавн!
Его рука дрогнула.
– Я жду! – прошептала Сильвия.
И домино ответило:
– Я не хочу танцевать. Я хочу только слушать вас. Говорите! Вы искуснее меня в любовных делах.
Сильвия расхохоталась так, что у нее слезы выступили на глазах. Она хотела вытереть их, но не нашла при себе своего платка, посмотрела на одно, другое кресло, на пол. Видя что она ищет что-то, он спросил:
– Простите, вы потеряли что-нибудь?
Эта фраза, как вспышкой, озарила память Сильвии. Не только те же самые слова – тот же голос, то же движение! Сомнений быть не могло. Поиски платка помогли ей скрыть свое смущение.
– Итак, – начала она опять, – я продолжаю. Ваше красноречие победило меня. Я чувствую, что против вашей пылкости мне не устоять. Вы сошли ко мне, как Бог с неба, и ошеломили меня, простую смертную, своей страстью и мощью. Кто вы? Из какого источника черпаете вы свое красноречие и пыл! Я теряюсь в предположениях и догадках!
Сильвия видела, что домино застыло от изумления. Она хотела отойти от него, но любопытство удержало ее на месте. Ей хотелось видеть, как он выйдет из этого положения.
Наконец он заговорил:
– Я вижу, у вас большое преимущество передо мной. Вы знаете, кто я!
– Я знаю, кто вы? – воскликнула Сильвия. – Как же я могу не знать этого! Вас, божественного! Вас, перед кем склоняется весь мир. Примите и от меня дань почтения. Я благоговейно преклоняюсь перед Золотым Тельцом!
Она опустилась на колено перед огромным домино. Она была уверена, что он, обиженный, встанет и уйдет. К счастью, ее спас звонок, возвещавший новый тур игры. Она вскочила и быстро пожала руку своему партнеру.
– До свидания, мистер ван Тьювер! – воскликнула она. – До свидания, до следующего перевоплощения!
Следующим партнером Сильвии был молодой человек, которого она узнать не могла. Он, видимо, начитался поэтов, потому что излияния его были обильно уснащены стихами и поэтическими цитатами. Но она едва слушала его. Мысли ее были совершенно поглощены ван Тьювером. Это случайность, что он дважды оказался ее партнером, или чей-нибудь умысел? Она должна это узнать.
Опять смена пар, и опять подле нее знакомое домино.
– Это вы? – спросила она.
– Да!
– Очевидно, кто-то забавляется на наш счет! – холодно сказала Сильвия. – Я думаю, что пора прекратить эту шутку.
– Мисс Кассельмен, – ответило домино, – надеюсь, вы поверите мне, что я тут решительно ни при чем.
– О, мистер ван Тьювер, ваша неподготовленность была очевидна. Во всяком случае, вам бы следовало обратиться к мистеру Бэтсу и сказать ему, что с нас довольно…
Он медлил.
– Вы… полагаете, что это необходимо?
– Да что же нам делать? Неужели мы обречены провести вдвоем весь вечер?
– Я бы ничего против не имел, мисс Кассельмен!
– Да, и вы будете ухаживать за мной и занимать меня так же, как прежде?
– Теперь пойдет лучше! Я в восторге от этой игры. Мне бы хотелось, чтобы она никогда не прекращалась.
– Чрезвычайно польщена! Но, мистер ван Тьювер, мы проговорили с вами уже немало времени, а вы пока ничего интересного не сказали.
– Мисс Кассельмен!
– Конечно! Только одну или две дерзости.
– Вы жестоки со мной, мисс Кассельмен. Я не забыл еще, как вы обошлись со мной в тот вечер, когда я встретил вас в университетском парке. Что я сделал такого, чтобы заслужить подобную немилость?
– Вам неприятно будет выслушать мой ответ.
– Говорите, пожалуйста. Я искренне восхищаюсь вами. Вы самая удивительная женщина, какую я когда-либо встречал. Удивительная в хорошем смысле, вы понимаете…
– Я понимаю, – ответила Сильвия, улыбаясь. – Я изо всех сил старалась быть удивительной…
– Вы, очевидно, очень не расположены ко мне. Но почему? Что я сделал дурного?
– Дело не в том, что вы сделали, а в том, что вы собой представляете.
– Что же именно, мисс Кассельмен?
– Я не знаю, сумею ли выразить это. Вы что-то чудовищное, что-то внушающее мне слепую ярость. И в то же время я понимаю, что, дав волю своей ярости, схватив вас, например, за горло, я бы этим поставила себя на один уровень с вами, и я чувствую, что должна бежать, бежать от вас, никогда не встречаться с вами во избежание опасности или, вернее, унижения моего достоинства.
Раздался звонок.
– Я убегаю! – бросила Сильвия.
Пары сменились в шестой раз. Сильвия танцевала теперь с Джексоном, которого узнала немедленно. В седьмой паре она танцевала с каким-то совершенно незнакомым ей юношей, а в восьмой смене – опять с ван Тьювером. Он так волновался на этот раз, что, прежде чем они начали танцевать, спросил:
– Это вы?
И вздохнул с облегчением, когда Сильвия ответила:
– Да!
Он волновался и во время танца, несколько раз начинал было говорить и тотчас умолкал.
– Мисс Кассельмен, вы должны объяснить мне ваши слова, – сказал он, когда они сели.
– Да, конечно, я должна объясниться. Но поймете ли вы меня? Я почти чужая в вашем мире, и то, что вам кажется вполне естественным, мне кажется диким и нелепым. Вероятно, в ваших глазах я деревенская барышня с провинциальными взглядами на людей и на жизнь.
– Продолжайте, пожалуйста, – попросил он.
– Ну вот, мистер ван Тьювер, у вас колоссальное состояние. Двадцать или тридцать миллионов долларов, сорок или пятьдесят миллионов долларов – мнения несколько расходятся только насчет цифры. Ваше состояние так велико, что заслонило вашу личность. Это не вы думаете, не вы говорите, а ваши деньги думают и говорят за вас. Вы – какое-то тревожное, тягостное представление о бесчисленных миллионах, и в окружающих вас людях вы видите лишь отражение этого тягостного представления!
– Неужели я произвожу на вас такое впечатление?
– Не только на меня, на всех.
– О, этого не может быть! – воскликнул он.
– Могу вас уверить, что это именно так! Еще до того, как встретила вас, я возненавидела вас только за те чувства, которые вы внушаете вашим знакомым.
Когда ван Тьювер заговорил после продолжительной паузы, голос его звучал глухо и неуверенно:
– Мисс Кассельмен, а вы подумали о трудностях, с которыми связано мое положение?
– Нет, мне некогда было думать об этом.
– Да, тогда поверьте, что их немало. Вы говорите о впечатлении, какое я произвожу на людей. Но вы первый человек, который сказал мне это.
Сильвия недоверчиво повела головой.
– Вам это кажется невероятным! – подхватил ван Тьювер. – Но подумайте, что же я могу сделать? Я не виноват. Я не виноват в том, что у меня много денег. Они дают мне большую власть, против этого ничего нельзя поделать. Хорошо ли это или дурно, но в силу обстоятельств у меня известные обязанности, от исполнения которых я уклониться не могу. Вы не имеете, вероятно, ясного представления о том, каково мое положение и какая ответственность лежит на мне, и вам легко меня осуждать. Как я могу уйти от своих денег? Люди знают, что я богат, и отводят мне известное положение в мире, совершенно не считаясь с моими желаниями.
Он замолчал. Он так волновался, что Сильвии стало жаль его.
– А вы оправдываете те ожидания, которые люди возлагают на вас? – спросила она.
– Но, – возразил он, – я обязан распоряжаться моими деньгами, беречь и поддерживать мое состояние.
– Ах да, так это принято в деловом мире. Я говорю о вашей личной жизни, о ваших отношениях к товарищам, к друзьям.
– Мисс Кассельмен, но какая же моя личная жизнь и мои отношения к друзьям и товарищам? Люди говорят мне о дружеских чувствах ко мне, но я знаю, они чего-то ждут от меня, и рано или поздно я узнаю, чего именно им нужно от меня. Вы говорите, что это чудовищно. Я знаю! Вы говорите, что я не сознаю того, что представляю собою для людей. Но я не могу не сознавать этого, когда вижу это и чувствую на каждом шагу. Мне кажется порою, что, с тех пор как я родился, у меня не было ни одного бескорыстного друга.
Сильвия, тронутая искренностью его слов, молчала.
– Но… здесь в демократических условиях университетской жизни… – начала она.
– Здесь то же самое, что и в другом месте. И здесь те же клубы, интриги, назойливые люди, карьеристы, точно так же, как и в нью-йоркском обществе. Взять хотя бы то, что все товарищи, как вы мне сказали, не любят меня и не одобряют моей жизни, а никто сказать мне этого не посмел.
– Не посмел? – повторила Сильвия.
– Раз не говорят, стало быть, не смеют. Те, которые самостоятельно прокладывают себе дорогу в жизни, те поглощены своей работой, и до других им дела нет. Другие же, верующие в мощь денег, добиваются моего расположения. Эти пожимают плечами и говорят: «Зачем избегать такого человека, как ван Тьювер? Какой в этом смысл?» Как бы там ни было, ни один из моих товарищей никогда не высказывал мне никакого осуждения. Что же касается женщин…
Сильвия молчала, но он все же почувствовал, что она внезапно натянулась, как струна.