поста Под-Правителя и предоставление Его Под-Превосходительству полномочий Вице-Премьера на тот срок, пока Правитель отсутствует, не даст всем этим сменам недовольства распространяться. То есть, — добавил он, взглянув в листок бумаги, который держал в руке, — всем этим семенам недовольства.
Тут прозвучал низкий, но очень резкий голос.
— Вот уже пятнадцать лет мой муж занимается Под-Правлением. Хватит ему подправлять! — Глупо подобранным словцом миледи словно бы выдавала подлинный смысл деятельности своего муженька. Она всегда была масштабным созданием, но стоило ей нахмуриться и скрестить руки на груди — вот как сейчас, — как её облик принимал поистине гигантские очертания, и очевидцы, вероятно, начинали подозревать, что именно так выглядит разгневанный стог сена.
— Уж он проявит себя как Лице-Пример! — продолжала миледи. — Такого как он Лицемера в Запределье давно не видывали!
— Успокойтесь же, — отвечал Правитель. — Я знаю, он намерен...
Миледи топнула, что было недостойно, и фыркнула, что было некрасиво.
— Дразниться сейчас не время! Мерин не мерин, а потянет! — прорычала она.
— А вот я посоветуюсь с моим братом, — сказал Правитель. — Братец!
— ...Плюс семь будет сто девяносто четыре, что составляет шестнадцать фунтов два пенса, — откликнулся Под-Правитель. — Два опустим и запишем шестнадцать.
Канцлер в умилении заломил руки и закатил глаза.
— Весь в делах! — проблеял он.
— Братец, не могу ли я побеседовать с тобой в моём кабинете? — сказал Правитель, возвысив голос.
Под-Правитель с готовностью поднялся, и братья покинули комнату.
Миледи повернулась к Профессору, который снял крышку кофейника и теперь измерял температуру внутри него своим личным градусником.
— Профессор! — начала она так неожиданно и громко, что даже Уггуг, приснувший в кресле, перестал храпеть и приоткрыл один глаз. Профессор же тотчас спрятал свой градусник в карман, всплеснул ручками и со смиренной улыбкой склонил голову на бок.
— Перед завтраком, я полагаю, вы занимались с моим сыном? — надменно произнесла миледи. — Надеюсь, он приятно поразил вас?
— О, истинно так, миледи! — поспешил откликнуться Профессор и машинально потёр ухо — вероятно, под воздействием неких болезненных воспоминаний. — Его Сиятельство поразил меня весьма чувствительно, уверяю вас.
— Он очаровательный мальчик! — воскликнула миледи. — Он даже храпит гораздо музыкальнее, чем другие мальчишки!
Будь это так, подумал, наверное, Профессор, храп остальных мальчишек был бы поистине невыносим; но Профессор был человек осторожный и не сказал ничего.
— И он такой умница! — продолжала миледи. — Никто другой не будет слушать вашу Лекцию с большим удовольствием — кстати, вы уже назначили ей срок? Вы ведь так и не прочли нам ни одной, хотя обещали ещё много лет назад, перед тем как вы...
— Да, да, миледи, я знаю! Возможно, в этот вторник — или в следующий...
— Вот было бы хорошо! — любезно заявила миледи. — Вы, конечно, позволите прочесть Лекцию и Другому Профессору тоже?
— Не думаю, миледи, — нехотя ответил Профессор. — Другой Профессор, знаете ли, всегда стоит спиной к аудитории. Так подобает стоять тому, кто отвечает урок, а не тому, кто его ведёт.
— Вы совершенно правы, — сказала миледи. — Я и сама поняла теперь, что для второй Лекции у нас едва ли найдётся время. А ещё лучше повести дело так: начать с Банкета, потом устроить Бал-маскарад...
— Да-да, так будет лучше! — живо вскричал Профессор.
— Я появлюсь в образе Кузнечика, — невозмутимо продолжала миледи. — А вы?
Профессор жалко улыбнулся.
— А я появлюсь... появлюсь пораньше, миледи.
— Но вам не следует приходить до того, как отопрут двери, — сказала миледи.
— А я и не смогу, — сказал Профессор. — Прошу прощения — отлучусь на минутку. Так как сегодня день рождения Сильвии, мне бы хотелось... — и он поспешил прочь.
Бруно принялся рыться в своих карманах, и чем дольше рылся, тем грустнее становилось его лицо. Наконец он сунул указательный палец в рот и с минуту размышлял, после чего тихо пошёл к дверям.
Только он вышел, как вернулся запыхавшийся Профессор.
— Поздравляю с днём рожденья и желаю долгих счастливых лет, моё дорогое дитя! — заговорил он, обращаясь к улыбающейся девочке, поспешившей ему навстречу. — Позволь мне сделать тебе подарок. Это подержанная подушечка для булавок, дорогая моя. Она стоит всего-то четыре с половиной пенса.
— Спасибо, очень мило! — и Сильвия наградила старика сердечным поцелуем.
— А булавки они отдали мне даром! — ликуя добавил Профессор. — Целых пятнадцать, и всего одна гнутая!
— Из гнутой я сделаю крючок! — сказала Сильвия. — Чтобы зацеплять Бруно, когда он убегает с уроков!
— Угадаешь, каков мой подарок? — спросил тут Уггуг, беря со стола маслёнку и подходя к девочке с плутовским выражением лица.
— Нет, я не могу угадать, — сказала Сильвия, даже не взглянув на него. Она продолжала разглядывать свою подушечку для булавок.
— Вот он! — вскричал сорванец, и с торжеством вылил ей на голову всё масло из маслёнки, а затем, ухмыляясь собственному остроумию, огляделся в ожидании одобрения.
Сильвия густо покраснела. Крепко сжав губы, она принялась стряхивать масло со своего платьица, а затем отошла к окну, чтобы, глядя вдаль, постараться обрести спокойствие.
Триумф Уггуга был очень недолог: вернулся Под-Правитель, и как раз вовремя, чтобы стать свидетелем проделки дорогого сыночка; и в следующий момент прицельная оплеуха сменила улыбку торжества на рёв боли.
— Дорогой мой! — вскричала мать, укрывая сына в объятиях своих жирных рук. — Бить по уху ни за что! Ах, ты мой хороший!
— Как ни за что! — зарычал разъярённый отец. — Да знаете ли вы, мадам, что я оплачиваю все расходы по дому, не говоря об установленных выплатах за год. Сколько он масла извёл, а это по моему карману ударит! Вы меня слышите?
— Придержите язык, сударь! — очень тихо, почти шёпотом произнесла миледи. Но во взгляде её было нечто такое, от чего супруг сразу затих. — Вы что, не видите, что это было просто шуткой? И притом очень остроумной! Он хотел показать, что только её и любит! И вместо того, чтобы в ответ похвалить его, это злобное маленькое создание ещё обижается!
Под-Правитель был мастером менять тему разговора. Он направился к окну.
— Милая моя, — сказал он, — это что там, внизу, свинья копается среди ваших клумб?
— Свинья! — возопила миледи, подскочив к окну, как бешеная, и едва не столкнув мужа в огород, так сильно ей самой потребовалось взглянуть. — Чья это свинья? Как она сюда попала? Где шляется этот сумасшедший Садовник?
В этот момент в комнату вернулся Бруно, и, пройдя мимо Уггуга (который ревел что было мочи, надеясь привлечь внимание), как будто он давно уже привык к подобным выходкам, подбежал к Сильвии и обвил её руками.
— Я ходил к моему сундуку с игрушками, — промолвил он с очень печальным лицом, — посмотреть, есть ли там что-нибудь подходящее для подарка тебе! Но там ничего нет! Они все поломаны, все до одной! А у меня не осталось денег, чтобы купить тебе хороший подарок! И я ничего не могу дать тебе, кроме вот этого!
«Это» было очень крепким объятием и поцелуем.
— О, благодарю, мой дорогой! — воскликнула Сильвия. — Твой подарок мне приятнее всех остальных. — Но если это было так, отчего же она тотчас вернула подарок обратно?
А Его Под-превосходительство обернулся и своими длинными худыми руками похлопал обоих детишек по голове.
— Ступайте, дорогие мои! — сказал он. — Нам нужно поговорить о делах.
Взявшись за руки, Сильвия и Бруно направились к дверям, но, едва дойдя до них, Сильвия обернулась и, сделав несколько шагов назад, робко остановилась возле Уггуга.
— Я не огорчаюсь из-за масла, — сказала она, — и мне... мне жаль, что тебя ударили. — Девочка попыталась даже пожать руку маленького бандита, но Уггуг принялся реветь ещё пуще, на корню зарубив все проявления дружбы. Сильвия вздохнула и вышла из комнаты.
Под-Правитель гневно воззрился на рыдающего сынка.
— Прочь отсюда! — прошипел он, едва осмеливаясь повысить голос. Его жена всё ещё высовывалась в окно, недоумённо приговаривая:
— Не вижу я никакой свиньи! Где она?
— Побежала направо; а теперь отбежала левее, — подсказывал Под-Правитель, но сам при этом стоял к окну спиной и подавал Канцлеру знаки, то кивая в сторону Уггуга, то мигая на дверь.
Канцлер уразумел, наконец, чего от него хотят, пересёк комнату, взял заинтригованного ребёнка за ухо — и в следующую минуту они с Уггугом оказались в коридоре, однако перед тем как дверь за ним закрылась, из-за неё всё же успел вырваться пронзительный крик, который достиг-таки ушей любящей матери.
— Это что было? — свирепо вопросила она, обернувшись мужу, который застыл на месте.
— Гиена... Или какой-то другой зверь, — отозвался Под-Правитель и, беспечно посвистывая, принялся разглядывать потолок, будто бы именно там разгуливали издающие крики животные обитатели джунглей и саванн. — Вернёмся к делам, моя дорогая. Правитель вот-вот войдёт. — Тут Под-Правитель нагнулся и поднял с пола отбившийся от собратьев лоскут с записью от руки, на котором я имел время углядеть только слова «...после каковых надлежащим образом проведённых Выборов вышеназванные Себемет и его супруга Табикат могут по своему соизволению принять Императорский...», после чего с виноватым видом он скомкал листок в руках.
ГЛАВА IV. Коварный заговор
Тут в комнату вошёл Правитель, а следом, красный лицом и запыхавшийся, появился и Лорд-Канцлер, на ходу поправляя свой парик, который совершенно съехал на бок.
— А где мой драгоценный ребёнок? — вопросила миледи, когда все четверо уселись вокруг маленького столика для закусок, отведённого сегодня под конторские книги и счета.
— Вышёл из комнаты пару минут назад — с господином Канцлером, — поспешно объяснил Под-Правитель.