Граф кивнул.
— Разумеется, хотя на это может уйти несколько веков.
— А чай там тоже будут подавать в пять вечера? — спросила леди Мюриэл.
— Да, и все прочее тоже, — отвечал Артур. — Обитатели дома будут жить обычной жизнью, взрослеть и умирать, а дом все еще будет падать, падать и падать! А теперь что касается относительного веса тел. Как вам известно, ни одно тело не имеет веса, за исключением тех, которые стремятся упасть и не могут. Вам все понятно?
Мы отвечали утвердительно.
— Хорошо. А теперь, если я возьму эту книгу и буду держать ее в вытянутой руке, я, разумеется, почувствую ее вес. Но если мы все будем падать, никто не сможет падать быстрее, чем остальные; в самом деле, что еще мы сможем делать, кроме как падать? Так вот, если моя рука будет падать с той же скоростью, что и книга, то книга никогда не выпадет из нее. И никогда не упадет на падающий пол!
— Да, представляю себе! — отозвалась леди Мюриэл. — Но нам остается лишь воображать себе все это! А как мы можем это проверить?
— Знаете, мне в голову пришла одна курьезная мысль, — вставил я. — А что, если к дому снизу привязать канат и тянуть его за этот канат на землю? Ведь тогда скорость движения дома будет выше, чем ускорение свободного падения, тогда как мебель — да и наши собственные персоны — будут падать с прежней скоростью и, таким образом, останутся далеко позади…
— Это означает, что мы взлетим под потолок, — заявил граф. — И неизбежным следствием этого будет сотрясение мозга.
— Чтобы избежать этого, — заметил Артур, — давайте прикрепим мебель к полу, а сами покрепче привяжем друг друга к креслам. И тогда мы сможем, как обычно, пить чай в пять часов вечера.
— Одно небольшое уточнение! — весело прервала его леди Мюриэл. — Нам придется крепко держать в руках чашки. А что же будет с чаем?
— Да, о чае я и забыл, — вздохнул Артур. — Ну, он, само собой, взлетит под потолок — пока вы как-нибудь его не выпьете!
— Ну, я думаю, чепухи на сегодня вполне довольно, — заметил граф. — Кстати, какие новости привез нам джентльмен из достославного града Лондона?
Я начал рассказывать последние новости, и беседа стала еще более непринужденной. Когда же Артур знаком показал мне, что нам пора, и мы, после душной комнаты окунувшись в вечернюю прохладу, побрели по берегу, наслаждаясь тишиной, нарушаемой лишь шорохом волн да доносившейся издалека старинной рыбачьей песней, не меньше, чем нашей странной беседой, затянувшейся допоздна.
Мы уселись на камни вокруг бухточки, до такой степени кишевшей всевозможными формами животной, растительной и зоофитной — или как там она называется — жизни, что я углубился в ее изучение, а когда Артур заявил, что нам пора возвращаться домой, я попросил оставить меня одного — понаблюдать за обитателями берега.
Между тем рыбачья песня раздавалась все ближе и ближе; их лодка стояла у самого берега, и я бы еще долго наблюдал за тем, как они выгружают на берег свой улов, если бы микрокосм, копошившийся у моих ног, не напомнил о себе более настойчивым образом.
Меня буквально заворожил огромный старый краб: в его манере двигаться, раскачиваясь из стороны в сторону, в пристальном взгляде выпученных глаз и в бесцельной стремительности движений было нечто, что напомнило мне Садовника, с которым подружились Сильвия и Бруно; и я, наклонившись, даже разобрал заключительные ноты мелодии его безумной песни.
Наступила тишина, которую прервал звонкий голосок Сильвии: «Не будете ли вы столь любезны позволить нам пройти?»
— Что-о? Опять за тем старым Нищим? — проворчал Садовник и запел:
Он думал — кофемолку вновь
Всласть крутит Кенгуру.
Он пригляделся — то была
Пилюля из куру.
Приняв ее, он прошептал: —
Я тотчас же умру!
— Мы вовсе не хотим, чтобы он что-нибудь принял, — пояснила Сильвия. — Он совсем не голоден. Мы просто хотим повидаться с ним. Будьте так добры…
— Ну ладно! — согласился Садовник. — Я всегда поступаю по-доброму. Никогда никого не обижаю. Ну, проходите же! — С этими словами он распахнул калитку, и мы вышли на пыльную дорогу.
Мы быстро добрались до куста, который столь загадочным образом опускался в землю. Сильвия достала из тайника волшебный медальон, задумчиво повертела его в руках и с беспомощным видом обратилась к Бруно:
— Что же мне с ним делать, Бруно, а? У меня все вылетело из головы!
— Поцелуй его! — Таков был неизменный совет Бруно в случае сомнения или затруднения.
Сильвия послушно поцеловала медальон, но это ничего не дало.
— Попробуй потереть его наоборот, — опять посоветовал Бруно.
— Как это наоборот? — удивленно спросила Сильвия. Она собиралась потереть его и так и сяк.
Она потерла медальон слева направо. Результата не было.
Тогда она потерла справа налево.
— Стой, стой, Сильвия! — испуганно воскликнул Бруно. — Погляди, что творится!
Оказалось, что деревья, высившиеся на склоне соседнего холма, начали медленно, одно за другим, подниматься вверх, а маленький ручеек, мирно журчавший у наших ног, вдруг принялся бурлить, пениться, шипеть и брызгаться во все стороны, так что даже стало жутко.
— Потри его как-нибудь по-другому! — воскликнул Бруно. — Попробуй вверх-вниз! Скорее!
Как оказалось, это была удачная мысль. Вверх-вниз сразу же подействовало: ландшафт, на котором появились было признаки умственного расстройства в различных направлениях, вернулся к своему обычному здравому состоянию — за исключением маленькой желтовато-бурой мышки, которая продолжала по-прежнему, словно сумасшедшая, сновать взад-вперед по дороге, помахивая хвостом, словно львенок.
— Пойдем-ка за ней, — проговорила Сильвия. Эта мысль оказалась как нельзя более удачной. Вскоре мышка перешла на неторопливый бег, так что мы вполне поспевали за ней. Единственное, что меня несколько озадачило, — это быстрое, буквально на глазах, превращение крошечной зверюшки, которая с каждым мигом все больше и больше походила на настоящего льва.
Вскоре превращение окончилось, и перед нами предстал благородный лев, терпеливо поджидавший нас. Дети при виде его не испытывали ни малейшего страха; они подошли и принялись гладить его, словно это был не лев, а шотландский пони.
— Подсади меня! — воскликнул Бруно.
Сильвия тотчас помогла ему усесться на широкой спине благородного зверя и сама уселась позади брата на манер амазонки. Бруно мигом запустил руки в роскошную гриву льва, намереваясь править своим удивительным скакуном.
— Н-но-о! — воскликнул он, и этого оказалось вполне достаточно; лев сразу понял, куда ему мчаться, пустился в галоп, и вскоре мы очутились в дремучем лесу. Я говорю «мы», потому что я, разумеется, сопровождал детей, хотя и сам не смогу объяснить, как мне удалось не отставать от льва. Я был рядом с ними в тот самый момент, когда мы примчались к домику старика Нищего. Лев почтительно опустился возле его ног, а Сильвия и Бруно мигом спрыгнули на землю и бросились в объятия отца.
— Из огня да в полымя! — задумчиво проговорил старик сам с собой, когда дети закончили свой сбивчивый рассказ о визите Посла; они, разумеется, рассказывали с чужих слов, потому что сами его не видели. — Из огня да в полымя! Такова ваша судьба. Я все вижу, но ничего не в силах изменить. Эгоистичность хитрого и коварного мужчины, самовлюбленность амбициозной и лукавой женщины, эгоизм избалованного, себялюбивого ребенка — все это ведет к одному концу: из огня да в полымя! Боюсь, что и вам, дорогие мои, не миновать страданий на этом пути. А когда вам станет совсем невыносимо, вы можете обратиться ко мне. Я всегда помогу вам…
Наклонившись, он взял горсть пыли и развеял ее по ветру, медленно и строго произнося слова, звучавшие как заклинание. В наступившей тишине дети изумленно глядели на него.
Пусть зависть, злоба и вражда
В ночи погаснут без следа,
Пусть станет силою беда,
Пускай во тьме горит звезда,
Пусть ложь исчезнет навсегда!
Облачко пыли, как живое, повисло в воздухе; в нем замелькали причудливые тени, перетекавшие одна в другую.
— Смотрите, буквы! А вот и слова! — прошептал Бруно, в испуге прижавшись к Сильвии. — Жаль, что я не могу разобрать их! Прочти их, Сильвия!
— Попробую, — отвечала девочка. — Подожди минутку; может быть, мне удастся разобрать вон то слово…
«Я тотчас же умру!» — вдруг зазвучал в наших ушах знакомый хриплый голос.
«Приняв ее, — он прошептал, —
Я тотчас же умру!»
Глава девятаяШУТ И МЕДВЕДЬ
Да, мы опять оказались в саду; чтобы хоть как-то избавиться от этого назойливого голоса, мы поскорее вошли в дом и очутились в библиотеке… Уггуг хныкал, возле него с донельзя удивленным видом стоял Профессор, а Госпожа, нежно обняв сына, повторяла снова и снова: «…и они еще заставляют его учить эти ужасные уроки! Ах, мой бедный мальчик!»
— Из-за чего сыр-бор? — сердитым голосом спросил Вице-Правитель, входя в зал. — Кто поставил здесь эту вешалку для шляп? — С этими словами он повесил свою шляпу на голову Бруно, стоявшего посреди зала. Мальчик был настолько удивлен резкой сменой декораций, что даже не попытался сбросить шляпу, хотя она доходила ему до плеч, делая его похожим на маленькую свечку, накрытую огромным колпачком.
Профессор вежливо объяснил, что Его Высочество изволили сказать, что они не выучили урок.
— А ну-ка, живо выучи урок, слышишь, щенок?! — загремел Вице-Правитель. — Вот тебе! — Послышался звук громкой оплеухи, и несчастный Профессор бросился в другой конец зала.
— Спасите! Отбейте! — пролепетал старый книжник, плюхаясь на колени перед Госпожой.
— Отбрить? С радостью! — отвечала та. Она усадила Профессора в кресло и повязала ему на шею салфетку. — Где бритва?
Тем временем Вице-Правитель, крепко держа Уггуга за шиворот, колошматил его зонтиком.