— Гадость? — переспросил Профессор. — А ты как думал? Во что превратится Лекарство, если перестанет быть гадостью?
— Во вкусность, — сказал Бруно.
— Я хотел сказать... — пробормотал Профессор, сбитый с толку быстрым ответом мальчика, — такого не бывает! Лекарство обязано быть гадостью, понимаешь? Будь любезен, снеси этот кувшин в людскую, — обратился он к лакею, появившемуся на звонок, — и скажи, что нужно его принять кому следует.
— А кому следует его принять? — спросил лакей, взяв кувшин.
— Ох, а вот этого я ещё и не выяснил! — смущённо пробормотал Профессор. — В общем, скоро сам приду и разберусь. Без меня пусть не начинают! Но это и впрямь чудо, — обратился он к детишкам, — каких успехов я добился в лечении Болезней! Тут у меня кое-что записано для памяти. — Он достал с полки кипу листков бумаги, сколотых вместе по два и по три. — Вот, взгляните на эту подшивочку. «Младший Повар Номер Тринадцать вылечился от обычной лихорадки — Febris Communis». Так, посмотрим, что к нему подколото. «Дал Младшему Повару Номер Тринадцать двойную дозу Лекарства». Есть чем гордиться, как по-вашему?
— Но что за чем следовало? — спросила Сильвия с весьма озадаченным видом.
Профессор внимательно просмотрел свои бумажки.
— Оказывается, на них не поставлены даты, — удручённо признался он, — так что, боюсь, не смогу вам сказать. А ведь было и то и другое, на этот счёт нет никаких сомнений. Лекарство, видите ли, великая вещь. Вот Болезни — это уже не столь существенно. Лекарство можно хранить целые годы, но никому ещё не захотелось столько хранить свою Болезнь! Кстати, пойдёмте-ка поглядим на нашу эстраду. Садовник просил меня взглянуть перед началом, всё ли меня в ней устраивает. Так что мы можем сходить сейчас, пока не стемнело.
— Давайте сходим посмотреть Устраду! — обрадовался Бруно.
— Тогда надевай шляпку, Бруно, — ответила сестра. — Чего копаешься? Не заставляй дорогого Профессора тебя ждать!
— Не могу её найти! — печально ответил братец. — Я её катал туда-сюда, и она куда-то закатилась!
— Может быть, туда? — сказала Сильвия, указав на тёмный чулан, дверь которого была слегка приоткрыта. Бруно побежал к чулану и скрылся в темноте. Спустя минуту он вышел оттуда с удручённым видом и осторожно прикрыл за собой дверь.
— Её там нет, — сказал он с такой необыкновенной скорбью, что Сильвия удивилась и забеспокоилась.
— А что тогда там, Бруно?
— Там паутина и два паука... — задумчиво произнёс Бруно, перечисляя по пальцам, — обложка от альбома, черепаха, блюдо с орехами, старичок какой-то...
— Старичок! — воскликнул Профессор и сразу же сам бросился к чулану. — Это, должно быть, Другой Профессор — он уже давным-давно потерялся!
Профессор распахнул дверь чулана, и точно — нашим взорам предстал Другой Профессор, сидящий на стуле с книгой на коленях и занятый тем, что закусывал орехами с блюда, которое ему, по счастью, удалось снять, дотянувшись до ближайшей полки. Он оглядел всех нас, но пока не раскусил очередной орех и не съел ядрышка, ни слова нам не сказал. Затем он задал свой обычный вопрос:
— К Лекции всё готово?
— Начнётся через час, — ответил Профессор, уклоняясь от прямого ответа. — Но сперва нужно подыскать того-сего Императрице на удивление. А после будет Банкет...
— Банкет! — вскричал Другой Профессор, вскакивая со стула, отчего комнату заволокло облаком пыли. — Тогда я лучше пойду и... и причешусь. В каком я только виде!
— Он, скорее, нуждается в щётке! — сказал Профессор, критически оглядев коллегу. — А вот и твоя шляпа, мой маленький друг! Это я надел её по ошибке. Я совершенно забыл, что на мне уже надета одна. Так пойдёмте посмотрим эстраду.
— А там опять поёт этот милый Садовник! — радостно воскликнул Бруно, когда мы оказались в саду. — Хотите, угадаю: он поёт такую песню, которая всё тянется и тянется!
— Именно, всё тянется! — подтвердил Профессор. — Это, знаете ли, не такое дело, от которого легко отделаться!
— А от какого дела легко отделаться? — спросил Бруно, но Профессор счёл, что полезнее не отвечать.
— Что это вы делаете с ёжиком, любезный? — обратился он к Садовнику, который, как это и раньше с ним бывало, стоял на одной ноге и бубнил себе под нос свою песенку. Другой ногой он катал туда-сюда свернувшегося клубком ежа.
— Интересуюсь знать, что едят ежи, вот и попридержал здесь ежика от обеда. Может, он картошку ест.
— Лучше бы вы попридержали картошки от обеда, — сказал Профессор. — Вот бы и посмотрели, ест ли её ваш ежик.
— А что! И верно! — восхищённо воскликнул Садовник. — А вы на эстраду пришли взглянуть?
— Ага, ага! — радостно закивал Профессор. — И детишки вернулись, видите?
Садовник ухмыльнулся и поглядел на них. Затем он встал на обе ноги и повёл нас к Павильону, на ходу напевая:
«Он присмотрелся — нет, Пример
На Правило Троих.
Сказал он: “Никогда задач
Я не решал таких!”»
— Этот куплет вы уже спели один раз пару месяцев назад, — сказал Профессор. — Продолжение у вашей песни есть?
— Только один последний куплет, — печально ответил Садовник. И пока он его для нас пел, по его щекам катились слёзы.
«Он думал, это довод “за”,
Что он Персидский шах.
Он присмотрелся — нет, седло
Повисло на вожжах.
Сказал он: “Ишь ты, сорвалось!
Короче, дело швах!”»
Поперхнувшись рыданиями, Садовник торопливо отошел от нас на пару ярдов, чтобы немного успокоиться.
— А он на самом деле видел висящее на вожжах седло? — спросила Сильвия, когда мы пошли дальше.
— А как же! — ответил Профессор. — Ведь эта песенка — подлинный рассказ о его жизни!
У Бруно всегда наготове были слёзы сочувствия к чужому горю.
— Как жаль, что он не сделался Персидским шахом! — захныкал он. — Тогда, наверно, он стал бы счастливее? — спросил мальчик Профессора.
— Зато Персидский шах не стал бы от этого счастливее, — ответил Профессор. — Ну, как вам нравится наша эстрада? — спросил он, когда мы вошли в Павильон.
— Я подложил под неё дополнительный брус, — сказал Садовник, любовно поглаживая край эстрады. — Теперь она такая прочная, что... что на ней может станцевать бешеный слон!
— Примите мою благодарность! — с чувством произнес Профессор. — Только я не знаю в точности, что нам может понадобиться, и меня это слегка беспокоит. — Он помог детишкам взобраться на эстраду, чтобы объяснить им её устройство. — Здесь, как вы видите, три сиденья для Императора, его супруги и принца Уггуга. Ой! Нужно же поставить ещё двое кресел! — всполошился он и объяснил Садовнику: — Одно для леди Сильвии, а другое для этого меньшого существа!
— А можно мне помогать вам на Лекции? — спросил Бруно. — Я умею показывать фокусы.
— Это, конечно, хорошо, но Лекция всё-таки не фокус, — сказал Профессор, занимаясь с какими-то диковинными на вид механизмами, стоящими на столике. — Слушатели могут задавать вопросы, и придётся отвечать...
— Я могу! — воскликнул Бруно.
— Ты сможешь ответить на их вопросы? Отвечать надо будет с умом, как по-писанному!
— Я и отвечаю всегда по-писанному! Всегда отвечаю, когда Сильвия пишет мне таблицу умно... — И мальчик запнулся.
Профессор несказанно удивился, хоть твёрдо решил не подавать виду.
— Это хорошо, когда таблицу пишут умно. Так, что у меня на сей счёт? — пробормотал он, раскрывая свою записную книжку. — Во-первых, какую таблицу?
— Скажи ты, Сильвия! — прошептал Бруно сестре, подёргав её за плечо.
— Сам скажи, — ответила Сильвия.
— Я не могу, — сказал Бруно. — У меня это слово корявится.
— Чепуха! — рассмеялась Сильвия. — Ты отлично сможешь его произнести, только попытайся. Давай же!
— Умно! — выпалил Бруно. — Это кусочек того слова.
— О чём он говорит? — воскликнул сбитый с толку Профессор.
— Он имеет в виду таблицу умножения, — объяснила Сильвия.
Профессор с досадой захлопнул свою книжку.
— Это совсем не то, — сказал он.
— Я всё время отвечаю совсем не то, — подтвердил Бруно. — Скажи, Сильвия!
Разговор был прерван громким гулом труб.
— Ох! Началось! — воскликнул Профессор и, схватив детей за руки, помчался в Дворцовую Гостиную. — Я и не знал, что уже так поздно!
Посреди Дворцовой Гостиной стоял небольшой столик с вином и печеньем, около него сидели встречавшие нас Император с Императрицей. Вся остальная мебель из Гостиной была вынесена, чтобы для гостей было больше места. Мне сразу бросилась в глаза разительная перемена, произошедшая за эти месяцы с лицами Царственной четы. Теперь для Императора обычным было отсутствующее выражение лица, в то время как по физиономии Императрицы то и дело пролетала бессмысленная ухмылка.
— Наконец-то! — сердито заметил Император, стоило Профессору с детишками занять свои места. Было явственно видно, что он здорово рассержен, и причину мы вскоре поняли. На его взгляд, приготовления, сделанные для Императорского приёма, не соответствовали его рангу.
— Простецкий столик из красного дерева! — рычал он, презрительно тыча в него пальцем. — Почему его не сделали из золота, позвольте спросить?
— Но на это ушло бы слишком много... — начал было Профессор, но Император оборвал его.
— А пирог! С обыкновенным изюмом! Почему его не сделали из... из... — Его Величество не докончил и перескочил на новый предмет. — А вино! Всего лишь старая Мадейра! Почему его не... А кресло! Оно вообще никуда не годится! Почему не трон? Прочие оплошности ещё можно извинить, но этого я не потерплю!
— А вот чего я не потерплю, — сказала Императрица, не желая отставать от своего свирепого муженька, — так это стола