Арабы
Людям не под силу было бы описать, в какую груду развалин превратилась Испания.
В разгар лета где-то между 634 и 636 гг.[209] Меч Бога (Сайфуллах) оказался у восточных ворот Дамаска[210]. Человека, носившего это прозвище, звали Халид ибн аль-Валид. Он был опытным полководцем, ветераном многих сражений и жил ради того, чтобы вести войны в пустыне и захватывать добычу. Он занимал один из главных постов в воинстве, недавно покинувшем Аравийский полуостров и вооруженном лишь острыми клинками и силой новой веры. Халид был мусульманином – членом племени курайшитов и одним из первых последователей ислама. Прозвище Меч Бога ему дал сам пророк Мухаммед, которому было ниспослано свыше слово Аллаха.
Но Мухаммед умер 8 июня 632 г., и своим высоким положением Халид был обязан другому человеку – пожилому и худощавому бывшему торговцу с впалыми щеками и тонкой крашеной бородой, который носил имя Абу Бакр, а также титулы халифа (земного преемника Мухаммеда) и эмира (повелителя правоверных)[211]. Халиф вручил Халиду высокое военное звание в награду за десять лет верной службы. В первые годы духовного и политического существования ислама в Западной Аравии Халид выступал против Мухаммеда – и даже нанес Пророку сокрушительное поражение в бою, но в 620-х гг. он обратился к вере и с тех пор преданно служил ей. В Аравии он сражался с враждебными племенами и другими претендентами на титул халифа. В Ираке Халид победил войско персов. Чтобы достигнуть Дамаска, он шесть дней вел своих людей через опаленную зноем сирийскую пустыню. А чтобы запасти достаточно воды для этого тяжелейшего перехода, они взяли 20 тучных старых верблюдиц, сполна напоили их и завязали им пасти, чтобы не дать жевать жвачку, и затем каждый день убивали часть из них и добывали воду из их желудков[212]. И вот Халид стоял под стенами Дамаска, готовый нанести удар своему самому опасному тогда врагу.
Дамаск был одним из главных городов византийской Сирии: прославленная твердыня империи на краю пустыни, древняя, как библейские сказания, с прекрасными каналами и улицами (самая широкая из них называлась Прямая) и множеством церквей, в одной из которых хранилась ценнейшая христианская реликвия – голова Иоанна Крестителя. Прямоугольник прочных каменных стен, строившихся в Дамаске при нескольких римских императорах во II–III вв., тянулся примерно на 1500 м в длину и вдвое меньше в ширину. Семь ворот в крепостных стенах строго охранялись, а в крепости на северо-восточном углу стоял греко-армянский гарнизон, защищавший город именем императора Ираклия. Помимо всего этого, в городе укрывались остатки византийской армии, недавно разгромленной арабами в долине реки Иордан и бежавшие в Дамаск для перегруппировки. Чтобы захватить Дамаск, Халиду требовалась не только сила, но и ум.
Изначально перспектива выглядела не слишком многообещающе. Арабы выставили для сражения самых опытных солдат и лучших военачальников, в числе которых был Амр ибн аль-Ас, такой же закаленный в боях, как Халид. Амр занял позицию к западу от Дамаска, недалеко от ворот Святого Фомы. На дороге к северу от города арабы поставили заставу в маленькой деревушке под названием Барза. Однако у арабских полководцев не было ни мощных осадных машин, ни передового вооружения – чтобы достать лестницы, им пришлось ограбить близлежащие монастыри. При таком положении дел вынудить горожан сдаться можно было, лишь запугав их или заставив голодать. Обычно для этого город брали в осаду: перекрывали все ворота и не впускали и не выпускали никого, кроме послов. При этом очень важно было проникнуть в сознание осажденных, убедив их, что у них будет больше шансов спасти свою жизнь, если они впустят нападающих, вместо того чтобы сопротивляться им.
О том, как долго Халид, Амр и их товарищи простояли под стенами Дамаска, можно только догадываться: в разных источниках срок колеблется от четырех месяцев до года с лишним. В любом случае этого времени оказалось достаточно, чтобы горожане поняли: ждать помощи от императора Ираклия бессмысленно. Ираклий, до этого потерпевший от арабов ряд поражений и вынужденный уступить им великолепный южносирийский город Босру, явно не желал тратить силы на нового врага, который сумел ненадолго возвыситься, но вскоре наверняка должен был исчерпать ресурсы и растерять единство и целеустремленность. Арабы не были персами. В конце концов, вряд ли они собирались захватить мир.
Вот только… они действительно собирались.
Как многое в истории арабских завоеваний VII–VIII вв., современные и близкие к современным отчеты об осаде Дамаска запутаны и с трудом согласуются между собой. Однако мы можем с некоторой уверенностью утверждать, что долгая осада помогла Халиду ибн аль-Валиду и арабской армии полностью сломить волю жителей Дамаска к сопротивлению. Согласно одному источнику, созданная Халидом шпионская сеть донесла, что византийский правитель города собирается устроить большой пир, чтобы отпраздновать рождение сына. В разгар празднования люди Халида забросили веревки с крючьями на зубчатые стены у восточных ворот и взобрались по ним, выкрикивая: «Аллаху Акбар!» («Бог велик!»)[213], перебили немногочисленную стражу и ворвались в город. По другой версии, измученные осадой горожане, не дожидаясь вторжения, сами начали переговоры с Амром у ворот и согласились сдаться. Возможно, в какой-то мере правдивы обе истории[214]. Так или иначе, в 635 г. (или 636) город официально передали мусульманам. Финансовые условия сдачи выработали на мирной конференции, проходившей на крытом рынке в центре города. «Дамаск покорился, и его жители заплатили джизью», – записал в начале X в. летописец ат-Табари, автор монументальной истории ислама[215]. Джизьей назывался подушный налог, который собирали с иудеев, христиан и других приверженцев монотеистических религий: выплачивая его, они получали право спокойно жить и совершать свои обряды. Победа подняла боевой дух арабов на небывалую высоту. И нанесла крайне болезненный удар по византийской гордости. Это было только начало.
Когда Ираклий понял, что больше не может закрывать глаза на арабскую угрозу и надеяться, что она исчезнет сама собой, то послал в Сирию 150-тысячную армию[216] (так гласит поздний источник, хотя более вероятной представляется цифра около 20 000). Армия состояла из греков, армян и арабов-христиан, в большинстве неспособных или не желавших общаться друг с другом в силу языкового барьера и несходства религиозных и политических взглядов. Арабы бросили в этот регион примерно столько же людей. Две большие армии столкнулись в долине реки Ярмук, в том месте, где сегодня пролегает неспокойная граница между Сирией, Иорданией и Голанскими высотами. Долгая битва началась, вероятно, в августе 636 г. и продолжалась несколько недель. В один из ключевых моментов Халид (который снова командовал войском, хотя успел впасть в немилость у нового халифа – Омара) обратился к своим людям с воодушевляющей речью. Он сказал, что их ждет «битва во имя Бога», и просил «сражаться с чистым сердцем, ища Бога в своих трудах», и не роптать, если сегодня придется отдать жизнь во имя Аллаха[217].
Это обращение к исконно мусульманской пылкости вкупе с продуманными кавалерийскими маневрами Халида, а также постоянными раздорами внутри византийской армии, вспышкой чумы и мощной песчаной бурей обеспечили арабам убедительную победу. Один франкский летописец, находившийся примерно в 4000 км от места событий и отделенный от них парой десятилетий, но хорошо осведомленный о делах на Востоке, сетовал в письме, что в битве при Ярмуке «войско Ираклия сокрушил меч Господень»[218]. Бог выбрал сторону – и, по-видимому, в этот раз он благоволил армиям ислама.
Осада Дамаска и битва при Ярмуке положили начало поразительно быстрому арабскому завоеванию византийских Сирии, Палестины и Египта. В 638 г. сдался Иерусалим. Патриарх Софроний мирно передал арабам управление городом, но позже оплакивал его участь в проповедях: явление «мстительных богоненавистных сарацин», по его мнению, доказывало, как сильно Бог разгневан грехами христиан[219]. Но, судя по всему, стаду Христову уже поздно было пытаться умилостивить своего Бога. В 641 г. после череды осад мусульманские армии взяли стратегически важный портовый город Кесарию. Из 7000 защитников города лишь немногим удалось спастись на кораблях в Константинополь; оставшиеся были казнены после падения города[220]. В том же году умер Ираклий. Примерно во время судьбоносной битвы при Ярмуке он произнес слова, оказавшиеся пророческими: «Покойся с миром, Сирия»[221].
Завоевание арабами Сирии в 632–642 гг. было одним из самых поразительных достижений своего времени. Прежде всего, оно окончательно и бесповоротно отрезало от Византийской империи восточное крыло, до этого почти семьсот лет принадлежавшее Риму. Граница Византии теперь отодвинулась к хребту Нур на восточной окраине Малой Азии и редко заходила дальше него до окончания Средних веков. Но, что гораздо важнее, завоевание Сирии стало одним из первых крупных триумфов новой державы – Арабского халифата, которому предстояло в скором времени завладеть немыслимыми территориями (площадью более 12 миллионов кв. км) и распространиться до границ Китая и Атлантического побережья Европы. За сто с лишним лет от смерти Мухаммеда до падения халифата Омейядов в 750 г. арабские армии появлялись везде, от Центральной Азии до Ближнего Востока и Северной Африки. Они бурей пронеслись по занятому вестготами Пиренейскому полуострову и были замечены даже на юге Франции. Повсюду они настойчиво насаждали мусульманские правительства и новые правила жизни, торговли, образования, мышления, строительства и богослужения. Столицей созданного ими обширного халифата стал Дамаск, увенчанный Великой мечетью – одним из мировых шедевров средневековой архитектуры. В Иерусалиме на месте старинного Второго храма иудеев они построили Купол Скалы, до сих пор ярко сверкающий на фоне остальных городских достопримечательностей. Из городков, где стояли арабские военные гарнизоны, выросли крупные новые города, такие как Каир (Египет), Кайруан (Тунис) и Багдад (Ирак). Другие поселения – Мерв в Туркменистане, Самарканд в Узбекистане, Лиссабон в Португалии и Кордова в Испании – переживали расцвет и превратились в крупные торговые города.
Халифат, возникший в результате арабских завоеваний, был не просто новым политическим объединением. Прежде всего, это была империя веры, далеко обогнавшая в этом отношении Римскую империю (даже если взять Римскую империю времен обращения Константина в христианство, реформ Юстиниана или насильственного крещения византийских иудеев в правление Ираклия). Старый язык (арабский) и новая вера (ислам) составляли важнейший аспект самосознания завоевателей и со временем стали играть огромную роль в жизни побежденных.
Возникновение в VII–VIII вв. глобального мира ислама оставило глубокий отпечаток в истории Средних веков, а последствия этого события мир ощущает на себе даже сегодня. За исключением Испании и Португалии (и позднее Сицилии) почти все крупные территории, захваченные раннесредневековыми мусульманскими армиями, сохраняли и до сих пор продолжают сохранять исламскую идентичность и культуру. Дух изобретательности и научного поиска, процветавший в ряде крупных космополитичных мусульманских городов, сыграл ключевую роль в наступлении эпохи Возрождения.
Религиозные расколы, возникшие в годы становления ислама, неотступно преследовали Ближний и Средний Восток в Средние века и влияют на внешнюю политику современного мира. Истоки разногласий между суннитами и шиитами лежат во времени первых халифов. Возникшие в VIII в. арабо-персидские противоречия продолжаются на современном Ближнем Востоке в виде геополитического соперничества между Саудовской Аравией и Ираном. Сложное наследие конфликтов и взаимного сосуществования мусульман, иудеев и христиан также отчасти связано с раннесредневековыми арабскими завоеваниями. Сражения, преломленные через призму веры, продолжают бушевать и сегодня, нередко в тех же самых местах, что и полторы тысячи лет назад: в Палестине, Иерусалиме, Сирии, Египте, Ираке, Иране и Ливии. Приведем всего один пример. Город Дамаск осаждали не только в 630-х гг. – в 1120-х гг. на него напали армии крестоносцев, в 1400 г. его осадили монголы-мусульмане и турки во главе с Тамерланом, в 1840-х и 1860-х гг. там бушевали религиозные погромы, в 1920-х его бомбили французы, и наконец, совсем недавно за него шли ожесточенные бои в ходе гражданской войны в Сирии. В районе Дамаска под названием Ярмук развернулась одна из самых печально известных битв современности.
Это невероятное наследие, но дело не только в нем. Арабские завоевания больше, чем любое другое явление, способствовали возвышению ислама как одной из главных мировых религий. В 2015 г. в мире насчитывалось 1,8 миллиарда мусульман, из них около 80–85 % составляли сунниты и 15–20 % шииты. На Ближнем Востоке ислам с большим отрывом занимает положение господствующей религии. Кроме того, он представляет собой крупнейшую по числу приверженцев религию в Северной и Восточной Африке, вторую в Великобритании и континентальной Европе и третью – в США. Таким образом, около четверти всего населения мира в том или ином виде придерживается той веры, которую исповедовали Халид ибн аль-Валид, Амр аль-Ас и их сподвижники, стоявшие под стенами Дамаска в 630-х гг.
Рождение веры
Город Мекка расположен в жаркой долине на западе Аравийского полуострова в области Хиджаз. Он находится примерно в 80 км от побережья и защищен от бескрайних песков внутренних районов Аравии горной цепью Сарават (Джибал-ас-Сират, или ас-Сирават)[222]. В зимние месяцы в Мекке царит умеренный климат, но затем приходит невыносимо жаркое долгое лето, когда дневная температура нередко поднимается выше 45 °C. В условиях раннего Средневековья знойный климат делал практически невозможным серьезное сельскохозяйственное развитие, но, несмотря на это, город процветал благодаря своему географическому положению и духовному значению. В VII в. экономика Мекки переживала подъем, поскольку город служил одним из перевалочных пунктов на главном торговом пути, по которому караваны верблюдов перевозили товары между оживленными портами Красного моря и шумными рынками, расположенными дальше к северу. Благовония, специи, рабы и шкуры животных – все это проходило через Мекку по пути в более крупные арабские города-оазисы, такие как Ясриб, и далее на богатые рынки Персии и Византии. Самые успешные жители Мекки в VII в. были не просто купцами: скорее это был класс торговцев и инвесторов – протокапиталистов, хорошо понимавших, как использовать те возможности, которые давало выгодное географическое положение и готовый доступ к финансам. Однако кроме них в городе был недовольный низший класс, отрезанный от деловых прибылей и инвестиций и постепенно осознающий глубину растущей пропасти между богатыми и бедными[223].
Впрочем, проходящие торговые караваны были не единственным преимуществом Мекки. Здесь находилось важное место паломничества – Кааба, кубический храм из черного вулканического камня, построенный, согласно преданию, ветхозаветным патриархом Авраамом[224]. Паломники приходили издалека, чтобы поклониться изображениям богов, стоящим вокруг Каабы, и увидеть лежащий в ее восточном углу издавна почитаемый Черный камень. Священный камень – некоторые считали его метеоритом, упавшим с неба на землю, – был старше, чем сама Кааба. Среди богов и богинь, которым поклонялись в Каабе, особое место занимал Аллах, но в начале VII в. там почитали также бога по имени Хубал и трех богинь, которых звали Манат, Аллат и аль-Узза[225]. Внутри Каабы находилось даже живописное изображение Девы Марии и Иисуса. Традиционно принято считать, что в окрестностях храма насчитывалось не менее 360 идолов.
Трудно понять, следует ли воспринимать это число буквально, но в любом случае раннесредневековая Аравия представляла собой бурлящий плавильный котел разнообразных культов и верований. В некоторых городах и областях (особенно в том, который мы сейчас называем Йеменом) процветали общины арабских иудеев и христиан. Во многих других местах нормой был политеизм. Кроме этого, были люди, которых мы могли бы назвать язычниками-монотеистами – верующие в единого Бога, но не того, о котором говорится в священных писаниях иудеев и христиан. Было множество пустынных пророков, мистиков, монахов и отшельников. Некоторые, следуя примеру раннехристианских отцов-пустынников, стремились приблизиться к Богу через аскетическую жизнь в песках под палящим солнцем[226]. Коротко говоря, арабская религия отличалась неоднородностью и многообразием и изобиловала мелкими местными культами, что в целом вполне естественно. Арабское общество было в основном племенным, и, несмотря на близость нескольких региональных сверхдержав – Византии и зороастрийской Персии, а также христианской Эфиопии, – ни одной из них не удавалось удерживать арабов в подчинении достаточно долго, чтобы за это время поощрением или насилием распространить среди них определенную «государственную» религию. Византийцы и персы смогли разве что опосредованно вовлечь две североарабские племенные группы, лахмидов и гассанидов, в свои приграничные войны. Это был клиентелизм, а не колониализм. В Аравии переменам суждено было прийти изнутри.
С середины V в. главенствующее положение в Мекке заняло племя курайшитов. Именно в этом племени примерно в 570 г. появился на свет Мухаммед. Он родился в состоятельной семье из клана Бану Хашим, но уже в детстве пережил несколько тяжелых потерь. Его отец Абдаллах умер вскоре после его рождения, а когда ему исполнилось восемь лет, умерла и его мать Амина. Далее его воспитывал дед, а позднее дядя Абу Талиб, предводитель Бану Хашим. В возрасте около двух лет Мухаммеда временно отдали на усыновление жившим в пустыне бедуинам[227].
Сводный брат Мухаммеда однажды увидел, как ангелы, одетые во все белое, вынули из его груди сердце, омыли снегом и вернули очищенным на прежнее место[228]. В юные годы мистики и монахи не раз предсказывали Мухаммеду, что его ждет великая судьба (по крайней мере, так рассказывали позднее, когда на него действительно снизошло величие).
Однако величие пришло к Мухаммеду относительно поздно. Всю жизнь он занимался торговлей, но примерно в возрасте 40 лет (ок. 609–610) начал видеть пророческие сны и видения, и ему стали являться обитатели небес. Все изменилось после того, как в пещере на горе Хира на окраине Мекки, куда Мухаммед любил время от времени удаляться для размышлений, ему явился ангел Гавриил, который прямо обратился к нему и велел читать во имя Господа. Мухаммед вскоре понял, что он избран быть пророком и посланником Аллаха – последним в длинной череде пророков, протянувшейся от Иисуса, Соломона, Давида, Авраама, Ноя и Моисея до первого человека, Адама. Это была ошеломляющая новость, но он смог преодолеть изначальный ужас и замешательство. В следующий раз ангел явился к нему только через три года. Однако после этого Мухаммед начал регулярно слышать откровения Господа, иногда в виде слов, а иногда в виде божественного звучания, которое требовалось расшифровать. Ангел показал ему, как правильно совершать ритуальные омовения и как молиться Аллаху. Эти обряды легли в основу новой религии – ислама. Откровения Мухаммеда в том виде, в котором он произносил их на арабском языке, позднее собрали в священную книгу Коран. Отдельные изречения Пророка, а также записанные со слов сподвижников воспоминания о его мнениях и поступках (хадисы) вошли в сборник священных преданий – Сунну, на основе которого сформировался исламский правовой кодекс и нравственные представления общества.
Разумеется, новая религия не имела смысла без последователей. Мухаммед был далеко не единственным пророком в раннесредневековой Аравии, и монотеистическая, опирающаяся на ритуалы вера, которой он отныне посвятил свою жизнь, стояла в одном ряду с сотнями других культов и верований, исповедуемых разными племенами. По этой причине его главной целью было убедить людей следовать за ним и правильно поклоняться Аллаху. Проницательный и умный, обладающий репутацией благонадежного, рассудительного и сдержанного человека, Мухаммед без труда склонил на свою сторону родных и друзей. Среди первых последователей были его жена Хадиджа, племянник Али, близкий друг Абу Бакр и его приемный сын Зейд. Других арабов, в том числе курайшитов, пришлось уговаривать несколько дольше. Учение Мухаммеда, призывавшее отвергнуть всех остальных богов и идолов в пользу одного Аллаха, вряд ли выглядело многообещающим коммерческим предложением в городе, экономика которого в значительной степени зависела от прибывающих издалека и поклоняющихся самым разным богам паломников. За несколько лет до этого Мухаммед потратил немало сил и средств, чтобы перенести священный Черный камень на новое место внутри обновленной, превосходно отреставрированной Каабы. Теперь он проповедовал новое учение, угрожавшее разрушить все, что она собой символизировала.
Выступать с публичными проповедями Мухаммед начал в 613 г. Это вызвало неоднозначную реакцию. Его призывы к милосердию, молитве и монотеизму нашли много заинтересованных слушателей и готовых новообращенных среди простых жителей Мекки, в частности (но не исключительно) среди неимущих и бедняков, а также среди арабов, рассеянных по всему Хиджазу. Однако в более могущественных и влиятельных городских кругах Пророка считали назойливой помехой и даже угрозой общественному порядку. Как показал за шестьсот лет до этого пример другого великого пророка и проповедника, Иисуса из Назарета, любой харизматичный и благочестивый человек, решивший положить в основу своего религиозного учения тему бедности и социального неравенства, очень быстро наживает себе богатых и могущественных врагов. Вскоре Мухаммед оказался изгоем в собственном племени. Первый кризис случился в 619 г. Это был год Скорби, когда умерли Хадиджа и Абу Талиб. Двойная утрата существенно ослабила позиции Мухаммеда в клане Бану Хашим и в племени курайшитов в целом. Еще через три года под угрозой оказалась сама его жизнь. Сначала Мухаммеда и мусульман травили и притесняли, затем начали активно преследовать. Одни погибли за веру, другие бежали из Хиджаза и переплыли Красное море в поисках убежища в Эфиопии.
В 622 г. (дата начала истории ислама и мусульманского летосчисления) Мухаммед тоже покинул Мекку. Племенные старейшины Ясриба пригласили в свой город всю общину мусульман, пообещав с почетом разместить их, а в обмен попросили Мухаммеда уладить давнюю вражду между языческими племенами и многочисленным иудейским населением города. В июне Мухаммед и его последователи покинули Мекку – как раз вовремя, потому что вокруг них уже затягивалась петля смертельного заговора. Проведя в дороге восемь дней и преодолев за это время около 320 км (этот путь называется хиджра), они пришли в Ясриб, позднее переименованный в Медину[229]. Там Мухаммед разработал так называемую Мединскую конституцию: соглашение, объединившее враждующие группировки в связанное единой верой сообщество – умму. Вера ставилась выше крови, выше племенной верности, выше всего остального. Вскоре Мухаммед встал во главе города и приступил к созданию духовного и политического объединения, во многих отношениях намного превосходившего обычный союз племен. Даже на заре своего существования это уже было первое исламское государство. В его рамках политическое единство, монотеизм и приверженность общей вере означали одно и то же. Ислам проникал повсюду и полностью подчинял себе все сферы жизни. В абсолютизме, обретшем вполне ясные очертания уже в начале Средних веков, лежала главная привлекательность ислама, его сила и вместе с тем неотъемлемо свойственная ему враждебность по отношению ко всем, кто еще не подчинился его учению.
Поначалу, когда мусульмане только прибыли в Медину, во время молитвы они поворачивались лицом в сторону Иерусалима, но вскоре, прислушавшись к словам Мухаммеда, его последователи начали поворачиваться в сторону Мекки. Кроме того, их крайне привлекала проходившая через Мекку торговля – они жили грабежом караванов, хотя это был весьма ненадежный способ существования. В марте 624 г. крупный набег на караван превратился в полномасштабное сражение – битву при Бадре, в которой мусульмане одержали блестящую победу вопреки значительному численному превосходству противника. Затем последовали новые сражения. Не все они оканчивались для мусульман благоприятно: в битве при Ухуде в 625 г. они потерпели поражение от мекканцев, а в так называемой Битве у рва в 627 г. едва не потеряли Медину. По прошествии десяти лет Мухаммед имел достаточно вооруженных сторонников и политического авторитета, чтобы задуматься о возвращении в Мекку, где мог отомстить за оскорбления, нанесенные ему в начале служения. В 630 г., ведя за собой 10 000 человек, он двинулся на свой родной город, ворвался в него, разбил стоявших в Каабе идолов и захватил власть. Курайшиты и остальные мекканцы, до этого достаточно долго сопротивлявшиеся Мухаммеду, обратились в ислам. Продолжавшие упорствовать немногочисленные неверующие были казнены. Вскоре Мухаммед начал обращать в веру племена по всему Хиджазу и за его пределами. Энергичность и продуманная тактика его военных кампаний, чистота и ясность его религиозного учения, а также тот неоспоримый факт, что мусульмане теперь контролировали торговые пути и основные рынки во всей Западной Аравии, стали главными слагаемыми успеха. Пророк умер в 632 г., но до этого он совершил, казалось бы, невозможное, духовно и политически объединив арабов в умму. Этому союзу суждено было просуществовать дольше, чем кто-либо мог предположить.
Праведные халифы
Рассказывая друг другу истории о своем происхождении, говорившие на арабском языке жители пустыни возводили родословную к Аврааму. Они называли себя агарянами, то есть потомками союза Авраама с Агарью, рабыней его жены Сары. Агарь родила Аврааму сына по имени Измаил. Открытая враждебность Сары довольно долго портила жизнь Измаилу. Однако это не помешало ему стать (как гласят легенды) родоначальником арабского народа, совершенно не похожего на потомков второго сына Авраама, Исаака, которого почитали как патриарха двенадцати колен Израилевых. В каком-то смысле эта древняя история много значила для современности. В Ветхом Завете жизнь Измаила описана в весьма ярких выражениях: «Он будет между людьми, как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него…»[230] То же самое вполне можно было сказать в VII в. о его потомках, аравийских мусульманах, которые объединились под знаменем ислама, чтобы отправиться покорять соседей[231].
В 632 г. Мухаммед умер и был похоронен в Медине. Его смерть обернулась серьезным испытанием для созданной им общины-уммы. Старый друг Пророка Абу Бакр провозгласил себя его преемником, но многие арабские племена заявили, что их верность принадлежит только Мухаммеду как посланнику Бога на земле и не распространяется на его заместителей. Появились другие пророки, воодушевленные примером Мухаммеда и утверждавшие, что их тоже связывают с Богом особые отношения (что, естественно, ставило в более привилегированное положение их племенные группы). Все это вылилось в короткое, но кровопролитное противостояние – войны с вероотступниками (ридда), когда Абу Бакру волей-неволей пришлось двинуть армии ислама против арабских отступников, чтобы насильно вернуть их к вере и единству.
Войны с вероотступниками продолжались около девяти месяцев, и за это время мусульманские командиры, в том числе Халид ибн аль-Валид и Амр ибн аль-Ас, показали свой истинный характер. Менее чем за год полководцы разгромили восставшие племена и вернули к покорности мятежные арабские города. Победа обеспечила дальнейшее единство уммы даже после смерти Пророка. Вместе с тем она привела в движение исламскую военную машину, мощную и полностью уверенную в своих силах, уже готовую захватывать земли угасающих империй на севере[232].
Маршрут завоевательных походов за пределами Аравии диктовала сама география региона. По мере расширения мусульмане естественным образом обратились к областям, лежащим на окраинах великой сирийской пустыни: Южной Сирии и Ираку. В 633 г. мусульманские армии выступили сразу в обоих направлениях. Сначала византийцы и персы оказали сопротивление. Однако обе великие империи были в материальном и многих других отношениях истощены долгими десятилетиями войны друг с другом. Византийским императорам настолько не хватало собственных сил, что они были вынуждены набирать почти все войско из тюрков – выходцев из новой державы степных кочевников, появившейся в районе Каспийского моря в VI в.[233]. Мусульмане, напротив, успели закалиться в боях, но еще не успели устать от них. Довольно скоро их армии прорвали оборону обеих империй. Дамаск оказался в руках мусульман в 635/636 г. В 648 г. было завоевано почти все побережье Леванта и внутренние районы пустыни. И это был не предел. Завоевав Южную Сирию, в 639 г. Амр ибн аль-Ас повел многочисленную армию через Синайский полуостров в Египет, к дельте Нила. Через три года все крупные города Египта, в том числе прибрежная столица Александрия, оказались в руках мусульман. В 641 г. Амр основал новый гарнизонный город под названием Аль-Фустат (примерный перевод – «Палаточный городок») и построил там первую мечеть в Египте. Аль-Фустат стал мусульманской столицей завоеванной новой провинции; сегодня это один из пригородов Каира. Египет, житница Средиземноморья, больше не кормил Византийскую империю. Теперь его богатства текли к халифам в Медину.
Одновременно и примерно такими же темпами разворачивалось вторжение в Ирак. В 636 г. (или, возможно, позже – хронология недостаточно ясна) мусульманская армия разгромила крупное персидское войско (усиленное к тому же боевыми слонами) в трехдневной битве при Аль-Кадисии. В начале следующего года арабы двинулись на великую персидскую столицу Ктесифон. На подступах к городу их сумел ненадолго задержать персидский отряд, у которого было собственное животное-талисман, дрессированный лев по кличке аль-Мукаррат. Увы, клыки и когти зверя оказались бессильны против мусульманского воина по имени Хашим ибн Утба, который сразил его мечом. После этого клинок получил славное имя «Сильный»[234].
Лев пал, и вслед за ним пал город. После непродолжительного обстрела из катапульт, решительного боя с защитниками города и дерзкого десантного рейда через реку Тигр весной 637 г. мусульмане взяли два центра Ктесифона. В большом Белом дворце сасанидских шахиншахов они обнаружили невообразимые сокровища: огромные корзины золота и серебра, драгоценности, короны и царские облачения и даже доспехи, когда-то принадлежавшие византийскому императору Ираклию, захваченные во время византийско-персидской войны в начале века. Добыча снова стала добычей. Лучшие трофеи отправили халифу Омару в Медину, «чтобы их увидели мусульмане и услышали о них кочевые племена»[235]. Великолепный дворец Таки-Касра в Ктесифоне превратили в мечеть. Арабская военная машина устремилась дальше. Вскоре после падения Ктесифона в битве при Джалуле победитель льва Хашим ибн Утба еще раз обратил в бегство персидскую армию.
Династия Сасанидов оказалась на грани краха, а окончательный роковой удар настиг ее в 642 г. Новый шахиншах Йездигерд III по крупицам восстановил армию после ужасных потерь 630-х гг., но ее ожидала та же участь, что и старую: в битве при Нехавенде десятки тысяч персов пали от мечей мусульман, и государство Йездигерда перестало фактически существовать. О победе при Нехавенде халифу Омару сообщили в письме, которое начиналось словами: «Возрадуйся, о повелитель правоверных, победе, которой Бог вознаградил ислам и его приверженцев и посрамил неверных»[236]. Прочитав письмо и узнав, как много мусульман погибло за веру, Омар не смог сдержать слез.
Омар стал вторым из праведных халифов (рашидин)[237] в 634 г. после смерти Абу Бакра. Ему было около 53 лет, и он славился как человек большой физической силы, образованный и неуступчивый. Хотя он не вел мусульманские армии в битву лично, он был исключительно одаренным стратегом, способным руководить войсками, находящимися за сотни миль от Медины, и доверял своим полководцам, считая, что они вполне способны наиболее эффективным образом достигнуть важных для расширяющегося исламского государства целей. Став халифом, он бдительно следил за своим публичным имиджем: на встречу с патриархом Софронием, который должен был официально передать ему ключи от Иерусалима, он явился в запыленной дорожной одежде – скромный вид подчеркнуто контрастировал с пышным одеянием христианского священника.
Однако Омар добился успеха не только благодаря своим военным талантам и харизме. Он был руководителем и духовным лидером объединения, созданного для завоеваний и подпитываемого завоеваниями, идеально соответствующего требованиям своего времени. Когда мусульмане расширяли и укрепляли свое господство в Аравии при Мухаммеде и Абу Бакре, обращение в ислам было непременной составляющей завоевания. Однако, выйдя за пределы арабоязычного мира, мусульмане не стали бездумно воспроизводить ту же модель. Проносясь по населенным кочевниками областям пустыни или выстраивая всадников и осадные катапульты под стенами великих городов Византии и Персии, они всякий раз ясно давали понять, что пришли не как армия веры, одержимая желанием обратить или уничтожить всех мужчин, женщин и детей на своем пути. Они требовали лишь одного: чтобы их противники как можно быстрее сдались и признали власть мусульманской правящей элиты. Христиан, иудеев и других монотеистов не заставляли переходить в ислам, а в некоторых случаях даже активно отговаривали от этого (из тех соображений, что, оставаясь неверными, они должны будут платить больше налогов, чем правоверные). Их освобождали от воинской повинности и обязывали только платить подушную подать джизью и управлять жизнью своих общин упорядоченным и цивилизованным образом. Мусульманские солдаты, из которых состояли завоевательные армии, обычно держались особняком от населения, стояли гарнизонами в отдельных военных городках и получали жалованье – ата, сформированное за счет налогов. Однако им не передавали в награду участки земли или конфискованные поместья: в краткосрочной перспективе эта политика помогала снизить напряжение в обществе, а в долгосрочной гарантировала, что мусульманские армии не сольются через пару поколений с местным населением, как это произошло в Римской империи.
Причины терпимости к подчинившимся без сопротивления народам не отличались большой оригинальностью: по сути, такую же политику проводили в свое время полководцы Римской республики и ранней империи[238]. Терпимость по отношению к местным религиозным практикам имела вполне прагматичные основания и как минимум в краткосрочной перспективе позволяла проводить военную экспансию, не провоцируя затяжных восстаний. Впрочем, не исключено, что в VII в. привлекательность веротерпимости заключалась не только в этом. Возможно, на фоне раздоров, отравлявших жизнь христиан в Византии, приход новой власти, мало интересующейся запутанными дебатами о духовной и человеческой природе Христа и облагающей неверных налогами вместо того, чтобы преследовать их, воспринимался как благословенная передышка.
Но конечно, это вовсе не значит, что арабские завоевания проходили в атмосфере мира и дружелюбия. Города и племена, активно сопротивлявшиеся мусульманским армиям, автоматически лишались права на приглашение в организованный круг единоверцев. Во время войн в Аравии сотням мужчин из иудейского племени Бану Курайза с одобрения Мухаммеда отрубили головы, а всех женщин и детей племени обратили в рабство[239]. Мусульмане и солдаты обеих империй много раз сталкивались в жестоких кровопролитных битвах – источники полнятся упоминаниями о тысячах, десятках тысяч и даже (хотя в это трудно поверить) сотнях тысяч погибших. Ат-Табари пишет, что после одной битвы в Персии «юные [мусульманские] воины отправились осматривать мертвых… и подносили воды мусульманам, в которых еще оставалось дыхание жизни, и убивали многобожников, в которых еще оставалось дыхание жизни… [Тем временем другие] бросились в погоню за бежавшими персами… и убивали их в каждой деревне, и в каждой чаще, и на берегах каждой реки, и возвратились вовремя к полуденной молитве»[240]. Это был путь войны и в каком-то смысле путь ислама. У нас есть много примеров, подтверждающих, что Мухаммед проповедовал о мире и терпимости, но вместе с тем в хадисах, собранных в правление Омара, встречаются обескураживающе недвусмысленные призывы к войне и насилию. Один из текстов следующим образом передает слова Мухаммеда: «Аллах ручается, что Он допустит моджахеда [святого воина], борца за Свое Дело, в Рай, если он будет убит. Если же нет, Он благополучно вернет его домой с почестями и военной добычей»[241]. Концепция джихада (буквально «борьба») требовала, чтобы все мусульмане неустанно трудились на благо ислама. В Средние века это очень часто означало взять в руки оружие и убивать других людей в ожидании награды в загробной жизни.
Фитны
Насилие и хаос, составлявшие оборотную сторону арабских завоеваний, в полной мере раскрылись в 644 г. после смерти второго халифа Омара, которого убил обращенный в рабство персидский воин по имени Пируз Нахаванди (или Абу Лулуа). Во время утренней молитвы в мечети Пророка (Аль-Масджид ан-Набави) в Медине Пируз выхватил обоюдоострый кинжал и смертельно ранил семь человек, в том числе самого халифа, ударив того в живот не меньше полудюжины раз. В хадисах говорится, что, когда лезвие вошло в тело Омара, он простонал: «Собака убила и съела меня»[242]. Через четыре дня он скончался от полученных ран.
В эти четыре дня Омар созвал на экстренный предсмертный совет шестерых самых уважаемых мусульман – сподвижников Пророка, членов той избранной и постепенно уменьшающейся группы людей, которые лично встречались с Мухаммедом и следовали за ним при его жизни. Омар поручил им выбрать из своего числа одного, который станет его преемником. Выбор пал на Османа, торговца из прославленного клана Омейя (Умайя) племени курайшитов[243]. Осман был среднего роста и крепкого сложения, с густыми волосами, с кривыми ногами, но красивым лицом, отмеченным небольшими шрамами от оспы[244]. Он одним из первых обратился в ислам и пользовался хорошей репутацией среди верующих. Ему было за шестьдесят, и он был очень богат, хотя не покрыл себя такой военной славой, как Омар. Он был серьезным и заслуживающим доверия кандидатом. Но, решив остановить выбор на Османе, совет отклонил притязания двоюродного брата Мухаммеда, Али, и это решение в конечном итоге имело огромные последствия для истории ислама и для всего мира.
За двенадцать лет правления Османа мусульманские армии продвигались все дальше на восток и особенно на запад. В конце 640-х гг. они сражались в Армении и в восточной части Малой Азии. На востоке они заходили все дальше на территорию распадавшейся Персидской империи. В 651 г. она почти целиком оказалась под контролем мусульман – граница проходила там же, где лежит граница современного Афганистана. Тем временем на западе сорокатысячная мусульманская армия вгрызалась в Северную Африку, отрывая куски от принадлежавшего Византии Африканского экзархата, и оказалась в нескольких днях пути от Карфагена.
Сражения происходили не только на суше, но и в открытом море. Одним из выдающихся военачальников, отличившихся во время войн с Византией и Персией, был Муавия ибн Абу Суфьян, высокий и лысый, осыпанный многими почестями полководец, сыгравший ключевую роль в завоевании Сирии, а затем двадцать лет правивший ею в качестве наместника. Имея в полном распоряжении длинную береговую линию Сирии, Муавия получил доступ к лучшим военным портам Восточного Средиземноморья, от Бейрута (современный Ливан) и Палестины до египетской Александрии. Муавия, как и Осман, происходил из рода Омейя. При поддержке халифа он активно развивал мусульманский флот, стремясь на равных соперничать с мощным византийским флотом. В конце 640-х и 650-х гг. мусульманские корабли завоевали Кипр и совершали набеги на Крит и Родос. Примерно в 654 г. они направились прямо к Константинополю. У берегов Ликии в Малой Азии они выиграли ожесточенное и крайне кровопролитное морское сражение, разгромив византийский флот под командованием императора Константа II – это столкновение вошло в историю как Битва мачт. Только череда разыгравшихся после победы бурь и понесенные в боях тяжелые потери помешали мусульманам сжать в кулаке бьющееся сердце Византийской империи.
Все это способствовало – по крайней мере, на первый взгляд – устойчивому росту. Однако стоило присмотреться чуть внимательнее, и становилось ясно, что под властью Османа далеко не все идет благополучно. Хотя халиф провел ряд важных внутриэкономических и идеологических реформ, в том числе распорядился составить «авторизованное» издание Корана, в молниеносно возникшем халифате со временем начались неизбежные брожения и борьба фракций. Летом 656 г. ситуация резко обострилась.
Противники власти Османа руководствовались в равной степени личными и политическими мотивами. Чем обширнее становилось исламское государство, тем громче в нем раздавались голоса недовольных (сосредоточенных главным образом в Египте и в Ираке), считавших, что в руки курайшитов стекается слишком много власти и наград. Это был достаточно щекотливый вопрос: сам пророк Мухаммед происходил из племени курайшитов, но именно это племя с самого начала наиболее ожесточенно противостояло ему. Из него вышли халифы и полководцы, такие как Халид ибн аль-Валид и наместник Сирии адмирал Муавия. В каком-то смысле курайшиты были своего рода мусульманской аристократией, но другие арабские племена, десятки лет воодушевленно участвовавшие в постоянных военных походах, чувствовали, справедливо или нет, что их затраты не окупаются, и возмущались высокомерием знатных курайшитов, которым при Османе позволялось распоряжаться всеми богатствами завоеванных земель по собственному усмотрению. Самые серьезные жалобы на этот счет высказывало племя Курра. Впрочем, они были не одиноки.
Неосведомленность или несостоятельность были тому виной, но в 650-х гг. Осман не сумел разглядеть признаки зреющего в империи крупного восстания. Когда около 655 г. он наконец начал принимать меры, удовлетворять жалобы и разрешать споры, было уже слишком поздно. Весной 656 г. протестующие начали стекаться из Египта в Медину и устраивать демонстрации возле дворца Османа. В июне большая толпа окружила его резиденцию и фактически взяла ее в осаду. Собравшиеся забрасывали стены камнями и требовали выдать им голову Османа[245].
17 июня они ее получили[246]. Небольшой группе повстанцев удалось проникнуть в резиденцию Османа и, избежав многочисленной охраны, напасть на халифа в его покоях. Завязалась драка, Осману наносили удары до тех пор, пока он не испустил дух. Кроме того, восставшие напали на одну из его жен – в потасовке ей отсекли два пальца, и вдобавок, прежде чем ей удалось бежать, кто-то ухватил ее за ягодицы[247]. После этого мятежники принялись грабить дом Османа и нападать на его слуг и других жен. Через несколько дней, когда тело Османа вынесли для погребения, в Медине еще продолжались беспорядки – толпа угрожала побить камнями участников похоронной процессии. В обществе возник глубокий, не поддающийся исцелению раскол.
Преемником Османа и новым халифом стал исключительно благочестивый и достойный человек – Али, двоюродный брат Мухаммеда, прославленный воин и близкий родственник Пророка, выросший вместе с Мухаммедом и женатый на его дочери Фатиме. Али пользовался всеобщим уважением и был безукоризненно чистым человеком. Помимо прочего, он был известен тем, что родился прямо внутри Каабы, и за свою жизнь заработал репутацию самого правоверного из всех правоверных. Он был живым образцом совершенства старинной добродетели, приверженцы которой – их называли шииты – преклонялись перед его способностью толковать учение, данное им Пророком, и неукоснительно его придерживаться.
Али обошли вниманием, когда халифом был выбран Осман. Теперь наконец его время настало, но, судя по всему, он уже не мог вернуть исламскому миру чистоту первых золотых десятилетий, 630-х и 640-х гг. Али ни имел никакого отношения к смерти Османа, однако вскоре стало ясно, что его личность и действия больше поляризуют общество, чем успокаивают. Единство уммы было забыто, вспыхнула гражданская война – первая фитна. В короткие четыре с половиной года своего существования халифат Али оказался втянут в непрекращающуюся борьбу с недовольными сторонниками Османа. Среди их предводителей были такие почтенные мусульмане, как вдова Мухаммеда Аиша, которая однажды лично повела войско в бой, восседая на верблюде[248], и умудренный жизнью наместник Сирии Муавия. Многие сражения этой войны разворачивались в Ираке – Али был вынужден перенести штаб-квартиру из Медины в Куфу, гарнизонный город на берегу Евфрата (на территории современного Ирака). В Великой мечети этого города в последние дни января 661 г. Али был убит – член радикальной фундаменталистской секты хариджитов, считавших его недостойным правления, ворвался внутрь и пронзил его мечом с отравленным острием.
Позже распространились слухи, будто Али предсказал собственную смерть или что такое пророчество произнес его близкий товарищ. Однако трудно представить, чтобы он или кто-нибудь другой смог предсказать, как отразится его убийство на мировой истории в ближайшую тысячу с лишним лет. В месяцы хаоса, последовавшего за убийством Али, Муавия сражался с его войсками до тех пор, пока противостояние не зашло в тупик. Запугав старшего сына Али, Хасана (внука пророка Мухаммеда), он вынудил его принять крупную сумму золота и взамен отказаться от притязаний на титул халифа. Отстранив таким образом Хасана от власти, летом 661 г. Муавия потребовал от главных региональных предводителей исламского мира поклясться ему в верности и принял их клятвы в святых местах Иерусалима. Он стал халифом – первым правителем из династии, которая войдет в историю под именем Омейядов (в честь рода Омейя, из которого вышел он сам и ранее Осман). С возвышением Муавии от правителя исламской Сирии до предводителя всех правоверных мусульман эпоха праведных халифов окончилась, и началась эпоха Омейядов.
Хотя Омейяды удерживали власть меньше столетия, это было захватывающее время перемен. Столица мусульманского мира перешла из Медины в Дамаск, а его границы на варварском Западе отодвинулись вплоть до юга Франции. На постоянно расширяющихся мусульманских территориях произошла культурная революция. Арабский язык и ислам глубоко проникли в жизнь тех сообществ, на которые так или иначе претендовали мусульмане. Одновременно халифат стал более мирским и менее теократическим. Омейядам удалось закрепить результаты арабских завоеваний и превратить разрозненные покоренные земли в настоящую империю. Однако вместе с тем они способствовали возникновению тех противоречий, которые позднее раскололи исламский мир на части.
В основе противоречий лежал тот факт, что приход Омейядов к власти и последующее укрепление их позиций глубоко затронули сами основы уммы. Преданные сторонники Али не могли и не хотели забыть его убийства и в правление Муавии восстали против нелегитимного в их глазах режима. В конце правления Муавии в 680 г. началась вторая фитна. На сей раз власть оспаривали друг у друга сын и избранный наследник Муавии Язид и оставшийся в живых младший сын Али Хусейн. Когда Муавия объявил о намерении передать халифат сыну, Хусейн отказался присягнуть ему на верность. Он отправился в долгий марш протеста из Аравии в Ирак и по пути погиб в стычке посреди пустыни. Его обезглавили, а голову отправили в качестве трофея в Дамаск. Омейяды снова одержали победу.
Но хотя этот кровавый театр позволил Омейядам устоять, он безвозвратно углубил пропасть, которая существует уже более тринадцати столетий. Секты и группировки, сформировавшиеся во время первой и второй фитны, породили явление, сегодня известное нам как суннитско-шиитский раскол[249]. Мусульмане-шииты отказались признать легитимность халифата Омейядов и правления Абу Бакра, Омара и Османа. Они настаивали, что законным преемником Мухаммеда – первым имамом – был Али. Это, в свою очередь, подразумевало другой порядок преемственности: все прочие имамы происходили от Мухаммеда через Хасана и Хусейна. Это был не просто династический спор. Из шиитского понимания истории ислама вытекала совершенно иная модель организации уммы и иной набор лидерских ценностей.
Раскол между суннитами и шиитами приобрел огромное значение в эпоху Средневековья, особенно (как мы увидим далее) во времена Крестовых походов. Однако он просуществовал намного дольше. В ХХ в. возрождение тлетворных разногласий, отчасти пересекающихся со спором суннитов и шиитов, наложило явный отпечаток на мировую геополитику, сыграв заметную роль в развертывании ирано-иракской войны и тесно связанных с ней войн США в Персидском заливе, затянувшейся «исламской холодной войны», в которой Саудовская Аравия и Иран начиная с 1979 г. боролись за гегемонию на Ближнем Востоке, а также ряда других мучительных смертоносных конфликтов в Пакистане, Ираке и Сирии[250]. То, что истоки всех этих событий лежат в махинациях влиятельных политических фигур VII в., может показаться удивительным, но, как мы еще не раз убедимся, Средние века остаются с нами и сегодня.
Омейяды
В 691 г. на огромной каменной платформе в Иерусалиме, где несколько веков назад стоял Второй храм иудеев, возвели необыкновенное здание. Знаменитый священный комплекс превратился в руины после осады 70 г., когда римский полководец (и будущий император) Тит прибыл в Иерусалим, чтобы подавить восстание иудеев. Уличные бои и пожары полностью стерли город с лица земли. Утрата Храма стала для иудеев катастрофой почти апокалиптического масштаба: его разрушение переломило ход восстания, вынудило иудеев рассеяться по всему Ближнему Востоку и оставило неизгладимый черный след в их культурной памяти. Храм так и не отстроили заново, и в начале Средних веков от него оставалась только обширная платформа, по одну сторону от которой раскинулся старый город, а по другую виднелась Елеонская гора. Иудейское пророчество гласило, что Третий храм построят, когда на землю придет новый Мессия, и конец дней станет совсем близок. Однако в VII в. до конца дней было, казалось, еще далеко. Иерусалим перешел под власть Омейядов, и эта династия решила оставить на Храмовой горе собственный впечатляющий след. Построенное там по их приказу сооружение называлось Купол Скалы.
Рядом с элегантным восьмигранником Купола Скалы на Храмовой горе, которую мусульмане называют Благородное святилище, или Харам аш-Шариф, расположены еще две постройки эпохи Омейядов: вытянутая в длину большая мечеть Аль-Акса (Масджид Аль-Акса) и меньший по размеру молитвенный дом под названием Купол Цепи. Купол Скалы, самый блистательный из этих трех архитектурных памятников, в наше время приобрел культовый статус и стал символом наднационального арабского братства. Его изображения встречаются на сувенирах, безделушках, открытках и дешевых настенных плакатах во всех уголках мира, где есть мусульмане. Его очертания настолько же узнаваемые, как статуя Свободы или Эйфелева башня. Венчающий постройку купол – круглая позолоченная полусфера, высота которой в самой высокой точке достигает 25 м, – так ярко сияет под лучами солнца, что путник, едущий по дороге через Иудейские холмы, может увидеть этот блеск за много миль от Иерусалима[251]. Внутри лежит обломок скалы из желтого известняка, для защиты и почитания которого и было выстроено святилище: считается, что именно с этой скалы Мухаммед вознесся в 621 г., чтобы совершить прогулку по раю в сопровождении ангела Гавриила. Изнутри купол покрыт мозаиками: благочестивые изречения и цитаты из Корана, написанные широко распространенным в VII в. куфическим письмом[252], тянутся по кругу на 240 м. Однако в мозаиках и декоративных мотивах, украшающих купол, достаточно явно чувствуется византийское художественное влияние, а среди надписей упоминается «Иисус, сын Марии», о котором говорится уважительно, хотя и с оговоркой, что его не следует считать Сыном Божьим. Купол часто принимают за мечеть. На самом деле это не так, но это необычное и таинственное сооружение, безусловно, наглядно подтверждает богатство и разнообразие культурных течений в Иерусалиме VII в.
Почти вся отделка Купола Скалы, которую мы видим сегодня, относится к Османской эпохе (XVII в.) или ко второй половине XX в., когда в святилище проводили реставрационные работы. Однако сама каменная постройка, возведенная по приказу омейядского халифа Абд аль-Малика, дошла до нас в неизменном виде с 690-х гг.[253]. По некоторым данным, на строительство храма ушла сумма, в семь раз превышавшая годовой доход провинции Египет. Это было не просто безрассудное расточительство. Огромные средства, потраченные на монументальный проект, привлечение множества искусных мастеров к работе над его отделкой и само по себе стремление построить подобное святилище в целом весьма характерны для халифата Омейядов и опосредованно рассказывают историю тех переломных девяноста лет, за которые мир ислама превратился из военной машины в полноценную раннесредневековую империю, пропитанную элементами культур, с которыми сталкивались завоеватели, но при этом обладавшую несомненной индивидуальностью.
Когда первая фитна закончилась триумфом Муавии, центр халифата переместился из священных городов Медины и Мекки в Дамаск, столицу оказавшейся под властью мусульман Сирии. Перемещение в пространстве означало важный сдвиг в мировоззрении. При праведных халифах правитель уммы по определению был не только главой государства и верховным главнокомандующим, но и духовным лидером нации, пребывающим в историческом сердце ислама. После того как омейядские халифы покинули Аравию, совмещать эти две роли стало труднее. Халиф не лишился в одночасье своего религиозного звания, но теперь он был гораздо больше, чем прежде, похож на императора.
В какой-то мере заимствование имперских обычаев было лишь делом времени. Явившись в Сирию, Омейяды оказались в непосредственной близости от Византии. Как только халифы обосновались по соседству со старым Римским государством, их правление стало приобретать характерные черты римской религиозной империи. Однако это был не совсем мирный процесс. Омейяды так основательно взялись подражать Византии, что между 660-ми и 710-ми гг. неоднократно пытались захватить старое Римское государство целиком. Эта широкомасштабная война продолжалась на Ближнем Востоке и в Южном Средиземноморье более ста лет. Две великие державы постоянно сталкивались в Северной Африке, где армии под командованием арабов продвигались к Магрибу (современные Алжир и Марокко). У берегов Малой Азии они сходились в морских сражениях, кульминацией которых стали две поражающие воображение осады Константинополя. В сущности, все это было не что иное, как война за мировое господство, поскольку Омейяды стремились захватить во имя ислама самый величественный город Западного полушария, бьющееся сердце Византии – Константинополь. Результаты этих столкновений определили направление восточноевропейской и балканской геополитики на много веков вперед.
Муавия впервые открыто напал на Константинополь в начале 670-х гг. Через двадцать лет после Битвы мачт полководец, ставший халифом, был как никогда полон решимости доказать, что арабские корабли вполне способны помериться силами с прославленными греческими кораблями, быстроходными и опасными. Год за годом он отправлял свои суда нападать на острова и порты Эгейского моря и грозил морским путям вокруг византийской столицы (кораблями командовали арабы, но в матросы нередко набирали христиан). Муавия создал командный центр в Кизике на другом берегу Мраморного моря, прямо напротив Константинополя. Согласно греческому летописцу Феофану, арабы использовали этот опорный пункт, чтобы «нападать каждодневно с утра до вечера», понемногу постоянно разрушая византийскую оборону[254].
Осенью 677 г. мелкие набеги сменились полномасштабным нападением. Это было поистине эпическое столкновение. Византийская империя давно стала лишь тенью некогда неприступного Римского государства, но в 670-х гг. у нее появилось секретное оружие. При императоре Константине IV (пр. 668–685) военные механики под началом ученого по имени Каллиник из Южной Сирии довели до совершенства смертоносную маслянистую смесь, вошедшую в историю под множеством названий – римский огонь, морской огонь, жидкий огонь или (самый известный вариант) греческий огонь[255]. Когда эту зажигательную смесь распыляли под давлением, словно из огнемета, из сифонов на носу специально оборудованных византийских брандеров, все, к чему она прикасалась, превращалось в огненный шар. Греческий огонь горел в воздухе и на воде, и потушить его можно было, только засыпав песком или залив уксусом. Он позволял уничтожить за одно сражение целый флот. Греческий огонь в корне изменил военное дело, и Византийское государство почти пятьсот лет строго охраняло тайну его изготовления и применения – настолько строго, что эти знания были в конце концов утрачены. Однако до этого греческий огонь успел обрести славу одного из самых гибельных ужасов средневековых сражений. Его ставят в один ряд с отравляющими газами времен Первой мировой войны, напалмом, использованным во Вьетнаме, и белым фосфором, который применяли против мирных жителей во время недавней гражданской войны в Сирии. Война против Омейядов стала для него удобным испытательным полигоном. В 678 г. император обрушил греческий огонь на мусульманские корабли, вынудив их бежать прочь от морских укреплений Константинополя с дымящимися мачтами и пылающими парусами. У берегов Малой Азии рассеявшийся мусульманский флот настиг сильный шторм. Утонуло до тридцати тысяч человек. Флот был «разбит вдребезги и полностью погиб», писал Феофан[256]. Это был триумф Византии, поворотный момент в военной истории и полное унижение для мусульман.
Вторая фитна 680–692 гг. прервала, но не остановила борьбу Омейядов с Византией. Поколение спустя, в 717 г., халиф Сулейман еще раз попытался захватить Константинополь, по-прежнему остававшийся для мусульман желанной добычей. Воодушевленный бурлившими в Византийской империи политическими волнениями и заговорами, Сулейман отправил армию к легендарным крепостным стенам города, обращенным в сторону суши. Одновременно заново отстроенный мусульманский флот должен был испытать свою удачу со стороны моря. Рассказы о второй осаде Константинополя рисуют еще более драматические картины по сравнению с первой. Передвигавшееся по суше арабское войско поразили голод и болезни. Феофан пишет, что арабы «ели без разбору всю свою павшую скотину – лошадей, ослов и верблюдов. Рассказывали еще, что они жарили в печах и поедали мертвецов и употребляли в пищу собственные экскременты»[257]. Это больше похоже на художественное преувеличение, чем на достоверный репортаж. Однако очевидно, арабская армия оказалась в ужасном положении. Пока на суше свирепствовал голод, моря снова осветил греческий огонь. «Огненный град обрушился на [корабли арабов], вода в море закипела, и, когда растаяла смола, скреплявшая кили, корабли пошли ко дну вместе со всеми людьми и припасами», – сообщает Феофан[258]. Византийская столица была опять спасена.
Омейяды снова опасно приблизились к тому, чтобы стереть Византию с лица земли, – и снова не смогли продвинуться дальше ворот Константинополя. Осада 717–718 гг. не отдала город в руки халифа – она лишь помогла коварному византийскому полководцу Льву Исавру свергнуть императора Феодосия III и самому занять трон. Эта неудача положила конец амбициям Омейядов в Малой Азии. В ретроспективе многие историки оценивают провал второй осады Константинополя как поворотный момент в западной истории и событие, решительно затормозившее наступление первых мусульманских армий на Балканы. После этого Константинополь оставался в руках христиан до конца Средних веков. Ислам смог прорваться через старинные римские территории в Восточную Европу только в эпоху османских завоеваний в XV–XVI вв.[259].
Игра с сослагательным наклонением и вопрос, а если бы Омейяды тогда захватили Византию, приводит нас в альтернативную реальность, в которой на горизонтах средневековой Европы вместо церковных шпилей высятся минареты. Принято считать, что именно события 717–718 гг. избавили мир от такой участи. Так это или нет, неизвестно, но несомненно одно: две неудачные осады Константинополя в 677–678 и 717–718 гг. определили направление дальнейшего развития халифата Омейядов и мусульманского Ближнего Востока.
Вместо того чтобы расширяться через Малую Азию и Балканы, при омейядских халифах в конце VII и начале VIII в. ислам начал распространяться на восток и запад. Захватив Персию, мусульманские армии в конце концов дошли до территории современного Пакистана, Афганистана и так называемого Мавераннахра (современные Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан и Киргизия). Они проникли в Северную Африку и в 698 г. захватили Карфаген, положив конец византийскому господству в регионе. Затем они двинулись через Алжир к территории сегодняшнего Марокко на западном побережье континента. В 711 г. они пересекли Гибралтарский пролив и начали продвигаться по Пиренейскому полуострову. Приход ислама на территорию современных Испании и Португалии положил начало многовековому существованию исторической области Аль-Андалус.
Согласно ат-Табари, обреченный халиф Осман как-то сказал, что единственный способ захватить Константинополь – сначала взять под контроль Испанию[260]. Однако маловероятно, что именно эта грандиозная стратегия лежала в основе омейядского вторжения в 711 г. Гораздо вероятнее другое: после того как арабы открыли для себя путь через Северную Африку, умеренный климат и плодородные земли Южной Европы показались им более привлекательными для дальнейшего расширения, чем безжалостные просторы Сахары. Задача наверняка представлялась им не слишком трудной. Старая римская провинция Испания находилась в руках вестготов. Несмотря на свои успехи в эпоху варварских миграций, вестготы так и не смогли создать крупную региональную державу. Десятилетиями люди из Марокко переплывали проливы, чтобы грабить земли вестготов, и сейчас были все основания полагать, что военная машина Омейядов, усиленная марокканскими войсками, пойдет тем же путем.
Как оказалось, они не просто пошли тем же путем – они промчались по этому пути, сметая все перед собой. Под энергичным руководством генерала Мусы ибн Нусайра силы Омейядов за три года полностью вытеснили вестготов из Испании. Автор так называемой «Мосарабской хроники»[261] сохранил отчет очевидца, по словам которого Муса «предавал огню прекрасные города, приказывал распинать на крестах знатных и сильных людей, а подростков и младенцев резать кинжалами»[262]. В битве при Гвадалете в 711 г. вестготский король Родерик был убит, и его королевство оказалось беззащитным перед захватчиками. «Даже если бы каждый член тела превратился в язык, людям не под силу было бы описать, в какую груду развалин превратилась Испания и сколько зла она претерпела»[263][264], – сокрушался мосарабский летописец.
В 714 г. последний вестготский король Ардо принял власть в жалком королевстве, сократившемся до полоски земли между Безье (сегодня во Франции) и Барселоной. Он правил около семи лет, и после его смерти в 720 или 721 г. с вестготами было покончено. Можно спорить, что именно оказалось главной причиной стремительного падения державы, продержавшейся триста лет, – хрупкость верховной власти или непреодолимая мощь напавших на нее мусульман. При общей разрозненности летописных источников VIII в. ответить на этот вопрос нелегко. Ясно одно: королевство вестготов было далеко не единственным, обратившимся в прах под мечами арабов, а отступление вестготов ознаменовало коренной перелом в истории Пиренейского полуострова.
Таким образом, к 720-м гг. Омейяды контролировали крупнейший конгломерат территорий со времен распада великой Римской империи в V в. Примерно тогда же они занялись их внутренним обустройством. Главными инструментами перемен были язык и архитектура, а самыми влиятельными фигурами того времени – пятый и шестой омейядские халифы, Абд аль-Малик (685–705) и его сын аль-Валид (705–715).
Абд аль-Малик стал халифом в разгар второй фитны, когда все мусульманские провинции охватило открытое восстание. Ему предстояло в первую очередь восстановить единство и укрепить власть Омейядов в продолжающем расширяться исламском мире. Он добился этого путем централизации власти, назначив в провинциях могущественных наместников, отвечавших непосредственно перед его двором в Дамаске. В числе этих людей были исключительно одаренный аль-Хаджадж ибн Юсуф, благодаря которому Омейяды сохранили власть в Ираке, и брат аль-Малика, Абд аль-Азиз, твердой рукой управлявший Египтом из резиденции в Фустате. Помимо удачных личных назначений, аль-Малик предпринял ряд революционных мер, позволивших внедрить власть Омейядов в повседневную жизнь простых людей, как правоверных мусульман, так и немусульман.
Одной из наиболее важных реформ аль-Малика стал выпуск монет. Выйдя за пределы Аравии, мусульмане поначалу старались сохранять сложившиеся на завоеванных землях системы коммерческого и денежного оборота[265]. Однако в 690-е гг. все изменилось: по приказу аль-Малика монетные дворы в бывших византийских и персидских провинциях начали чеканить новые деньги. Их вид недвусмысленно заявлял о характере новой империи Омейядов. Вместо золотого византийского солида, главной средиземноморской валюты, хорошо знакомой всем со времен Константина Великого, контролируемые Омейядами монетные дворы начали выпускать другую монету – динар. На первых динарах был изображен в полный рост халиф во всем блеске псевдоимперского великолепия – очевидно, этим аль-Малик хотел показать, что он ничем не уступает императору в Константинополе. Правда, уже в 697 г. от подобных изображений отказались, поскольку они плохо сочетались с высказываниями Мухаммеда об идолопоклонстве. На динарах начали чеканить цитаты из Корана и другие благочестивые изречения, написанные куфическим письмом, восхвалявшие имя Аллаха и прославлявшие его милосердие и сострадание[266].
Монетное производство всегда было инструментом не только торговли, но и политической пропаганды, и денежная реформа Омейядов в этом смысле не открыла ничего нового. Все имевшееся на мусульманских землях старое золото под страхом наказания собрали и переправили в Дамаск, чтобы там перечеканить его на динары. Качество новых монет было безукоризненным, в полном соответствии со строками Корана: «Наполняйте меру сполна, когда вы отпускаете мерой, и взвешивайте на точных весах»[267]. В то же время, хотя уже не в такой спешке, были перечеканены и введены в обращение новые серебряные и медные монеты – дирхемы. Серебряные монеты чеканили во всех мусульманских землях, но выпуск золотых монет жестко контролировался Дамаском. По этой причине дирхемы нередко повторяли своей формой и весом те монеты, которые раньше имели хождение в том или ином регионе. Однако все они имели общее внешнее отличие: с монет исчезли изображения прежних неверных королей, и вместо них появились глубокомысленные и благочестивые арабские изречения, отсылавшие к откровениям Мухаммеда. Они ежедневно проходили через руки купцов и рыночных торговцев повсюду, от берегов реки Тахо в Испании до берегов реки Инд далеко в Азии.
Все эти перемены составляли часть более широкой картины. Когда халиф аль-Малик ввел в оборот мусульманскую монету, язык украшавших ее надписей был почти незнаком даже самым образованным людям, пользовавшимся этими деньгами. Как мы упоминали, сначала первые халифы не вмешивались в систему денежного оборота на завоеванных землях, а также не стремились навязывать массам ислам. Мусульмане предпочитали облагать неверных повышенным налогом и изолировать своих колонистов в недавно основанных гарнизонных городах. В результате умма распространилась по миру широко, но не слишком глубоко. Аль-Малик задумал изменить это и для этого решил обратиться к проверенному временем способу – задействовать средний класс.
Примерно в 700 г. аль-Малик распорядился, чтобы государственные служащие в его державе пользовались только одним языком – арабским. Подавляющее большинство населения халифата составляли неарабы, и самыми распространенными языками среди них были греческий и персидский. Аль-Малик не собирался притеснять людей, говоривших на этих языках в повседневной жизни, но он издал указ, запрещавший пользоваться ими на государственной службе. Христиане, иудеи и зороастрийцы, неплохо зарабатывавшие в качестве писцов, руководителей среднего звена и правительственных чиновников, в одночасье оказались перед сложным выбором. Если они не знали арабский язык или не могли быстро его выучить, то оставались без работы.
Простая административная реформа на самом деле имела огромное культурное значение для истории исламского мира – в сущности, благодаря ей стало возможным продолжительное существование именно исламского мира, а не кратковременного объединения бывших римских и персидских территорий под властью немногочисленной монотеистической знати. В главе 1 мы говорили о том, что Римская империя во времена наивысшего расцвета сохраняла целостность отчасти благодаря латыни – общему языку культуры и повседневного общения на ее огромных территориях. Аль-Малик сделал то же самое с арабским языком – он превратил его в универсальный язык халифата, единый язык записи и делопроизводства. Арабский язык стал таким же lingua franca, как латынь и греческий. В итоге он оказался полезным не только для чиновников, но и для ученых. В Средние века арабские ученые скомпилировали, перевели и сохранили сотни тысяч разнообразных античных текстов. Арабоязычный мусульманский мир стал преемником греческого и латинского мира и самым продвинутым в интеллектуальном и научном отношении обществом Запада. Однако этого не случилось бы, если бы аль-Малик в 690-х гг. не заставил чиновников Омейядского халифата заговорить на арабском.
Но это еще не все. Арабский язык был не просто инструментом бюрократии и науки. В отличие, например, от латыни арабский был языком, на котором говорил сам Бог. Коран был ниспослан Мухаммеду на арабском языке и записан на нем же. Первыми мусульманами были арабы, говорившие (само собой) на арабском языке. Призыв к молитве (азан), который раздавался в мечетях с тех пор, как его впервые пропели в Каабе, когда Мухаммед захватил Мекку в 630 г., также звучал на мелодичном арабском языке. Ислам невозможно представить без языка его первых последователей, и когда этот язык стал обязательным в жизни всех, кто хотел взаимодействовать с государством, вслед за ним пришла вера. С начала VIII в. на землях, принадлежавших мусульманам, вслед за внедрением арабского языка происходило постепенное обращение в ислам. Этот сдвиг даже в XXI в. можно увидеть, почувствовать и услышать почти во всех уголках бывшего средневекового халифата[268].
В 705 г. аль-Малик умер, оставив своему сыну и наследнику аль-Валиду казну, доверху наполненную новыми золотыми динарами. Централизующие усилия аль-Малика создали высокоэффективную финансовую систему, благодаря которой все налоги и добыча, захваченная во время новых завоеваний, стекались в Дамаск. Конечно, большая часть этих доходов уходила на содержание обширной регулярной армии и флота, которые продолжали раздвигать границы мира ислама на востоке и на западе, и на сражения с византийскими боевыми кораблями в бурных водах Средиземного моря. Однако даже с учетом этих огромных расходов аль-Валид обладал значительным профицитом бюджета. Он использовал эти средства, чтобы продолжать политику своего отца и прочно вплести ислам в ткань раннесредневекового мира. Приказав в 690-х гг. возвести в Иерусалиме Купол Скалы, аль-Малик положил начало псевдоимперскому монументальному строительству с характерным исламским колоритом. Аль-Валид развил эту практику. При нем были построены одни из самых необычных зданий за последние две тысячи лет. Многие из них сохранились до наших дней не только как исторические реликвии, но и как вполне функциональные религиозные постройки, где мусульмане могут общаться с Богом, друг с другом и со своим средневековым прошлым.
Сердцем этого эпического строительного проекта стали три мечети в трех важнейших (помимо Мекки) городах державы Омейядов: Великая мечеть Дамаска, мечеть Аль-Акса в Иерусалиме и мечеть Пророка (Масджид ан-Набави) в Медине (последнюю основательно обновили и расширили, чтобы разместить в ней гробницы Мухаммеда и халифов Абу Бакра и Омара). Эти молитвенные дома напоминали о важных этапах истории мусульман, одновременно наглядно демонстрируя богатство и имперскую самонадеянность омейядских халифов. Великая мечеть Дамаска, построенная в 706 г., на сегодняшний день изменилась меньше двух других: в ней посетители могут увидеть планировку и уникальные декоративные стили начала VIII в. На месте мечети изначально стоял языческий храм, посвященный Хададу и Юпитеру, затем христианская церковь Иоанна Крестителя, которую Омейяды выкупили и разрушили. В мечети, возведенной на этом священном месте, впервые появился михраб – ниша в стене, обозначающая направление на Мекку. Сегодня эта уникальная и важная архитектурная деталь есть во всех мечетях мира. Однако в Великой мечети Дамаска она окружена мозаиками, которые делают интерьер гораздо более похожим на прославленные храмы Византии, чем на более поздние монументальные мечети. На мозаиках нет людей, но много замысловатых изображений домов, дворцов, мест молитвы, деревьев, рек и всевозможной растительности. Все это напоминает одновременно и землю, и рай, позволяя предположить, что мусульманское искусство того времени в немалой степени заимствовало из христианских художественных традиций[269].
Хотя Великая мечеть Дамаска в каком-то смысле может казаться экзотической и странной, она была лишь первой из множества возникших на протяжении веков великих мечетей, в облике которых элементы местных стилей соединились с уникальными исламскими элементами. Это изысканные позднесредневековые мечети Османской империи, увенчанные многочисленными куполами, напоминающими о церквях восточной православной церкви, и великолепная мечеть Бадшахи эпохи Великих Моголов в Лахоре (Пакистан), построенная из красного песчаника и гармонично сочетающая индийский и персидский стили, и ультрасовременная мечеть Истикляль в Джакарте (Индонезия), построенная в 1987 г. в разгар движения нового формализма, подарившего миру такие знаменитые американские муниципальные здания, как Всемирный торговый центр в Нью-Йорке, Центр исполнительских искусств Джона Ф. Кеннеди в Вашингтоне, округ Колумбия, и здание Форума в Лос-Анджелесе. Архитектурная смелость построек, отражающих уникальный и подчеркнуто исключительный характер ислама и при этом свободно черпающих вдохновение из окружающего мира, восходит непосредственно к эпохе Омейядов, и в частности к халифату аль-Валида.
Ко времени смерти аль-Валида в 715 г. Омейяды находились на пике могущества. Полным ходом шло завоевание вестготской Испании. Строились огромные молитвенные дома. По всему мусульманскому государству развернулась масштабная программа общественных работ: халиф активно вкладывал средства в новые дороги и каналы, городское уличное освещение и оросительные канавы в сельской местности. Арабский язык стал не только языком молитвы, но и языком торговли и администрации. Благодаря этому ислам постепенно проникал в жизнь миллионов средневековых людей. Досадное поражение при первой осаде Константинополя осталось в стремительно уходящем прошлом, вторая осада 717–718 гг. пока лежала в неясном будущем. Это были поистине внушительные достижения, и их плодам предстояло сохраниться в веках. Однако самим Омейядам оставалось властвовать совсем недолго. Через 35 лет династия была низвергнута, а халифат достиг предела в своем расширении. И теперь, завершая рассказ об истории арабских завоеваний, мы должны обратиться к закату Омейядов.
Под черным флагом
В 732 г., ровно через сто лет после смерти Мухаммеда, омейядские воины перешли Пиренеи и совершили набег на земли франков. В герцогстве Аквитания они разрушили дома и разграбили церкви. Мусульмане разбили войско франков в битве на берегу реки Гаронны. Они захватили огромную добычу – «рабов и рабынь, и семь сотен прекрасных дев, и кроме того евнухов, лошадей, лекарственные снадобья, золото, серебро и посуду»[270].
Преодолевшие горный хребет мусульмане хорошо подготовились к долгому походу. Их предводителя Абд аль-Рахмана (Абду-р-Рахмана) больше всего интересовала базилика близ города Тура, стоящая на землях франкской династии Меровингов примерно в 750 км от границы. Базилика носила имя давно умершего христианского героя, святого Мартина, чья усыпальница находилась внутри. Святой Мартин жил в IV в. Он покинул римскую армию, чтобы стать воином Христовым, и при жизни совершил много разных чудес, в том числе изгнал бесов из одержимого стада коров и поджег трон под императором Валентинианом[271]. Теперь его плащ почитали как святую реликвию, к его усыпальнице приходили поклониться верующие, а внутри посвященной ему базилики хранилось огромное количество ценной добычи[272]. Однако на пути к ней Абд аль-Рахмана ожидало серьезное препятствие в лице Карла Мартелла.
Мартелл был не королем, а одним из самых влиятельных аристократов Франкского королевства. Как мы вскоре увидим, позднее его будут считать родоначальником династии Каролингов, давшей миру таких славных правителей, как Пипин Короткий и Карл Великий. Однако в 732 г., когда Омейяды пришли на земли франков, Карл Мартелл носил только титул майордома Австразии[273]. Его прозвище Мартелл означало «молот». Он был, по словам одного почти современника, «могучим воином» и всегда «брал отвагу себе в советчики»[274]. В тот раз он решил не мешкать и в одно октябрьское воскресенье собрал армию, чтобы защитить Тур и южные земли франков от завоевателей.
Узнав от герцога Аквитанского о бесчинствах арабов, Мартелл встретил Абд аль-Рахмана на дороге между Туром и Пуатье. Семь дней армии совершали предварительные маневры, затем наконец началась настоящая битва. Мартелл выстроил своих людей, приказал им поднять стену из щитов, несокрушимую, словно ледник, и двинул их вперед: «Мощными ударами мечей австразийцы косили арабов и, собравшись плотно вокруг своего предводителя, теснили всех перед собой»[275]. Хронисты, которые писали позднее о победе Карла Мартелла (как обычно, во многом выдавая желаемое за действительное и не чураясь поэтических преувеличений, в целом характерных для многих средневековых источников в оценке численности армий и количества погибших), утверждают, будто майордом уничтожил от 300 000 до 375 000 мусульманских воинов, в числе которых был и сам Абд аль-Рахман. Франки при этом потеряли всего 1500 человек.
Битва при Туре, которую также называют битвой при Пуатье, была хорошо известна современникам, и в следующие тысячу лет к ней не раз с воодушевлением обращались многие западные авторы, привлеченные как красочными подробностями сражения, так и его образцовой моралью. Не далее чем через три года Беда Достопочтенный написал о нем в «Церковной истории народа англов» (которую окончил незадолго до своей смерти в Ярроу в мае 735 г.): «В это время ужасная сарацинская напасть принесла жестокое опустошение в Галлию, но немного спустя они в той же провинции были сполна наказаны за свою нечестивость»[276][277]. Многие авторы как в Средние века, так и позднее следовали примеру Беды. Согласно хронисту из Сен-Дени, писавшему более шестисот лет спустя, в период наивысшего расцвета священного Французского королевства в XIII в., Карл Мартелл избавил «церковь Святого Мартина, город и всю страну» от «врагов христианской веры». По мнению Эдварда Гиббона, написавшего в 1776–1789 гг. «Историю упадка и разрушения Римской империи», поражение Абд аль-Рахмана спасло Европу от исламизации и не позволило истории пойти другим путем – тем, где арабские завоеватели могли достигнуть Польши с одной стороны и Шотландского нагорья – с другой, «в школах Оксфорда учили бы толковать Коран, а с церковной кафедры проповедовали бы обрезанным прихожанам святые и истинные откровения Магомета [sic]»[278]. Двести лет спустя, в 1970-е гг., во Франции возникла ультраправая террористическая организация «Группа Карла Мартелла», выступавшая против эмиграции алжирцев во Францию. В XXI в. в Америке «Общество Карла Мартелла» объединяет белых националистов и издает откровенно расистский журнал, в котором публикуются псевдонаучные статьи на темы евгеники и расовой сегрегации[279]. Даже сегодня победу Мартелла рассматривают как переломный момент, битву, изменившую облик мира и остановившую неудержимую волну арабских завоеваний, продолжавшихся целых сто лет после смерти Мухаммеда.
Но заметим снова, подобная интерпретация истории грешит излишней простотой. Прежде всего, не вполне ясно, действительно ли Абд аль-Рахман хотел завоевать королевство франков: в 730-х гг. самые важные средиземноморские порты между Пиренеями и Рейном уже находились в руках мусульман (завоеванные территории умиротворяли как путем расчетливого демонстративного применения силы – епископов иногда сжигали заживо в церквях, а из вестготской Испании приходили слухи, что берберские войска варят и поедают самых упрямых христиан, так и с помощью обычной джизьи). Тур и его окрестности представляли интерес для разграбления, но мы не можем с уверенностью утверждать, что в 730-х гг. мусульмане всерьез планировали покорить эти земли.
Более того, сама по себе битва при Туре имела не такое большое значение по сравнению с двумя одержанными несколько ранее победами, гораздо больше подходящими на роль судьбоносных событий, положивших конец расширению халифата. На первом месте стояла неудавшаяся осада Константинополя в 717–718 гг., о которой мы говорили ранее. На втором – случившаяся также в 717 г. битва при Аксу, в которой арабскую армию, усиленную отрядами тюрков и тибетцев, полностью уничтожила в районе современного Синьцзяна армия китайской империи Тан. Это поражение привело к постепенному свертыванию натиска мусульман на восток. В 750-х гг. между исламским миром и империей Тан установилась граница в Центральной Азии, где обе державы контролировали маршруты Великого шелкового пути. В середине VIII в. мусульманские завоевания достигли геополитических пределов не только в Европе, но и во всем мире. Победа Карла Мартелла в 732 г. была лишь небольшой частью гораздо более масштабного процесса.
На самом деле наиболее важное событие, определившее будущее Западной Европы в Средние века и место ислама в этом будущем, произошло между июнем 747 г. и августом 750 г., когда в Дамаске свергли династию Омейядов. Причины и ход этих революционных событий достаточно сложны, но, если говорить вкратце, различные группы несогласных внутри халифата, в том числе шииты и новообращенные мусульмане-неарабы (мавали), лишенные многих законных привилегий уммы, объединились под началом таинственного и скрытного человека из Восточной Персии, известного под именем Абу Муслим аль-Хурасани. Все началось с локального восстания в восточном городе Мерв, но вскоре дух революции распространился по всему халифату. Разгорелась третья фитна, закончившаяся поражением халифа Марвана II в битве при Забе (Ирак) в январе 750 г. Через три месяца пал Дамаск. На выживших представителей правящей династии открыли настоящую охоту и истребляли их одного за другим. Марван был убит уже после того, как бежал в Египет. На его место пришел араб из Иордании по имени Абу аль-Аббас ас-Саффах (чье прозвище означает «проливающий кровь»). Ас-Саффах стал основателем новой династии Аббасидов, утверждавших, что они ведут свой род от дяди Мухаммеда аль-Аббаса. В качестве знака отличия они выбрали простой черный флаг[280].
Аббасиды радикально изменили мусульманскую империю, отвоеванную у Омейядов. Они перенесли столицу на 800 км к востоку от Дамаска в Ирак, в новый город под названием Багдад, и наделили широкими политическими и юридическими полномочиями управлявших разными частями халифата наместников – эмиров. Кроме того, Аббасиды прикладывали много усилий, чтобы интегрировать в умму мусульман-неарабов и предоставить им примерно равные условия. Это было время политического раскола – время, когда эмиры становились все более независимыми от халифов, масса верующих разделилась на суннитов и шиитов, а в исламском мире появилось несколько соперничающих династий – Фатимиды в Египте, Альморавиды и Альмохады на территории современного Марокко. Никогда больше халифы не обладали такой обширной политической и духовной властью на столь огромной территории, как во времена праведных халифов и Омейядов. И все же эпоха Аббасидов, продолжавшаяся до 1258 г., когда халифат был разрушен монголами[281], вошла в историю как золотой век ислама, когда процветали искусство, архитектура, поэзия, философия, медицина и разнообразные науки. Аббасиды похитили секрет производства бумаги у империи Тан, а в XIII в. выведали секрет изготовления пороха у империи Сун. При них были собраны огромные библиотеки, такие как Дом Мудрости в Багдаде, где хранили, переводили, переписывали и изучали на благо общества десятки тысяч книг и свитков. Многие достижения европейского Возрождения были бы совершенно невозможны, если бы мусульманский мир не сохранил у себя античные знания и собранные со всего мира технологии.
Вместе с тем в эпоху Аббасидов центр и столица мусульманского мира переместились на восток. Халифы в географическом и культурном смысле отдалились от старых римских территорий, составлявших вместе с Аравией ядро первых двух халифатов. Теперь события, происходившие в мире ислама, влияли на Запад уже не прямо, а опосредованно. История растущего взаимного пренебрежения и враждебности между исламским Востоком и христианским Западом – один из главных сюжетов Средневековья. Однако на текущем этапе нашего повествования, когда Омейяды воевали и в целом активно вмешивались в дела Западного Средиземноморья, а также Ближнего и Среднего Востока, это разделение не имело большого значения. Хотя представления о якобы существующем цивилизационном барьере, о котором сегодня любят рассуждать крайне правые и экстремисты всех мастей, по крайней мере отчасти обязаны своим возникновением событиям, уходящим корнями в VIII в.
Принимая все это во внимание, мы не должны забывать, что, хотя Омейядский халифат рухнул в 750 г., сама династия не прекратила существование. Ее наследие сегодня особенно заметно в южных регионах Испании и Португалии, стремительно завоеванных в правление аль-Валида в 711–714 гг. В суматохе Аббасидского переворота один из внуков старого халифа аль-Малика бежал из Дамаска, спасаясь от преследовавших его по пятам убийц. Ускользнув от них, он шесть лет скитался в изгнании, долго путешествовал инкогнито по Северной Африке и наконец прибыл в Южную Испанию, где провозгласил себя халифом и основал независимую столицу в городе Кордове, в самой жаркой части Испании, где температура почти не уступает знойной Аравии. Следующие двадцать лет он неустанно трудился над превращением мусульманских иберийских владений в полноценное государство, вошедшее в историю под названием Кордовского эмирата.
Подобно Багдаду и Кайруану в провинции Ифрикия (современный Тунис), которые оставались в составе Аббасидского халифата до начала X в., Кордова славилась в Средние века как процветающий центр науки и культуры. В городе проживало около 400 000 человек, что ставило Кордову в один ряд с Константинополем или даже Древним Римом. Центром городской религиозной жизни была Великая мечеть[282], способная соперничать масштабами с жемчужиной империи Омейядов в Дамаске. Каменные блоки, из которых были сложены стены мечети, вытесали еще в римские времена, а в ее отделке прослеживается влияние мавританского декоративного искусства. Средства на постройку обеспечивала богатая добыча, захваченная у вестготов и в набегах на соседние франкские земли.
В течение ста лет (примерно с 900 до 1000 г.) Кордова и находившийся под ее контролем осколок Омейядского эмирата могли смело претендовать на звание самого передового и развитого государства в Западной Европе. Легендарное наследие того времени до сих пор глубоко укоренено в культуре Южной Испании и Португалии. Даже в географических названиях чувствуется явное арабское влияние: Лиссабон (Аль-Усбуна), Гибралтар (Джебель-Тарик), Малага (Малака), Ибица (Ябиса), Аликанте (Аль-Лакант) – все эти и многие другие известные города и популярные туристические направления Пиренейского полуострова несут на себе явный арабский отпечаток. Самая известная достопримечательность региона – великолепный дворец Альгамбра в Гранаде, но стоит упомянуть Алькасар в Севилье (ныне действующая резиденция короля Испании), построенный на фундаменте крепости позднесредневекового мусульманского правителя. Арабские бани в Хаэне намекают на существование в мусульманской Испании высокоразвитой утонченной городской культуры, вполне способной выдержать сравнение со старой римской Испанией.
Мусульманское присутствие в Испании сохранялось до конца Средних веков, и, хотя власть ислама начиная с XI в. неуклонно отступала под натиском Реконкисты, последнего эмира вынудили бежать с материка только в январе 1492 г. (после чего он провел остаток дней изгнанником в Марокко)[283]. Таким образом, более семи столетий Пиренейский полуостров как минимум формально сохранял связи с миром ислама, и они оставались живой (иногда смертоносной) частью национальной и культурной истории Испании в Новое время. Не все воспринимают это как повод для радости: в сегодняшней глубоко католической Испании исламское наследие страны вызывает у многих неприязнь.
Разумеется, далеко не все мусульманские правители средневековой Испании были просвещенными интеллектуалами, занятыми исключительно строительством библиотек и общественных купален. Берберские династии Альморавидов и Альмохадов, контролировавшие Аль-Андалус в XI–XIII вв., вошли в историю как суровые фанатики, на чьей совести лежат жестокие преследования и притеснения немусульман. Общественное предубеждение и подозрительное отношение к маврам (испанским мусульманам, предположительно действующим в интересах Северной Африки) постоянно напоминает о себе в политическом дискурсе Испании. При этом полуразмытые воспоминания о средневековом прошлом нередко смешиваются с гораздо более близкой памятью о Гражданской войне в Испании в ХХ в., которая началась в Марокко и в которой участвовали десятки тысяч мусульманских солдат из Северной Африки, сражавшихся на стороне националистов под началом генерала Франсиско Франко. Все это вносит свой вклад в сложившуюся в настоящее время непростую щекотливую ситуацию. Воронка истории продолжает раскручиваться вокруг нас, формируя отношения, убеждения, предрассудки и мировоззрения. И слова Бога, явленные в пещере в Хиджазе в VII в., продолжают влиять на повседневную жизнь мужчин и женщин в эпоху смартфонов и беспилотных автомобилей.