Лена как-то вдруг почувствовала себя совершенно разбитой. Она медленно обошла дом — светилось очень мало окон и совсем тускло — и зашла в двери, из которых вышла сегодня утром, помедлив на пороге. Река, видная отсюда, тускло серебрилась под луной, казалась спокойной и неподвижной. Пели сверчки.
Неужели это все, как сказал вчера странный человек, Сергей Петрович, декорация, и нет тут ни малейшей жизни? А что значит — нет жизни? Никто не рождается и не умирает, или за этим кроется нечто большее? Скажем, все происходящее здесь — иллюзия, как бы искусная декорация в глубине сцены, за которой пауки давно свили паутину…
Лену даже передернуло от таких мыслей. Ночь, обычная серебряная ночь плыла вокруг нее, и обычная усталость и голод копились в ее теле. Это была жизнь.
В холле горела электрическая лампочка под потолком, но очень тускло. За одним из круглых столов сидели Вик и Станислав Ольгердтович и играли в карты. В покер, кажется, — Лена не увлекалась. Когда девушка вошла, они оба вскочили.
— А, вот и ты! — Вик выглядел немного сбитым с толку. — Я думал, ты давно уже спишь… Гуляла, да?
— Да, на яблони смотрела.
— А… Кстати, Софья — ну, это начальница наша — освободила нас от проверки. Благодаря тебе. Спасибо. Присоединиться не хочешь? — он кивнул на столик.
— Нет… Я очень устала. А вот поесть бы не отказалась.
Лене довольно-таки тяжело было говорить с этой парочкой: она не решила еще, как к ним относиться. С одной стороны, они использовали ее, и довольно нагло, а с другой… Что с другой, она сама бы не могла толком ответить.
— Загляни на кухню, — посоветовал Вик. — Там вроде бутерброды были. В холодильнике… — он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. — Не сердитесь на нас, — тихо произнес Станислав Ольгердтович. — Поживете — увидите…
— И не засматривайся на яблони… — так же тихо добавил Вик. — Они красивые, они цветут… но никогда не приносят плодов.
Ей снился сон, который был очень странным… нет, он был странен именно тем, что был недостаточно странным для сна, который и в самом деле являлся бы сном. Обычно по ночам мы видим какую-то невообразимую мешанину красок из образов, из которых мозг с грехом пополам вычленяет осмысленные куски… сегодня же к ней пришло то, что совершенно определенно не было реальностью, но на обычное сновидение никак не походило. А, с другой стороны, чего еще ожидать от Ирия?
Сон был скорее как фильм или книга: все как будто настоящее, но более тонкое, и в то же время — более наполненное… не теми смыслами, какие обычно бывают в природе. Скорее, все походило на чье-то представление о вещах и предметах.
Так вот, сперва Лена летела в холодном ночном небе, пронизанным звездным светом. Без симорга, одна. Она не смотрела вниз, с восторгом озираясь по сторонам. Вокруг нее была великолепнейшая пустота, позади и впереди, а над головой — звезды, и стоило ей перевернуться на спину, как она видела их совсем близко. В таких случаях под ней мелькала земля — мохнатый лес с редкими огнями кое-где.
Потом лес кончился, и впереди открылось обширное заснеженное пространство с редкими темными проплешинами — река. Широкая, просторная река. И в месте поуже через реку был перекинут мост — то ли большой, то ли маленький, она не могла бы сказать. Правильнее так: он выглядел как маленький мостик через ручей, увеличенный до неимоверных размеров. Был он горбатый, с ограждением из каменных столбиков, похожих на кегли. Вдоль всего моста стояли фонари, но горел только один, на самой середине, по правой стороне. Впрочем, ночь и так была достаточно светла — светился снег.
Лена опустилась на обледенелую поверхность моста. Девушка не могла приблизиться к кругу света под фонарем метрах в пяти от нее — таковы были, видно, законы этого сна. Однако она и отсюда прекрасно видела, что там стояла женщина.
Женщина была невысокого роста, примерно с Лену. У нее были русые волосы, в свете фонаря отливающие золотым, и дорогое зеленое пальто с кожаным черным воротником. Руки в черных перчатках. Без головного убора (хотя Лена бы, например, от такового не отказалась бы — она мерзла). Женщина стояла, положив руки на перила, и, казалось, смотрела на застывшую реку.
С неба медленно пошел снег.
Через какое-то время появился скрип шагов, а потом и мужчина. Его силуэт выплыл из темноты за фонарем, и Лена поняла, что это Сергей. Она не могла бы сказать, почему именно он, даже если выразиться аллегорически, вроде «почуяла сердцем». Ничего не почуяла. Просто знала, с непреложностью прописной истины, что никто иной и не мог оказаться здесь, в этом сне — не сне, среди снега, который не был в действительности снегом, и над рекой, которая была лишь представлением о реке… конечно, это был Сергей.
Но не представление. Настоящий.
Уже по тому, как он вошел в свет, как откинул челку, припорошенную снегом, и как улыбнулся уголком рта, Лена поняла, что он живой. Морщинка на лбу… нервное движение руки, сунутой в карман… он, и только он.
Он подошел к женщине совсем близко и спросил ее что-то. Наверное, долго ли она ждала, потому что она помотала головой. Встала к нему вполоборота, так, что Лена могла видеть ее профиль… и Лена поняла, что это она сама и есть! То есть нет, снова не поняла, а узнала.
Девушка тоже была представлением о ней, Лене Красносвободцевой. Слегка идеализированным, но опять же, не так, как девушка идеализировала бы сама. Лене всегда хотелось быть взрослей, решительней, похожей на энергичных бизнес-леди из американских фильмов. Эта же… нет, даже во сне Лена не могла бы себя так представить! Положительно, странные шутки шутит подсознание.
Женщина на мосту определенно была взрослее… но в ином, более женственном (или старомодном) стиле. Мягче, тоньше, изящнее… кажется, даже глаза у нее были другие, и в то же время — те же самые. Все-таки это была Лена.
Сергей взял ее руку в перчатке и поцеловал — и настоящей Лене захотелось не то заплакать, не то съежиться от страха.
Потом женщина из сна взяла Сергея под руку, и они неспешно пошли вниз по мосту.
А Лена… Лена пошла за ними, потому что оставаться здесь, посреди пустой реки, в пустом мире, где никогда не кончается ночь, ей совершенно не хотелось.
Идти было тяжело. Снег набивался в кроссовки, холод вымораживал до дна души. Если бы все было по-настоящему, Лена бы, наверное, свалилась на первой же сотне метра, но у сна свои законы — и закоченевшая, спотыкаясь, она продолжала плестись за неспешно воркующей парой.
Убивала тишина. Слов влюбленных впереди она не слышала, других звуков, кроме скрипа снега под их и ее ногами, здесь не было и быть не могло. Эти же звуки далеко разносились в глубокой тишине: Лена удивлялась, почему пара не оборачивается.
Наверное, так по правилам не полагалось.
Мост кончился, они пересекли обширный заснеженный берег и углубились в лес. Здесь была узкая тропинка, которую Лена видела очень плохо: девушка то и дело плутала в потемках, соскальзывая в неутоптанный снег. По тропинки идти было лишь немногим легче: ощущение равновесия на льду утрачивалось совершенно, и казалось, что тебя несет не то вперед, не то назад. Несколько раз у Лены возникало четкое ощущение, что она не идет следом за влюбленной парой, но удаляется от них, словно ее уносит невидимым течением. К счастью, довольно быстро это прекращалось, и она снова начинала видеть перед собой два затылка. В какой-то момент Лену посетила неприятная мысль: «Да она же выше меня!»
После этого идти стало немного полегче, потому что Лена не столько задумывалась о тяготах, сколько мрачно гадала, в самом ли деле ее двойник выше, или она сама неверно помнит рост Сергея: Лене казалось, что она достает ему лишь до плеча, а ее двойник из сна доставала до подбородка.
Почему-то этот вопрос представлялся ей неимоверно важным.
Наконец тропинка кончилась. Она закончилась круглой снежной поляной, окруженной голыми колючими кустами. Позади кустов поляну черными колоннами окаймляли деревья. За деревьями, словно запутавшиеся в ветвях, светили далекие, редкие огни.
— Что это? — спросила двойник: Лена впервые смогла расслышать ее слова.
— Города, — мрачно ответил Сергей. — Города, в которых мы могли бы жить.
— Я… не понимаю… — голос двойника дрожал. — Куда мы идем? Долго нам еще идти?
Сергей развернулся к ней, схватил за плечи и сильно, грубо встряхнул.
— Никуда мы не придем! — закричал он страшным, истеричным голосом. — Мы никогда и никуда не придем, потому что ты умерла, и твоих снов больше нет! И тебя в них больше нет! Это не ты! Ты просто кукла!
Только он сказал это, как зеленое приталенное пальто, всплеснув рукавами, с тихим шорохом обмякло в его руках. На снег рядом упал золотисто-русый («На самом деле волосы у меня не такие красивые, если говорить объективно», — отметила Лена) парик, и пара стеклянных глаз — один желтый, другой зеленый. Желтый покатился по снегу и замер зрачком вниз, зеленый уставился в небо.
Сергей упал на колени в снег, выпустил плащ и заплакал. То есть нет, не заплакал… а завыл, нехорошо и страшно, потому что парни не умеют плакать легко.
— Где ты?! — выдавливал он из себя со всхлипами, со вскриками. — Где ты?! Я слышу твои шаги, я чую твой запах, я знаю, что ты рядом! Где ты?!
Он поднял голову и медленно, отчаянно в своей медлительности оглянулся. Лене было непередаваемо страшно. Она видела сейчас одинокий лес вокруг так, как он его видел, со всеми его болью и ужасом, и особенно сильно от того, что это были и ее собственные боль и ужас. Сердце ее готово было разорваться от горя. Ничего более жуткого, чем этот момент, кажется, с ней не могло случиться.
Их глаза встретились.
— Я здесь!!!! — закричала Лена так громко, как только могла.
Она проснулась от собственного плача. Слезы катились по щекам, не останавливаемые ничем, слезы сделали все лицо мокрым, как будто она только что умылась, или пробежала три километра. Слезы пятнали подушку, слезы стекали на шею, на уши, на руки, вскинутые к щекам. Грудь болела, словно при жизни — Лена не ожидала, что всего за день она так отвыкнет от этого ощущения. Отчаяние, такое дикое отчаяние владело сердцем, что, кажется, с ним нельзя существовать дальше.