— Ладно, только я с тобой!
— И что ты там будешь делать? — Я в ответ вздохнула. — Вань, давай лучше ты будешь мне помогать, как дядя Боря и просил? Для этого тебе нужно сидеть внутри с терминалом, отвечать на вопросы по ближней связи и отдавать нужные команды оборудованию.
На том и порешили. К сожалению, мои рабочие терминалы за пределами корабля не работали — обшивка мешала, а выводить отдельный канал связи под них конструкторы не стали. И это было очень разумно: большинство поломок можно было исправить изнутри, а внешние работы такого пристального контроля не требовали. Я и сейчас бы прекрасно обошлась без брата, но нужно было его чем‑то занять, чтобы не путался под ногами. Потому что, если на нас вдруг в самом деле нападут бандиты, особой пользы от него всё равно не будет, — он же не взвод спецназа, правда! — а так он хотя бы не будет лезть под руку и даже получит возможность действительно облегчить мне работу.
Ещё оставался, правда, риск встречи с местными неразумными обитателями, от которых Ванька как сторонний наблюдатель мог бы меня предостеречь, но тут я предпочла довериться везению. С мелкого станется ещё раз пошутить, я с перепугу что‑нибудь сломаю, и привет. Нет, навряд ли он решит развлечься подобным образом в сложившейся ситуации, но мне было спокойней в одиночестве.
И я приступила к работе.
…Когда мы сели, — или, вернее, рухнули, — в лес, местное светило находилось около зенита, а сейчас, когда я уже заканчивала с обшивкой, мурлыча себе под нос песенку, ощутимо вечерело. Гибкие ветви свободно стоящих раскидистых огромных деревьев, между которыми корабль казался игрушечным, давно уже расправились, закрыв от нас небо и нас — от него. Анализатор среды, — широкий браслет, плотно обхватывающий руку, — ровно светился зелёным, поэтому дыхательный фильтр лежал в кармане, а я наслаждалась запахами леса. Здесь воздух был тяжеловатый, тёплый, влажный, пах прелостью и сыростью, но это всё равно было приятно. Наверное, если бы не термобельё под комбинезоном, мне бы было жарко или душно, а так я могла работать в своё удовольствие.
За мужчин я не слишком‑то волновалась. До цели им было несколько часов лёту, а некоторое время назад дядя прислал Ваньке сообщение, что они уже выдвигаются в обратный путь. Подробностей он не сообщил, но, надо думать, всё было неплохо, если он рискнул вообще воспользоваться связью.
Оставалось около получаса работы, когда общее благостное настроение и уютное спокойствие лесной тишины было нарушено. Я долго не могла понять, в чём проблема и что не так: никаких тревожных звуков не было, на дурное предчувствие это не походило, на какие‑то более низменные проявления вроде усталости — тоже.
Но потом всё‑таки сумела сформулировать, что меня тревожило. Это было ощущение чьего‑то пристального взгляда. Не враждебно — агрессивного, а… как будто ты делаешь что‑то сложное и важное, но у тебя над душой стоит зевака, с любопытством ловящий взглядом каждое движение. И вроде вреда от него никакого нет, но раздражает.
Поскольку появление подобных наблюдателей было, мягко говоря, неожиданным и нежелательным, я испуганно встрепенулась и заозиралась. Я висела в воздухе на высоте чуть меньше десятка метров сбоку от корабля, поэтому обзор был неплохой. Только как я ни вглядывалась в зеленоватый сумрак, никого и ничего разглядеть не сумела, кроме какой‑то мелкой живности в ветвях. Даже крупных животных поблизости видно не было. Я вообще не помнила, чтобы в описании фауны планеты присутствовал кто‑то крупнее средней собаки. Пожав плечами и поморщившись, — наверное, мерещится всякое с устатку, — обернулась обратно к неоконченной работе. И запнулась взглядом о посторонний объект, висящий буквально в паре метров от меня, над «заплаткой». Вернее, начинавшийся там, а всё остальное располагалось несколько выше и дальше.
Я пару секунд в полном шоке разглядывала представшее передо мной видение, а потом не придумала ничего другого, кроме как с визгом шарахнуться назад, запустив в зверюгу тем, что было в руке — «сварочным» аппаратом, на молекулярном уровне позволявшим скрепить края заплатки с обшивкой корабля. Получилось метко, прямо в морду. Животное обиженно взвизгнуло в ответ, по — волчьи выщерило на меня большие плоские зубы и припустило прочь во все крылья.
А я набрала в грудь побольше воздуха и проводила беглеца ещё одним переливчатым воплем. И хотелось бы сказать, что это был победный клич, только орала я отнюдь не от радости.
Буквально через пару мгновений, — я всё ещё висела на месте и пыталась перевести дыхание и взять себя в руки, — из корабля буквально выкатился брат с какой‑то тяжёлой штукой наперевес. Правда, найдя меня взглядом, он замер на нижней ступеньке трапа. Взгляд из испуганно — злого стал растерянным.
— Алёнка, ты чего орёшь? — хмуро уточнил он, снизу вверх глядя на меня и опуская своё оружие. — Я уж решил, тебя тут убивают.
— Ва — ань, — сипло выдохнула я, пикируя к нему, вцепляясь в его локоть и затравленно озираясь. — Я сейчас такое видела! Вань, у меня не глюки, правда? Я в него «кочергой» запустила, и даже попала! Вань, я с ума схожу, да?!
— Да погоди ты; ну мало ли, кто тут водится, — отмахнулся братец. Спустился на землю и двинулся к тому месту, над которым я пару секунд назад висела.
В невысокой желтоватой местной траве, в паре метров в стороне, белел корпус сварочного аппарата, который все по привычке называли «кочергой» (кажется, за внешнее сходство; я смутно помнила, что означало это слово), и никто уже не помнил заводского названия. Я всё это время висела на локте Ваньки и испуганно поглядывала на небо. Зечики с ним, что он моложе меня и даже почти мальчишка; зато он высокий и крепкий, и у него гарантированно полный порядок с головой, а вот за себя я уже была не уверена.
Переложив своё оружие, при ближайшем рассмотрении оказавшееся обыкновенной гантелей, в левую руку, за которую цеплялась я, брат стряхнул меня и присел на корточки, чтобы подобрать «орудие возмездия». Только когда Иван выпрямился, я опять ухватилась за него: так, определённо, было спокойней.
— И кого ты так приголубила? — полюбопытствовал он, разглядывая кочергу. На светлом шершавом пластике отчётливо выделялись мелкие красные брызги.
— Вань, ты мне не поверишь, но это был пегас, — потерянно пробормотала я. Кровь явно свидетельствовала о том, что это была не галлюцинация. А жалко; я бы предпочла вариант с трещиной в собственной коре. В него, определённо, было легче поверить.
— Тебе с перепугу и динозавр трёхголовый привидеться мог, — пренебрежительно фыркнул он. — Ну, подумаешь, птичка какая‑то полюбопытствовала…
— Вань, это была лошадь с крыльями! — Я нервно всплеснула руками, чувствуя, что нахожусь уже на грани истерики. — Здоровенная белая лошадь вот с такой головой, — я показала руками, какой именно, — и крыльями! Белыми, в перьях!!
— А перья ты сосчитала, когда пыталась сбить его звуковой волной? — ехидно, почти идеально скопировав Василича, уточнил братец. — Алёнк, ну мало ли на кого инопланетная зверюга похожа!
— Вань, оно на меня рычало, и зубы у него были лошадиные! — возмутилась я.
— Она и зубы уже рассмотрела, — скептически хмыкнул брат. — Что ты паникуешь? Пойдём, попросим маму Аду сделать анализ, она тебе сразу скажет, что никакой это не пегас, просто местная любопытная зверушка. Ну, может, внешне похожая.
— Да, действительно, — пробормотала я, покорно плетясь за Ванькой и на ходу пытаясь взять себя в руки. — Подумаешь, ну, похоже… Не глюк же, раз кровь есть! И лошади ведь не рычат, да? И летать такая туша на таких маленьких крылышках не может, так что, наверное, она просто пустая внутри. И никакая не лошадь. Жалко, внешние обзорные камеры не работают, можно было бы его разглядеть.
— С возвращением, — насмешливо поприветствовал он моё воссоединение со здравым смыслом. И проговорил, открывая дверь камбуза: — Мама Ада, тут Алёнка какую‑то местную зверюгу покалечила; давай глянем, что за зверь?
— За что ж ты её так, голубушка? — участливо поинтересовалась та в ответ, на что братец пакостно захихикал, а я праведно возмутилась. — Пойдёмте.
— А что она лезет мне в лицо?! Здоровенная дура!
— Ага, шлямба глухая, — насмешливо поддержал Ванька.
— Не глухая, а заглохлая! — возразила я. — Глухая — это ты. Учи матчасть!
— А заглохлая тогда кто? — уточнил он.
— Заглохлая шлямба — это такая деталь. Если её расклинить, всё сразу станет хорошо и перестанет ломаться.
— Где станет хорошо? — полюбопытствовала Ада, вслед за которой мы шли в медотсек.
Эта фраза, про «заглохлую шлямбу», была нежно любима дедом Ефимом, от него я её и подцепила. Употреблял он её нечасто и в основном по делу, так что остальные нахвататься не успели, а мне выражение понравилось и прижилось.
— Везде, — туманно отозвалась я. — На всех слоях мироздания.
Стараниями тёти рабочий кабинет бортового врача был оснащён не то чтобы по последнему слову техники, но весьма достойно для маленького частного грузовика. Наша хозяйка была склонна к разумной перестраховке и старалась быть готовой к любой напасти, что уж говорить об элементарных исследованиях.
Анализ вещества, предположительно являвшегося кровью, много времени не занял; современное оборудование делает подобные вещи за считанные минуты. Правда, ознакомившись с его результатами, тётя Ада укоризненно уставилась на нас и сокрушённо качнула головой.
— Дети — дети, как же вам не стыдно?
— За что стыдно? — растерянно уточнила я. — Это не кровь?
— Где же вы, охламоны, лошадиную кровь‑то достали? Никак, пищевой синтезатор перенастроили. Ох, нашли тоже мне время шутки шутить!
— Лошадиную?! — вытаращился на неё Ваня, потом подозрительно покосился на меня. — Алёнк, ты прикалываешься что ли?
— Лошадиную, — кивком подтвердила тётя. — Алечка, деточка, ну от тебя я такого точно не ожидала. Ладно, мужчины… Ты что, таким образом мечтала обрести принца на белом коне? Посредством пищевого синтезатора?