сен – ни писатели, ни ораторы, ни историки в один ряд с поэтами поставлены быть не могут по одной простой причине – приземленности мышления.
Песни, молитвы в рифмах полагаем,
Яже в заветах святых обретаем.
Вот он, краеугольный камень, от которого исходит творчество Симеона Полоцкого. Он не ограничивается в сосредоточии взгляда только на трудах такого авторитетного теоретика поэзии, как Сарбевский, а черпает свои духовные силы в Священном Писании, в итальянском Возрождении, временах Данте, Петрарки, Боккаччо. Ветхий завет одарил читателей целым всплеском ярких поэтических откровений: псалмами Давида, песнями Моисея, Юдифи… Новый завет – творение богоравных поэтов: Иисуса Христа, девы Марии, матери Иоанна Крестителя Елизаветы. Так, по крайней мере, было принято считать в эпоху Возрождения.
…В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля словосочетание «пасторальная поэзия» означает «идиллическая, буколистическая, пастушеская», т. е. подкупающая простотой и безыскусностью, однако не лишенная прелести. Зародилась пасторальная поэзия задолго до наступления эры Христовой. Наиболее яркие пастушеские песни, облеченные в форму пасторали, явили свету грек Феокрит и римлянин Вергилий. Их поэтические опыты витиеваты, картины природы божественно красочны, человеческие чувства неподдельны, хотя и наивны.
Симеон Полоцкий творчество Феокрита знал, Вергилия превозносил и не случайно избрал пастораль как способ излить душу, как выход поэтическому вдохновению и проявлениям чувств христианина. Звучание пасторальной лиры мы обнаруживаем в ранних стихах-диалогах и в коллективных орациях, написанных монахом Полоцкого Богоявленского монастыря.
Совет превечный открывая тебе,
Гавриил архангел, в светлых одеждах
Став пред тобою, изрек: здравствуй,
Чистая Дево, радуйся!
Здравствуй, земля непаханная
И никогда никакими семенами незасеянная!
Здравствуй, купино неопалимая,
Огнем божьей любви кругом окруженная.[70]
Но это была, как говорится, проба пера, на смену которой приходит другой прием – диалог пастырей. В «Беседах пастуских еже ест о воплощении Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, виденнаго ими во вертепе, от пречистыя Девы Марии пеленами повита и во яслех положенна»[71] участвуют двое пастухов. Первый, вероятно, юноша, наделенный природой пылким и чувствительным характером, вещал:
О небеса, что долго зазорите,
Адамантовых врат не отворите,
Удержуете нам обещанного
Агнца славнаго?
Спустете радость ненасыщенную,
Кропете свыше росу спасенную,
Оживляющу изсохшия души
В греховней суши.
Симеон Полоцкий предстает в своем поэтическом творении в двух ипостасях, которые венчали юность с сединой мудреца. Поклонение пастухов Христу, явившемуся на свет Божий, преисполнено душевной теплоты, пронизано искренностью и надеждой, и потому их беседа захватывает читателя. Вопросы юного собеседника не повисают беспомощно в воздухе и находят вразумительные ответы, в которых – радость сопричастия с великим событием.
Ныне нам радость явися,
Христос, Сын Божий, родися,
мирови спасение…
Симеон Полоцкий, которого один из явно не расположенных к нему современников назвал «всезнайкой», без сомнения, приступая к написанию «Бесед…», был отлично знаком с польскими пасторалями, посвященными рождению Иисуса Христа, и, возможно, испытывал их влияние, однако вовсе не копировал творения иноземных предшественников. У автора «Бесед…» свое видение чуда рождения Спасителя. Он отбрасывает сцены исполнения песни, преподношения подарков (которыми изобилуют польские пасторали), отягощающие суть диалога, и сосредотачивает свое внимание на главном: «Камо же по пойдем пути не ведуще?»[72] Сей вопрос прозвучал из уст Христа и об ращен он вовсе не к апостолу Петру, а ко всему роду людскому:
Возлюблении внемлете
и греховных приемлете
от уз избавление,
Се бо единородного
Бог сына возлюбленнаго
к нам со небес низпослал,
Дабы от узников ада
в любима своя чада
всех нас к себе собрал.
От декламаций, ораций, пьес, написанных Симеоном Полоцким, остались рукописные листы, которые, увы, ровным счетом ничего не могут сказать о том, были ли они произнесены, сыграны при жизни автора. «Беседы пастуския» – не исключение. Однако трудно поверить, что христолюбивое творение, пронизанное теплотой души и несложное в исполнении, оказалось невостребованным и не было представлено на публике в Полоцке или в Москве. Симеон Полоцкий был необычайно щепетилен и не изменял своему правилу – все, что им создано, непременно должно дойти до читателей, слушателей, зрителей. Прибегнув к воображению, можно представить, что лицедейства, коими руководил Симеон Полоцкий, выступавший в ипостосях автора и режиссера-постановщика, ошеломляюще действовали на публику. Стихотворение с примечательным биографическим названием «Триумф терпения, прекрасными образами представленный» – свидетельство еще об одной черте игумена монастыря Всемилостивейшего Спаса.
Надежда с жаждой тянут воз как кони
Под терпением, восседающим на великолепном троне.
Молотам пылающее сердце не уступает.
Потому ей Фортуна невольно подчиняется.[73]
…Первый линейный корабль, спущенный на воду в царствование Алексея Михайловича, носил гордое имя «Орел».[74] Произошло это событие 19 мая 1668 года. Огромное по размаху, по количеству образов, эпитетов по адресу великого государя Алексея Михайловича поэма Симеона Полоцкого имеет схожее название – «Орел Российский».[75] Никакой случайности в том нет. В поэме, которая, по словам одного из биографов Симеона Полоцкого, является примером идеологической чуткости и пронизана «духом государственного оптимизма», настолько тесно переплелись панегирический, идеалистический, парадный стили, что литературоведы окрестили ее «поэтическим лабиринтом».
Прежде чем войти в него, скажем несколько слов о предыстории появления поэмы. Трудно установить, кто первым из польских шляхтичей задумал приписать под изображением родового герба поэтические строки, в которых восхвалялись заслуги рода перед Господом и государством. Сей пример оказался настолько заразительным, что стихотворная гербомания перешагнула границы самой Польши и благополучно перекочевала в Малую и Белую Русь. Большинство произведений Симеона Полоцкого долгое время пребывали в виде автобиографических записок и рукописных сборников, и потому установить нынче время их создания невозможно. «Фрон истинны, еже есть о ближайшем судии беседование избраннейшими некими образы судебными на меди прехитростне и преизряд не нарезаными изъяснен» относится именно к таким творениям. Симеон Полоцкий намеренно избирает жанр «беседования», предметом которого становятся некие образы, «на меди прехитростне и преизрядне нарезаные». Не возникает сомнений – Симеон Полоцкий имел перед собой гравюру, а скорее всего несколько художественных аллегорий, ибо:
Пред Соломоном[76] царем пря двею бывает
Жену о сыне диве; мудрый разсуждает,
…
Обетшавшая в злобе старца умыслиста.
Да любы творит с ними Сусанна[77], с жен чиста.
…
Злый Каракалла[78], брата умертвив своего,
Дерза, Папиниане[79], помощи твоего
Гласа просити…
…
Царь Александр[80] наипаче вславися,
Яко брегл правды, выну в ней глумися…
Создатель поэтических опусов не изменяет традиции, существовавшей как в Европе, так и на Руси. Надписи лаконичны, емки по содержанию и назидательны:
Страсть, дружбу, вражду забыть подобает,
Кто правосудство соблюсти желает.
В XVII веке такого понятия, как законы поэзии, не существовало, однако подспудно, в силу природы стихосложения, они незримо присутствовали в душах и сердцах российских поэтов, которые на ощупь прокладывали путь к совершенству. Н. А. Добролюбов в рецензии на русский перевод (1859) сочинения немецкого просветителя Г. Э. Лессинга «Лаокон или о границах живописи и поэзии» писал: «С чрезвычайной ясностью и силой мысли, с неотразимой логической убедительностью он доказал, что существенный предмет поэзии, в отличие от всех других искусств и особенно живописи, составляет действие… Жизнь в своем течении, а не бездушная форма… существенное содержание поэзии».
Жанровый диапазон творчества Симеона Полоцкого настолько велик и многообразен, что, вероятно, он многое передумал, прежде чем приступить к написанию поэмы «Орел Российский». Он прекрасно сознавал, что изображение герба России не гравюра, не красочный лубок, а символ государственности, самоутверждения великого триединства, выстраданного русским народом. Звучало оно так: «За Веру, Царя и Отечество». Вот где пригодился опыт, приобретенный в невинном, казалось бы, занятии – написании виршей под искусными творениями мастеров-гравировальщиков.
Со сборником «Рифмологион» произошла метаморфоза. 1 сентября 1667 года царевич Алексей Алексеевич был объявлен наследником российского престола. Симеон Полоцкий преподнес поэму «Орел Российский» царственным особам – здравствующему и правящему государю и цесаревичу, намереваясь впоследствии включить свое сочинение в «Рифмологион». Но намерение, по неизвестной причине, так и осталось не осуществленным, и поэма до 1915 года существовала в рукописи и списках. «Подносной экземпляр выглядел так – переплет, оклеенный шелковой материей малинового цвета, писанный хорошим полууставом, со многими раскрашенными рисунками».