Исповедь в огне
Ослепляющий алый цвет менялся на нежно-желтый. Треск веток и щепок казался ненастоящим, будто записанным на диктофон. Сам огонь напоминал бесконечные рассветы, что уходят вдаль, стараясь прийти вовремя на другой конец планеты. Их участь – бегать от вечных гор до облаков, выглядывающих из-за многоэтажек. Их судьба – быть частью первых свиданий и чужих прощаний.
– Что бы вы сделали, вернись к жизни? – Роджер уже задавал этот вопрос у лифта, но так и не получил ответ. А сейчас, когда они сидели в едва ли осязаемом спокойствии конца дня, был самый лучший момент для откровений. Без разницы, что будет дальше, сейчас у него есть возможность поговорить с ними о прошлой жизни. – Матис, у тебя больше всего шансов на будущее, так что расскажи, какая же у тебя мечта.
Пребывая в легком умиротворении от тепла костра и предыдущего молчания, мальчик выдал ответ автоматически, как будто тот был давно заучен.
– Я хочу стать великим скрипачом и играть в самых лучших концертных залах мира, при этом зарабатывая приличные деньги.
Он произнес это и словно очнулся от звука своего голоса. Какой уже раз ему задавался этот вопрос, а ответ оставался тем же? Но здесь он окружен людьми, которые уже мертвы, и нет давящего взгляда общества за спиной. Может, пора признаться, что мечтал он вовсе о другом?
– Хотя, знаете, то, что я сказал, больше про мою маму или про учителей, – осознание этого ощущалось, как сброшенный с плеч груз. – Уверен, что они были бы безумно рады, если бы я стал кем-то типа Крейслера.
Матис представил гордые глаза матери, что обязательно засияли бы от его побед, множество поздравлений и искренних пожеланий от знакомых. Пришлось вновь проигнорировать растущий ком в горле.
– Не спорю, что мне нравится музыка, и скрипку я люблю. Просто…
Он замолчал, представляя ту жизнь, которую долгие годы послушно называл своей мечтой.
– Это не то, чего я хочу.
– Тогда чего ты хочешь? – Роджер взглянул на него с теплотой.
В его глазах не было жалости или снисходительности, которая так выводит из себя, скорее, понимание, так что Матис позволил себе быть слабым и уязвимым. Ему казалось, что ни Роза, ни Роджер не собираются упрекать его за детскость, которая присутствует в его настоящей мечте. Они выслушают и даже больше – поймут.
Следующие слова Матис вырвал из глубины своего сердца. Оттуда, где хранился тот самый ком, терзающий горло до хрипоты. На одном дыхании мечта вылилась из него сшибающим с ног потоком.
– Я хочу попробовать все. Узнать, какие на вкус креветки, если чистишь их сам, или те разноцветные коктейли из популярных фильмов. Собрать глупые наборы путешественника с каждого самолета, в котором побываю. Научиться водить машину. Посмотреть в зеркало и увидеть себя, высокого и счастливого.
Матис замолчал, переводя дыхание. Он мял разорванные рукава концертного пиджака, в котором после выступления должен был пойти в гости к другу. Интересно, ему сказали, что произошло с Матисом? Ждал ли он его или начал новый раунд сам? Матис никогда этого не узнает, как и не увидит свое взрослое тело или новую прическу. Как много всего потеряно…
– Я хочу искупаться в мерцающем под солнцем океане, глядя на своих уже взрослых друзей. Мы бы громко смеялись, брызгая друг в друга водой. А потом гуляли бы по городу, зная, что домой можно вернуться, когда захочешь. Мокрые, довольные и свободные. И еще одно желание есть у меня, и это, как бы тупо ни звучало, любовь. Найти человека, который будет таким же сильным, как моя мама, красивым, как модели на обложках журналов, и веселым, как мой лучший друг. Я хочу поцеловать любимого человека и наконец понять, почему же люди так любят любить.
Последнее слово ударило Роджера больнее всего. Матис ведь и вправду не может мечтать о чем-то большем, кроме как о любви. Он хочет ощутить эту жизнь, а не те заслуги, которые получаешь после ее окончания.
– Ты очень сильный человек, Матис, – Роза положила ладонь ему на плечо, стараясь передать надежду через это легкое касание. Она знала не понаслышке, что такое похороненные мечты. – Так что не сдавайся. Твои мечты по-настоящему заслуживают сбыться, а это большая редкость.
– Спасибо, – произнес Матис, взяв себя в руки и пытаясь вложить все свои чувства в это слово. Он уловил жалость в ее голосе, так что захотел поменять тему. – Что насчет вас?
Роза усмехнулась, уловив в тоне мальчика попытку быть серьезным.
– Я давно совершила все свои ошибки. Теперь не мечтаю о чем-то большем, кроме как о прощении.
Она умолкла, пока не поняла, что все хотят от нее монолога со всеми меланхоличными сравнениями и искренними эмоциями, как у Матиса.
– Не надо ждать моих слез или сожалений. Да, я была плохим человеком, ужасной матерью и не ценила собственную жизнь. Убивала других людей… На этом все.
Мужчина и мальчик не произнесли ни слова.
– Я не знаю, что вы хотите от меня услышать. В моей жизни было много ошибок, а теперь нет людей, с которыми их надо исправлять. Нет мне места на земле. Могла бы вернуться, но ради чего?
– Неужели за пару минут до смерти не было никаких планов хотя бы на день? – удивленно спросил Роджер. – Хоть чего-то, что надо закончить?
– Для меня смерть не была чем-то неожиданным, я намеренно пришла к ней, ступая по краю платформы в метро. Я – дитя жестокости и войны. Все просто.
– Но все равно должно быть что-то внутри вас, все еще находящееся в поисках ответа.
– Мне бы хотелось… – Роза взглянула на свои руки, будто видя на них фантомные следы чего-то. – Мне бы хотелось узнать, почему я всегда плохой человек, хотя и стала я плохой из-за таких же плохих людей.
Роджер заткнулся после услышанных слов, то ли пытаясь понять их мудреное значение, то ли стыдясь, что привел старушку к ее личной ненависти.
– Почему у вас все связано с тем, какой вы плохой человек? – задал вопрос Матис с легким укором.
– Брось, тебе не понять…
– А я все-таки попытаюсь.
Мальчик явно хотел чего-то добиться.
– Несмотря на свой возраст, я видел людей, которые считали себя плохими. Они делали ошибки, и каждый раз, пытаясь что-то исправить, в конце концов повторяли их снова… – он вспомнил, как сам злился на себя, совершая очередной промах.
– Вот именно. Я пыталась стать лучше, но не вышло. Так что я сижу здесь и мой выбор смерти полностью осознан.
– Но ведь это все оправдания, – Матис уверенно прервал размышления Розы. Она смотрела на него непонимающе. – Нельзя говорить, что ты плохой человек, и продолжать быть таковым, используя безысходность как оправдание. Надо пытаться…
– Но я уже пыталась!
– Значит, надо пробовать снова. И снова, и снова, пока смерть не придет за вами сама. – Мальчик глядел на нее так, будто сказанное им – самый обычный факт. – Нет идеального человека, но каждый из нас пытается им стать, таким образом по чуть-чуть приближаясь к собственному идеалу. Вы же сдались.
В голосе Матиса не было злобы и яда, что были внутри Никто, когда тот говорил что-то Розе. Лишь бескорыстное желание помочь.
– Что бы вы хотели попытаться исправить больше всего на свете?
Роза молчала, рассматривая свои ошибки в голове, как пыльные экспонаты в захудалом музее. Ответ очевиден.
– Я хотела бы извиниться перед дочерью, – ее голос стал нежным, когда она произнесла последнее слово. Так не говорит плохой человек, лишь сломленный и разбитый. – Я хочу найти ее и стать матерью получше. Даже если уже поздно.
Образ еще совсем маленькой девочки, так легко доверяющей своей маме, сменился воспоминаниями о той ночи, когда эта самая девочка покинула родной дом, громко хлопнув входной дверью.
– Да, я хотела бы сделать именно это, – закончила Роза, подпитываясь невесомой надеждой впервые за долгое время. Матис разбудил в ней стремление жить, которое было запрятано глубоко в ее душе.
Снова молчание. Роза хотела уже разозлиться на то, что они так выжидали ее рассказ, но в конце концов смирилась и вытащила все из себя.
– Я долго боялась того, что своим прошлым и кровью на руках запятнаю дочь. Мое маленькое солнце, – она искренне улыбнулась. – Я так боялась, что то детство, в котором выросла я, станет ее настоящим. И страшилась того, что ее чистая душа становилась похожей на мою отвратную.
В этот момент можно было ощутить всю тяжесть долгих лет Розы. Некоторые люди в ее возрасте все еще покоряют новые вершины и радуются жизни, словно каждый день – новогодний подарок. Но она выбрала смерть. Сама приняла решение утопать в собственной апатии. Слабость или смирение?
– В конце концов я сама и отдалила дочку от себя. Много опеки, ругани, запретов, которые росли из простого желания защитить, но выглядели совсем по-другому. И она ушла. Я не могу ее осуждать. Если ненужная вещь ломается, кто будет хранить ее осколки? А я была сломлена. Разбита на кусочки.
– И все-таки, – вклинился в разговор Роджер. – Чаще всего разбитая вещь не виновата в том, что разбита. Просто кто-то решил ее разбить.
Силуэт мужчины растворялся в свете костра, покрываясь загадочной пеленой и переливаясь самыми разными красками. Момент ощущался до жути важным, и Роза была уверена, что этой ночью слова Роджера долго не дадут ей уснуть.
В воздухе трепетала искренность. Она не позволяла сидящим у огня людям разомкнуть губы, так как каждый боялся разрушить эту важную нить между ними.
Простая любовь
Роджер почувствовал себя должником – исповеди других давили на него, заставляя поделиться и своей частичкой души.
– У меня нет детей или каких-то огромных мечтаний, как у вас, – он посмотрел на слушающих с легкой горечью в приподнятых уголках губ. – Я был хорошим зрителем жизни, но уж точно не ее участником. Единственное, что приходит в голову, – это…
Он почесал затылок, будто стыдясь произнести вслух следующую фразу.
– Это любовь.
Роджер заполнил последнее слово глупым счастьем. Это заставило Розу мягко улыбнуться, а Матиса – хмыкнуть.