Матис не хотел умирать. У него были друзья, мечты, цели, своя комната – это все, как уютное сиденье в заполненном автобусе, а теперь его настойчиво сгоняли со знакомого места. Он не позволит.
– Умоляю, – еле слышно прошептал Матис, сосредоточиваясь на злосчастном парашюте.
Они боролись, и каждый считал, что больше заслуживает жить. Роза чувствовала, как рюкзак начинает выползать из-под ее спины и всеми силами пыталась вдавить себя в пол. Она вспомнила дочь, чья жизнь все эти годы оставалась для нее загадкой. Может, она состригла волосы или поступила в престижный университет, а вдруг ее маленькое солнце, наоборот, отчаялось и живет где-то в грязном хостеле, тратя последние деньги на еду. Роза обязана узнать, что с ней. Обязана извиниться, а значит, выжить. Она снова попыталась оттолкнуть Матиса коленями, но могла только бесполезно дергаться. Неожиданно положение тел изменилось. Вертолет накренился, а потом резко качнулся. Оба человека подпрыгнули на месте, на секунду утратив бдительность.
Воздушным потоком Матиса потянуло к выходу. Роза с коротким рыком ухватилась за спину мальчишки еще сильнее и скинула его с себя. Он рухнул у раскрытой двери, а освобожденная Роза отползла от него подальше. Встать она не успеет. А вот он как раз успеет схватить ее за лодыжку. Матис из последних сил тянулся к травмированной ноге Розы, собираясь схватить и подтянуть старушку к себе. Пытался достать ее своими музыкальными пальцами, которые раньше болели лишь от сжатия металлических струн.
– Надеюсь, ты поймешь меня, – пробормотала Роза.
Она смотрела в опухшие от слез и сощуренные от злобы глаза Матиса. Отчаянный мальчик был похож на Люцифера, которого сбросил с небосвода родной отец. Матис смотрел с той же самой яростной обидой в голубых радужках. Это сравнение вспыхнуло, как недолгое видение, пока его дрожащая рука приближалась к ноге Розы. Тогда она пнула Матиса со всей силы прямо в лицо. Почувствовала через подошву ботинка нос мальчишки и продолжила пинать. Он пятился и пытался увернуться от Розы. От первого удара зрение поплыло, и Матис стал нечетко видеть все вокруг. Отползая назад, он упирался руками в пол, пока не понял, что уже нет того, во что можно упереться. Роза собрала все имеющиеся силы и пнула еще раз. Матис выпал из вертолета.
Он летел вниз, превращаясь в едва различимую точку среди проклятых песков. Ребенок, чья жизнь походила на чистый лист, теперь превратился в забытую историю с пятнами крови. У него не будет ни бурной, как океан, молодости, ни взрослой жизни с чудесными детьми, ни тихого старения в небольшом домике. Теперь этот ребенок лежал на раскаленном песке, безвозвратно погружаясь в никуда. Некогда белоснежная рубашка превратилась в тряпку. Правую ногу оторвало при встрече с твердым барханом, она валялась рядом, как лишняя часть тела. Распахнутые глаза смотрели на палящее солнце, но теперь Матис не щурился. Никаких мыслей, сожалений или стремлений не осталось. Лишь тот самый звон тишины.
За миг до того, как Матис уткнулся в песок, в голове у него пролетела одна-единственная мысль, которая сопровождалась картинками теплых воспоминаний.
«Мама, я не хочу умирать».
Прах
Никто смотрел на Розу и не мог понять, что чувствует к ней. Он был уверен, что именно Матис будет выжившим, окажется в том злосчастном дне и не пойдет на сцену, потом наверняка поссорится с мамой, но главное – сможет дышать. У мальчика была бы возможность увидеть мир, рассказать друзьям про странное приключение, зная, что те не поверят, и стать материнской гордостью. А теперь перед Никто стояла Роза, глядя без стыда и совести. Она знала, что все закончится вот так с того момента, когда поняла ценность своего существования. Старушка, мечтавшая умереть, боролась за жизнь с ребенком и победила. Оставила его на песке, а сама вернулась в белоснежные коридоры. Никто не мог сдвинуться с места. Он смотрел на уставшую Розу с нескрываемым разочарованием.
– Это его пиджак? – Никто поморщился, опустив взгляд на ее ногу.
Кусок тряпки казался символом несправедливости. В день, когда у Матиса появился этот пиджак, он с мамой пошел в кино. Это было что-то вроде награды за хорошее выступление. Глупая комедия, объединяющая семьи. Мать и сын долго смеялись, и смех был главным героем того дня. После сеанса Матис ел мороженое и умудрился испачкать старый пиджак. Мама взглянула на свежее пятно, на потрепанные рукава и решила, что надо купить новый пиджак. В душном магазине уставший мальчик соглашался на любую одежду, а мама все пыталась найти самое лучшее для него. Пиджак был куплен твердой рукой матери после долгих уговоров в примерочной. Она будет еще часто вспоминать тот день, прижимая к себе одежду сына. Его запах, отдающий детством и домом, выветрится спустя время, но она будет по-прежнему спать с куском ткани на подушке вместо наволочки, представляя, что ее ненаглядное дитя рядом.
– Да, его пиджак.
Роза знала, что вопрос был риторическим. Никто просто хотел увидеть хотя бы намек на сожаление в ее глазах.
– Ты ведь и сам знаешь правила. К чему удивление? Я боролась за жизнь.
Он снова поморщился.
– Разве это честно? Ему было четырнадцать, пацан даже не поступил в старшую школу, – Никто знал, что его слова не имели смысла. Люди все так же будут погибать, иногда оказываясь в отделе ошибок, а рабочее место так же будет царапать нервы белым цветом. – Даже если правила диктовали выживать, можно было бы задуматься о том, кто заслуживает второго шанса больше остальных.
– Я думала об этом. И знаю, что второй шанс был нужен именно мне, – Роза аккуратно разматывала пиджак на ноге. – Роджер хотел отказаться еще в самом начале, а Матис даже не успел в жизни сделать что-то не так, чтобы получить второй шанс.
– В том-то и дело! Он еще не успел, а ведь мог бы стать кем угодно, – Никто с тоской следил за движениями старушки. Она оставила пиджак Матиса на полу, как ненужную вещь.
– Лучше скажи мне вот что. Вначале ты сказал, что есть определенные ключевые события, которые мы упустили. Следовательно, есть и судьба, уготованная каждому человеку. Верно?
– Верно.
– Тогда почему ты так расстраиваешься, если знал, что по велению судьбы умрет именно он? И он не мог стать «кем угодно», ведь уже все было решено, разве не так?
Никто услышал, как Роза шмыгнула носом, и увидел, что она плачет. Незаметно и тихо, даже голос не изменился, но глаза ее застилали слезы. Она моргнула пару раз и продолжила:
– Мне нужно знать, неужели у него и вправду такая судьба, и я просто ее исполнитель? Тогда к чему весь этот фарс, если конец известен? Я тебе уже это говорила, но зачем заставлять людей помнить это?
– Судьба не есть точка в конце прямой. Судьба имеет развилки, и в вашем случае их было три: спасение Роджера, твое спасение и спасение Матиса. Прямо сейчас я вижу не Роджера и не Матиса, значит, цепочка привела к твоему спасению. Исход, где ты осталась в живых, и именно ты все запомнишь.
– Значит, у него был шанс?
– У Матиса или у Роджера?
Розе не хотелось произносить имя мальчика, хоть и спрашивала именно про него. Она не жалела о содеянном, ведь она скоро вернется обратно, но что-то внутри заставляло опасаться имени умершего. Будто она, испачканная чужой кровью, загрязняла имя святого. Роза молчала.
– У них обоих был шанс, – молчание затянулось, так что Никто заговорил сам. – А теперь пришло время заполнить документы и вернуть тебя обратно.
Роза снова сморгнула слезы и пошла за Никто. Белые стены теперь провожали ее домой. Сколько раз она успела пройти по этим местам за столь короткое время, и впервые белизна пророчила что-то хорошее – конец этого жуткого приключения близко и ждет ее в конце коридора.
– Обратно… – Роза остановилась. – Подожди, а я могу отсюда найти человека, который еще жив?
– Я уже говорил: по правилам нельзя, – Никто продолжал движение.
– Но ведь…
– Нельзя, – он бросил взгляд на Розу, стараясь ощутить тонкую грань между ненавистью и жалостью. – Я не позволил пацану увидеть маму. Думаешь, тебе дам увидеть дочь?
Конечно же, он знал, зачем Розе нужен конкретный живой человек.
– Тогда буду искать сама, – ответила она, и в каждом слоге чувствовалось упорство.
Никто привел Розу в небольшую комнату, которая оказалась его кабинетом. Много ненужного хлама, кучками собранного по четырем углам. Пока Никто перебирал непонятные для Розы документы, пропуская большинство из них через сканер, та рассматривала новое место. Широкий и не самый чистый стол, исчерканный разными знаками и надписями. Три монитора с белыми рамами креплений, но включен только один – на нем Никто прописывал информацию про победителя игры номер сто тридцать семь с листочка, который до этого проверил на подлинность сканером. Самым ярким предметом в комнате был толстенький темно-зеленый блокнот с потрепанным корешком.
– Могу посмотреть?
Никто оторвался от работы и с сомнением в голосе ответил:
– Ладно.
Роза открыла блокнот, почувствовав подушечками пальцев сырость бумаги. На первых страницах было много записей на итальянском с датами и небольшими зарисовками: анатомически неправильные руки, много схематично нарисованных звезд и пятнистые рыбки. Где-то в середине записи оборвались, и большинство страниц были пусты либо изрисованы ручкой с синей пастой, а в некоторых местах виднелись дырки и пятна чернил.
Когда непонятные каракули закончились, появились разноцветные рисунки, где каждая деталь была проработана качественнее, чем в начале, да и сами работы явно сделаны гораздо позднее. Роза с опаской перелистывала покрытые меловой пылью листки. Серый дуб, ветром вырванный с корнями, стремился верхушкой вниз. Казалось, что через пастельные цвета можно услышать этот треск и ощутить свободу, которое обрело дерево, освободив уставшие корни от земли. В нижнем уголке подписано: «Альтаир».
На другом развороте Роза увидела на нежно-оранжевом фоне старенький двухколесный велосипед в зеленой траве. Закат. Из корзинки возле руля выпали сочные апельсины и персики. Они укатились на другую страницу, где изображен пустой обрыв с безнадежно падающими туда фруктами. Закатные лучи не дотягивались до темноты этого обрыва. В уголке листа другая наддпись: «Полина».