Пропустив еще парочку страниц с не похожими друг на друга рисунками, Роза долистала до последней работы Никто. Это был вид изнутри общественного автобуса, который ехал поздно ночью, и его путь освещался одним фонарем на заднем фоне. Грязно-голубые сиденья с желтыми узорами пустовали, давая место только неосязаемым призракам. Все было одинаковым, кроме одного полностью черного и покрытого золой кресла. Оно выглядело так одиноко среди остальных пестрых красок. Роза увидела в уголке страницы имя «Роджер».
– Многих забывают, так что я стараюсь сохранить их образы хоть где-то. Ну, знаешь, чтобы их имена помнили, если вдруг мой блокнот найдут. Они тогда не останутся никем, – Никто впервые звучал смущенно. Со скромной улыбкой и запинками он не был похож на того озорника, что носился на скейте. Нет. Никто напоминал мальчишку, в боязни осуждения протягивающего свой рисунок занятой маме.
– Я никогда не умела рисовать, – сказала Роза и положила блокнот на место. – Но даже я могу сказать, что твои рисунки восхитительны.
– Спасибо, – еле слышно ответил он.
Роза больше ничего не трогала и просто дождалась, когда Никто расправится с документами. К счастью, он быстро покончил с работой. Теперь Роза и Никто стояли, как совсем чужие друг другу люди. По сути, они и вправду были чужими.
– Но ведь смерть объединяет, – пробубнил Никто себе под нос.
– Что?
– Смерть объединяет. И нас с тобой сделала частью чего-то большего. Прощай, Роза.
Он покосился на свой выцветший дневник памяти.
– Я думаю, что ты станешь моим новым Дамианом.
В последний раз Никто взглянул в глаза Розы.
– Я имею в виду, что буду всегда помнить о тебе. А точнее, о следах на твоих руках.
– Понимаю.
– Иди в эту дверь и окажешься дома.
Роза напоследок окинула его взглядом: кудрявые волосы, длинные рукава и болотные радужки глаз. Она уйдет, он останется. Здесь его дом.
– Прощай, Никто.
Она направилась к выходу, уронив еще одну фразу:
– Надеюсь, что когда-нибудь ты найдешь свое имя.
Путь вслепую
Роза сидела на железнодорожном вокзале.
Последние месяцы она занималась упорными поисками дочери. Это было сложно и напоминало блуждание по закрытому лабиринту, но мысли о двух людях, которые погибли, чтобы именно она оказалась здесь, придавали ей силы.
Роза искала дочь в телефонных книгах, но находила лишь чужие фамилии и незнакомые голоса. Сотрудники адресного реестра Франции тоже не смогли помочь, хоть и провели длительное исследование архивов. В итоге Роза получила адрес собственного дома. Решив попробовать современные методы, она села за компьютер. Широкий экран, непонятные значки и безлимитный доступ к сети. Но все напрасно: интернет появился семь лет назад, так что старушка путалась даже в главном меню. Где искать и как, с чего вообще начинать – все эти вопросы не давали Розе спать по ночам, заставляя просматривать новостные фотографии с происшествий последних лет. Она искала любую зацепку, хоть что-то, похожее на подсказку. За эти недели Роза осознала, насколько были просты загадки с птицами и облаками в загробном мире, ведь сейчас она пыталась найти человека без знаний о его работе, знакомых или месте проживания. Может, дочь поменяла имя или вышла замуж, забыв о девичьей фамилии. Комната Розы напоминала поле боя, где вместо мин разбросаны бумажки. Вырезки, записи и старые фотографии валялись по всему дому, покрываясь пылью.
Весь октябрь возле газетного киоска Роза встречала бродячего музыканта. У него были темно-зеленые штаны, коричневая шапка, фланелевая рубашка такого же цвета и гитара в руках. Мужчина боролся с новостными буклетами за лишний цент прохожих, но проигрывал в этой битве, так как большинство пробегало, не замечая его. Однажды музыкант решил поменять свое оружие, достав из футляра новенькую скрипку. Тогда ценители искусства с радостью начали бросать деньги в его шапочку. Роза перестала брать газеты в том месте. Лучше пройти лишних четыре квартала, чем каждый раз узнавать Матиса в мелодичных звучаниях смычка.
На исходе месяца Роза отчаялась и проводила время, прокручивая в голове старые воспоминания. Когда ей исполнилось пятнадцать, война закончилась, оставив юную Розу сиротой. Три года в жутком детском доме, заполненном пыльной духотой и тяжким одиночеством. Мир восстанавливался после колоссальной катастрофы, так что никому не было дела до детей, которые знали только фронт и насилие. Именно в том здании, которое напоминало заброшенный пансионат из страшных фильмов, Роза забеременела. Она смутно, словно память стерла это событие, помнила, кто конкретно был отцом и как так вышло, что мужчина проник в детский дом. Помнила лишь, что была самой старшей из всех, а люди часто просили оставить их наедине с ребенком, чтобы понять, нужен он им или нет. Наверное, нельзя закрывать ничего не понимающего подростка в одной комнате с чужими взрослыми, но сирот появилось много, и от них нужно было как-то избавляться. Запомнилось только гадливое ощущение жадных ладоней на теле. Фантомные касания, всплывающие в мыслях, только когда сильно задумываешься о них. Но больше ничего вспомнить нельзя, все как на глубине, когда каждый звук отдаляется под давлением. Иногда Розе казалось, что ее мозг специально вычеркнул тот день, лишь бы спастись от саморазрушения. И слава Богу.
Вскоре она вышла из той преисподней на обочине мира и вселилась в квартиру, которая стала ее прибежищем. Впервые увидев свою дочь, Роза ее возненавидела. Она была на грани того, чтобы отдать ребенка в заплесневевший детский дом, но ее удержала одна воодушевляющая мечта. Мечта, что из ребенка может вырасти не просто потерянная крыса, как она сама, а настоящий человек, полный желания познавать и стремиться вперед.
Постепенно Роза уходила от ненависти. Приближалась к точке слепой материнской любви, которая вскоре создала жажду контроля. Боязнь плохого конца заставляла совершать разное. Роза боялась, что жестокий и прогнивший мир, в котором оказалась она в подростковом возрасте, заставит дочку превратиться в свою мать. Поэтому гулять разрешалось только до пяти вечера и не чаще раза в неделю, на выходных исключительно занятия спортом и уроками, друзей показывать матери на проверку, обыск в комнате каждую среду и субботу, а наказанием за непослушание стала ванная. Зябкое место с коричневой грязью между плитками на стенах. В один из дней Роза заперла девочку на всю ночь, заглушая ее крики и мольбы своими мыслями: «Это ради нее», «Позже поблагодарит», «Я все правильно делаю». Наутро дочь не выдержала и, дождавшись, когда Роза отвлечется, просто ушла. Собрала только важное и спрятанное в самых изощренных местах, раскрыв тайники под половицами. Терять-то уже нечего.
Роза искала свое хрупкое чудо везде, подняла на уши весь город, но чуду стукнуло уже девятнадцать лет, и свобода движения помогла ему выбраться из клетки. Этой клеткой была однокомнатная квартира на первом этаже небольшого дома, стоящего впритык к другим зданиям. Роза до сих пор жила в этих тесных стенах, в качестве соседа имея только собственные воспоминания. И однажды ночью, когда время уже близилось к рассвету, Роза вспомнила про подругу дочери, которая чаще других бывала у них дома. Ее звали Жаклин, и в одной из газет Роза мельком видела рекламу ее бизнеса. После этого осознания старушка начала перебирать все вырезки, которые за эти месяцы успела найти.
За первую ночь она, конечно же, не смогла перерыть все бумажки. Поэтому нужный обрывок был найден только спустя два дня, и вечером Роза поехала по адресу, указанному в рекламе.
«La joie… de boire!»[5] Жаклин вместе с мужем открыла компанию по продаже пива, их магазин находился на юге Франции. Пока Роза ждала автобуса, она никак не могла успокоить сердце, ведь подсказка нашлась. А разгадка – близко.
– Я не могу сказать вам, простите.
За окном гудел ветер, так что Роза вовремя приехала к Жаклин. Но вместо теплого приема ее ждали печальные глаза девушки и эта играющая на нервах фраза «Я не могу».
– Жаклин, послушай, я хочу знать, где моя дочь.
Рядом с ними бродили покупатели и работники. Все жили своей жизнью, а Роза гадала, почему это ей надо бороться за родительские права, унижаясь перед какой-то мелкотой.
– Я имею право знать, где она.
Жаклин осмотрелась по сторонам и, поняв, что разговор затянется, повела Розу в сторону. Она наклонилась к ней, как это делают менеджеры с назойливым клиентом, и медленно произнесла:
– Она рассказала мне, что происходило дома. Всегда рассказывала, и именно поэтому просила ничего вам не говорить. Поймите меня, я не могу так просто предать человека.
– И ты меня пойми. Я не видела свою дочь все эти годы, не зная, как она и что делает. И раз уж она тебе все рассказывала…
Роза замялась.
В голове появилась картинка маленькой Жаклин, которая тихо сидела на кухне и ужинала вместе с ними. Она на протяжении семи лет была лучшей подругой ее дочери, так что наверняка видела хоть что-то.
– Я хочу перед ней извиниться.
Жаклин приподняла бровь.
– Мне надо извиниться за весь вред, который я ей причинила. Ты знаешь, что она это заслуживает. Извинений.
– Я даже не знаю. Сейчас не самое лучшее время…
– А когда оно будет? Прошу, помоги мне. Словами не описать, как много я уже отдала, чтобы встретиться с ней. Я очень…
На секунду образы Роджера и Матиса заслонили ей лицо Жаклин.
– Очень много всего отдала.
Жаклин смерила ее недоверчивым взглядом. После она попросила подождать и ушла в какой-то кабинет.
Роза стояла посреди толпы, ожидая решения всей жизни. Десятки сердец бились в унисон с ее сердцем, несмотря на огромную стену, что находилась между ними. Она знала, какова на вкус смерть, и до сих пор чувствовала горечь на кончике языка; они же слепо шли вперед, не понимая, для чего и зачем. Женщина бежала положить еще одну упаковку жестяных банок в тележку мужчины, а тот с прищур