После благодарностей и множества лишних слов ведущий перешел к делу, объявив, что сейчас все должны встретить молодого скрипача с произведением Антонио Вивальди «Времена года. Лето».
Услышав слово «молодой», Роджер и Роза ожидали увидеть рослого студента в выглаженном смокинге и с харизматичной улыбкой. Каково же было их удивление, когда мальчик, сидящий прямо сейчас рядом, вышел на сцену и начал без раздумий исполнять легендарную композицию. Причем очень умело, зная толк в своем деле. Они смотрели то на Матиса на экране, то на него же возле себя. Казалось, что один из них – просто копия настоящего, качественно повторившая немного пухлые щеки и сияющие глаза другого.
Неожиданно музыка начала затухать. Смычок неуклюже запрыгал по струнам, едва касаясь их, пока вовсе не упал на пол. Скрипач опустил руки и выронил драгоценный инструмент, а сам завалился вперед, как мешок картошки, что не донесли до нужного места. Звук был таким же. Стоящий рядом микрофон четко передал грохот упавшего тела. Все произошло быстро. Буквально в мгновение ока.
Секунда – и голова ударилась об угол сцены. Еще секунда – хруст сломанной шеи эхом пронесся по залу. Многие зрители отвернулись, лишь бы не видеть жуткую неестественность в позе мальчика. Кто-то испуганно вскрикнул, тревожа всеобщее молчание, увидев остекленевшие глаза ребенка прямо перед своим носом. Даже Роджер скривился, почувствовав фантомную боль в шее через экран.
Тело мальчика растянулось на сцене, а голова свешивалась с нее в пространство перед первыми рядами. Происходящее ощущалось как нечто невозможное и до жути неприятное. Казалось, это шутка. Просто часть выступления, и ничего такого не могло случиться.
Но, когда все увидели выбегающую из-за кулис женщину, стало понятно, что это правда. Ее глаза были распахнуты, а губы повторяли бессвязные слова. Она спотыкалась, не отрывая взгляда от лежащего без движения сына. Добежав, женщина отчаянно закричала. Это был не просто крик. Она вырывала из глубин души каждую частичку боли и страдания, пытаясь избавиться или отмахнуться от них, как от страшного сна. Женщина прижимала сына к груди, будто желая силой отдать ему свое бьющееся сердце. Мальчик лежал в ее объятьях, словно кукла, заставляя огромный зал содрогаться от ужаса происходящего.
Голос матери охрип, а пальцы бегали по телу сына, как бы ища опору. Зрители смотрели в разные стороны, лишь бы не видеть чудовищную сцену. Пара человек заметалась по залу, воплями и нелепыми жестами пытаясь позвать доктора. Кто-то в истерическом состоянии бросился вон, чтобы оказаться подальше от того, что произошло. В воздухе, как в шейкере бармена, взвихрился хаос. Он всегда показывает настоящую личину и снимает со всех приевшиеся маски. Аудитория разделилась на два лагеря: толпа с детьми и подростками, в смятении бегущая непонятно куда, и толпа прилизанных снобов, сохранивших внешнее спокойствие; одни доставали телефоны, чтобы позвонить в скорую, другие – ради уникальной фотографии в соцсеть. Многих будто окатило ведром паники, которая заставляла непонятно кричать и хвататься за того, кто рядом. Человек привык молчать, отводить взгляд и притворяться глупым в экстремальной ситуации, а не бежать на помощь, как мать Тереза. Так что игнорирующих происходящее с каменным лицом было гораздо больше. Единственное, что объединяло всех, – попытки не смотреть на женщину со скрипачом. Роджер с Розой тоже хотели бы не смотреть, но не могли отвести взгляд от рук мальчишки, которые безжизненно лежали на сцене. И голова, все тянущаяся к земле. Женщина придерживала ее, как это делают с младенцами в роддоме, нежно поглаживала волосы и скулы. Прижимала сына к себе, даже не думая о том, чтобы его отпустить.
Насколько больно смотреть в глаза человека, еще пару минут назад искрящиеся жизнью? Она не знала ответа, пока не увидела бледное лицо сына, который больше никогда не засмеется. Никогда не узнает что-то новое и не увидит свое будущее.
В слове «никогда» таится гораздо больше глубины, чем можно представить. Никогда – это значит абсолютно ни при каких обстоятельствах, ни в ближайшем будущем, ни в далеком. Смысл в том, что теперь уже и нет никакого будущего. «Никогда» ставит нестираемую точку на всех планах и черное пятно на любых мечтах, которые могли появиться. Нет исключений или каких-либо лазеек. Только пустота, заражающая сердца вместе с пониманием неизменности этого слова.
Мальчик смотрел на свою кончину, сидя в чужих стенах с незнакомыми людьми. Видел, как его тело с усилиями вырывали из рук матери. Мог разглядеть собственные пустые глаза. Он не мог понять, как такое возможно.
«Вот же я здесь! Прямо тут!»
Но в том-то и дело: он здесь, а она там. Это означало, что они больше никогда не смогут быть вместе.
Девушка у порога
Матис до сих пор не мог осознать, что происходило. Сотни желаний, все мечты, которые он мог себе позволить, превратились в пепел.
«Неужели это все?»
Его глаза, еще недавно наполненные радостью и лучами солнца, теперь отражали лишь бесконечную пустоту.
Люди редко задумываются о неотвратимости конца, так что понимание взваливается на плечи тяжелым грузом. Мальчик, пытавшийся смириться с тем, чего не изменить. Жестоко и несправедливо, но ничего не поделаешь, такова жизнь. Правда, это сложно донести до человека, который только что видел и свою смерть, и глаза матери, полные слез, горя и неверия.
Подобную боль девушка, работающая лишь с мертвыми, видела ежедневно. Поэтому она резко прервала начинающуюся панику мальчика, желая разобраться с этим делом как можно быстрее.
– Да-да, я понимаю, что много всего надо осмыслить… – девушка застучала тонкими пальцами по невидимым клавишам, которые загорались только при касании. – Вы можете пройти прямо по коридору и повернуть направо.
Она подняла глаза от клавиатуры и без эмоций показала рукой на белый коридор.
– Все люди вашей группы там.
Ее холодные глаза, в которых даже под микроскопом не разглядишь человечности, смотрели в расширенные зрачки Матиса, словно пытаясь понять, какая из лихорадочных мыслей мальчика – реакция на ее совет. За этой сценой наблюдал Роджер, догадываясь, кто стал прототипом ассистенток во всех больницах.
Собравшись с мыслями, мальчик пошел туда, куда ему указали. Непонятно, делал ли он это по собственному желанию или просто от безысходности, но главное, что движение продолжалось. Роза и Роджер, не сговариваясь, последовали за ним. В обоих горело желание помочь бедному Матису, который встретился с острыми клыками смерти слишком рано. Но старушкой двигало еще и нестерпимое любопытство.
Долгое время скуку ее будней разбавлял лишь старый добрый телевизор и готовка самых разных блюд. В ее обветшавшей, полной плохих воспоминаний квартире никогда не бывало гостей. Так что все блюда, приготовленные в одинокие вечера, портились и радовали только голубей на свалке. Ради сохранения собственного бюджета старушке пришлось отказаться от импульсивной готовки. Тогда жизнь стала еще больше походить на бесконечный день сурка, из которого единственным выходом была смерть.
Когда ты долго и без остановок бежишь вперед, то перестаешь замечать одну истину: жизнь – просто колесо, которое продолжает стоять на месте, хотя ты в нем мчишься, как сумасшедший. Это и убивает, заставляя искать выход. Роза нашла его в смерти, сумев самостоятельно остановить колесо. Каково же было ее удивление, когда жизнь после смерти оказалась такой же, как и до нее: с незнакомыми людьми, обычными комнатами и сотнями вопросов. Поэтому она шла по пятам за мальчиком, видя в нем искорку чего-то нового, того, что когда-то упустила.
Три человека с оборванными жизнями дошли до двери, такой же белой, как и стены. Матис долго не решался постучать, в глубине души боясь того, что может увидеть. Он то смело поднимал руку, то опускал ее, опасаясь последствий. В конце концов ему на помощь пришла другая рука – слабая, со вздувшимися венами и старческими пятнами. Такие руки у людей, которые провели детство на войне, зная, что хлеб – всему голова, и веруя в честь патриотической смерти.
После настойчивого стука за дверью послышался стук каблуков и неразборчивые голоса. Дверь открылась, и на пороге появилась миловидная девушка. Она улыбнулась так, как улыбаются работники сферы услуг, которые весь день должны излучать искреннюю радость, даже если в душе готовы задушить клиента прямо здесь и сейчас. Белый медицинский халат контрастно смотрелся с ярко-рыжими волосами. За ее спиной толпились дети и подростки.
Они были в разной одежде: кто-то в спортивной форме и сбитых кроссовках, кто-то в дырявых носках и слишком большой футболке, кто-то в фиолетовой пижамке с рисунками созвездий, а одна девочка – в порванном желтом платье. Видно было, что его рвали намеренно, а алые следы пальцев на шее добивали смотрящего. Матис содрогнулся, когда взглянул в ее карие глаза, – там мерцал страх. Под светом ламп они напоминали душистый мед, что всегда стоял на столе в бабушкином доме. Когда же она смотрела вперед, глаза походили на глубины пещер, хранящих чужие истории на своих стенах.
Матису безумно захотелось обнять ее, он смог догадаться, что причина смерти девочки куда страшнее его собственной. Отведя взгляд, он все еще чувствовал на душе неприятный осадок. Эта разноликая толпа напоминала обитель потерянных душ. Будто бы все детские страдания решили собраться в одной комнате. В месте, где каждый пережил события, убивающие изнутри. Сборище совсем молодых, но уже разбитых жизней. И в эту дыру Матиса направила незнакомка за стойкой? Может, он на самом деле сошел с ума?
– Привет, – голос девушки был нежен и полон доброты. – У нас все скоро начнется, так что проходи.
Матис стоял, покачиваясь взад и вперед, и мялся. Внутри ждали его ровесники, а не старая женщина и чужой для него мужчина. Может быть, это правильный выбор? Решение принято, и Матис перешагнул порог. Когда Роза с Роджером попытались зайти следом, им с вежливой улыбкой перегородили дорогу.