Далее последовали кадры с убегающими от здания людьми, сделанные на обычную камеру трясущимися руками.
– Количество жертв на сегодняшний день было посчитано нашим специальным отделом еще до самого события. Точное число. Все остальное – лишнее.
Небольшая фотография с изображением кладбища и скорбящих по своим близким людей проиллюстрировала сказанное.
– Дайте отгадаю, – Роджер наклонился вперед, опираясь локтями на колени. – Мы – это исключение?
Никто ухмыльнулся, довольный результатом своей презентации.
– Все правильно. Вы трое – ошибка, которой я должен заняться.
На экране появились кадры античных греческих боев: палящее солнце, голодная до зрелищ толпа, которая не отрывала взгляда от двух мужчин. Те заваливались и прижимали друг друга к земле, чувствуя обнаженное тело противника. Дикость человека на грани смерти.
– Чтобы лучше понять суть проблемы, давайте вернемся к прошлому. С давних времен судьбы людей решались через так называемые испытания и сражения, позволяющие найти победителя.
Все сидящие в комнате разом напряглись, силясь понять, что имеется в виду.
– Мы с вами люди простые, так что воруем у предков и называем украденное своим. Поэтому вам тоже надо пройти своего рода полосу препятствий, чтобы сразиться за место под небом.
Наступила гнетущая тишина. Она давила со всех сторон, заполняя пространство и время. Вопросов стало еще больше.
– И куда… – Роза первая подала голос. – Куда отправится победитель?
– Домой, – серьезно ответил Никто. – Только победитель вернется к жизни и продолжит ее.
– А что будет с проигравшими? – и снова самой смелой оказалась Роза.
– Ну что же… – парень отвел взгляд. – Матис сказал, что вы давно могли быть в раю, аду или в каком-либо другом месте. Вот туда двое из вас и отправятся.
Вопросы были исчерпаны. Каждый осознал, что прямо сейчас сидит в комнате с двумя потенциальными мертвецами, которые уже мертвы. И убить их придется именно ему.
Ключи в жизни
Даже если бы Никто не хотел быть тем, кто рассказывает бедолагам об их скорой схватке на выживание, ему пришлось бы. Он оказался в отделе два года назад и за все это время получил шестнадцать подопечных. Роджер, Матис и Роза станут пятой группой. Никто все еще гадал, почему их ключевые события не произошли. Все должно было пойти по-другому, но почему-то не пошло, и вот теперь ему следовало разгрести эту кучу.
– Кто-нибудь помнит греческие мифы? – вопрос был больше риторическим и нацеливался на то, чтобы заново привлечь внимание трех окаменевших от страха людей. – Как вы, возможно, помните, в мифе про Эвридику и Орфея их любви поставили определенные условия. Храброму парню, готовому пройти все круги ада ради жены, нужно было сделать только одну простую вещь – не оглядываться.
Роза вспомнила, как читала эту историю дочери. Очень давно, когда девочка была еще настолько мала, что помещалась в ее нежных объятьях, как кукла, нуждающаяся в тепле. Роза почувствовала спокойствие и уют, которые царили в детской спальне, когда под покровом темноты сказки и мифы сходили с ветхих страниц. В то время ванная не равнялась месту наказания, и часы, проведенные под крики запертой там дочери, были безумно далекими. Война двух сердец, так и не нашедших общий язык, не успела прийти в дом. Тогда Роза была мамой, которую ее дочь еще не потеряла. Как жаль, что это лишь тихий звон ушедшего прошлого.
– Понятное дело, Орфей, как каноничный мужчина из мифов, посчитал, что правила не для него. А потому оглянулся, посмотрев на личико жены в последний раз, – Никто хлопнул в ладоши, будто бы закрывая воображаемую книгу. – Так же и у вас имеются условия и правила. Дорога к жизни откроется только единственному выжившему.
Матис сделал прерывистый вдох. В голове всплыли картинки кровавого боя с Роджером или с Розой, любой исход означал чью-то смерть, и это пугало его.
– Можно отказаться? – спросил Роджер после недолгих раздумий. Желание закончить все до того, как оно успеет начаться, побеждало стремление вновь вернуться к знакомой и родной жизни.
– Я вижу, у нас появился трус, – язвительная реплика Никто заставила Роджера стиснуть зубы. – Даже если бы ты сильно хотел стать добровольным смертником, в чем я очень сомневаюсь, это невозможно. У каждого есть шанс на спасение, желаете вы этого или нет.
Все думали о своем. Роджер взвешивал за и против, пытаясь вспомнить, мог ли он назвать свою жизнь счастливой. Роза размышляла о будущих испытаниях, заинтригованная необычной игрой. Ее не интересовали победа и возвращение, только желание разузнать побольше про новый мир и человеческие поединки.
Матис же зашел в раздумьях намного дальше.
– Тот, кто… – он запнулся, пытаясь выдавить из себя все еще чужое слово. – Выживет… Будет помнить все это?
Он помахал рукой, обобщая события, которые произошли среди белых стен странного места.
– Да. Тот, кто вернется к жизни, появится в так называемом ключевом событии. Именно оно должно было повлиять на ваши судьбы, – встретив взгляды, полные непонимания, Никто пояснил: – Сейчас расскажу, что за ключевые события. Как я уже сказал, вы трое – ошибки. Следовательно, где-то в уже давно продуманной цепочке событий произошел сбой. У каждого из вас он свой.
Он собрал пальцы в «пистолет» и указал на Розу.
– Помнишь того незнакомца на станции метро? Он хотел тебе помочь с пакетами и вообще вел себя очень мило. Это и есть ключевое событие. Мужчина должен был завязать разговор. Он бы упомянул, что сегодня его день рождения. А значит, в один день с твоей дочерью, – Никто взглянул на Розу с легкой ухмылкой. Он знал, что та раньше следила за дочкой, словно всевидящее око. Видел записи того, что старушка запрещала бедняжке любое веселье. Он знал ее. И она это видела. – Неожиданная новость и простое желание поговорить с человеком могли удержать тебя от мыслей из разряда «Хм, а рельсы выглядят очень привлекательными для тройного сальто прямо на них!» хотя бы на ближайшее время.
Всех смутило его обращение на «ты» к пожилой женщине и вульгарность манер. Это накаляло обстановку между двумя людьми. Говорят, что мы ненавидим тех, кто похож на нас самих. Когда Роза смотрела на этого парня, а тот смотрел на нее, появлялось ощущение, что они оба в мире зеркал. Искаженное отражение, где тело, пол и жизнь другие, а душа такая же сломленная. Боль соединяла их. Боль же и порождала неприязнь.
– Хотя не могу удивляться, учитывая историю твоих суицидальных мыслей, – между Никто и старушкой вскипала своя волна, в которую двум другим не войти. – Уф, такой ненависти и печали позавидует любой, кто уже погрешил самовыпилом.
Здесь Роза не выдержала. Мальчишки, стоявшего перед ней, даже не было на свете, когда она уже боролась за честь страны. Он знать не знал, через какие испытания ей пришлось пройти, чтобы не сломаться под натиском проблем. Роза была, есть и будет плохим человеком, но она по-настоящему старалась каждый божий день. А это хоть чего-то да стоило.
– Закрой свой рот, – прошипела Роза, сведя брови у переносицы. – Ты не имеешь никакого права говорить что-то обо мне. Ты, сопляк, даже представить своим узким мозгом не можешь, какие шрамы на моем теле…
– Хочешь поговорить о шрамах? – глаза Никто загорелись. Ядовитая злость целилась точно в сердце Розы, которая не понимала, что именно сделала ему, но готова была бороться за свою правду. Даже если это обычный подросток, маска которого снова спала с лица. Оба чувствовали друг друга на ином уровне. Их связывала та самая невидимая нить, которая сейчас порождала желчь внутри обоих. Никто превратил эту злость в боль и, заполняя ею каждое сказанное слово, начал медленно говорить:
– Каждый порез на моем теле – это отчаяние.
Он закатал рукава тяжелой кофты.
– Каждый ожог – чистейшая ненависть. Понимаешь?
Роза не знала, что ответить, и просто продолжала следить за его действиями.
– Мои шрамы – это рисунки на тюремных стенах.
Он вытянул руки вперед и показал голую кожу: раны, покрытые засохшей кровью, бледные шрамы разных оттенков и глубокие порезы, порождающие в голове картинку лезвия. Лезвия, что впивается в плоть, разрывая ее безвозвратно.
– Вся эта живопись на мне… – Никто с иронией осмотрел узоры на коже. – Она не исчезает даже после смерти. Я никак не могу избавиться от нее.
Он нервно стащил с себя толстовку, под которой оказалась черная растянутая майка. В ее широком вырезе виднелись фиолетовые синяки. Тонкие ключицы были в этих ужасных пятнах, один вид которых вызывал жалость. В некоторых местах виднелись неровные отпечатки нитей, означающие, что раны пытались зашить. Много раз дрожащие от беспомощности пальцы связывали узел за узлом, нанизывая тонкие лоскуты на кончик иглы. Боль от проткнутой кожи казалась ему менее страшной, чем то, что было до этого. Никто готов был всю жизнь вводить в себя острие иголки и резать собственные конечности, вырисовывая узоры безнадежности, лишь бы снова не смотреть в глаза монстру его кошмаров, сгибаясь под ударами тяжелого кулака. Никто смотрел на слишком очевидную жалость в глазах людей, рассматривающих его голое тело. Оно было полотном судьбы, где разными красками нанесены события, что ломали его молодую душу. Внезапно почувствовав свою слабость, парень быстро оделся. Руки сразу же потянулись в знакомые карманы штанов, где можно избежать лишних движений.
– Я поняла, – на секунду всем показалось, что в глазах Розы появилась та самая материнская нежность, дарующая покой. – Ты давно стал Никем, а теперь носишь это имя после смерти.
Парень почувствовал в этих словах горечь собственной души, так похожей на ту, что пряталась внутри Розы. Он вспомнил все мучения, до которых доводил свое тело. Годы ненависти к отражению в зеркале. Часы, проведенные в холодной ванне, когда он рассматривал свои голые ноги и руки. Приглядывался к каждой ране, шипящей от касаний воды. Он крепко зажмуривался, пытаясь остановить поток слез; пытаясь стать кем-то другим, лишь бы не быть самим собой. Сколько раз он хотел выцарапать свои глаза голыми руками, сломать костяшки о мраморную плитку у раковины или оторвать волосы со скальпом, чтобы потом смотреть на кровь, каплями стекающую по щекам. Неудержимое желание разбить все зеркала, лишь бы не видеть лица, что принадлежало ему с рождения. Это было его рутиной на протяжении той недолгой жизни, которую он успел прожить.