Дирижер сидел на набережной под навесом киоска «Баскин Роббинс» и ел мороженое. Его любимого «Ленинградского» давно уже не продавали — приемлемой заменой считался пломбир с шоколадной крошкой. Ел Виктор неторопливо, пломбир таял и капал на штаны, оставляя после себя крошечные пятна. В складках штанов они терялись и особого внимания не привлекали. Небогатая желающими погреться на солнце набережная упиралась в трап плавучего ресторана «Чайка». Окна все были распахнуты и завешены льняными драпировками — появлялся сквознячок, который хоть как-то утешал посетителей.
К набережной подъехала машина — белоснежный «Лендровер», вышли трое мужчин, среди которых выделялся и ростом, и импозантностью Рамазан. Ленивым andante они шли по трапу и скрылись в прохладе «Чайки»…
Силов доел мороженое, достал сигареты, закурил. Пачку и зажигалку он завернул в обертку пломбира и выбросил в урну. Выкурив полноценную порцию, Виктор направился к дебаркадеру. Плавно и чуть заметно покачивался ресторан от шагов гостей «Чайки». Силов прошел сквозь залу ресторана — народу было немного, человек семь-восемь, считая и Рамазана с его мушкетерами. Сидели они за угловым столиком — полотнища от сквозняка слегка трепыхались, — все-таки там было полегче существовать…
Виктор вышел на противоположную палубу — никого больше не было. Все желающие покурить прятались в теневой стороне, здесь же солнце клонилось к началу вечера и поэтому слепило глаза даже в очках. Постояв несколько секунд, Виктор полюбовался островом метрах в ста от набережной, там был городской пляж, но с противоположной стороны — эта была в тени, и смысла сидеть на жаре на пляже и не загорать при этом никто не видел.
Заглянув в щель драпировки, он увидел, как трое мужчин, получив свою еду, молча уплетали красно-бордовый базилик с маленькими кусочками баранины. Наблюдатель отвернулся, полез в полиэтилен «Дольче и Габбаны» — там он правой рукой что-то держал, а левой вертел в пакете, издавая тихое шуршание. Наконец Силов замер — заглянул в пакет, внимательно осмотрел его содержимое и отпустил ручки кулька. «Дольче и Габбана» медленно падал на палубу — в руках Виктора была граната. Отодвинув легкую гардину, что отделяла палубу от клиентов «Чайки», Силов бросил маленький ананас в сторону Рамазана и его друзей.
«Двадцать один» — он летел через ограждение палубы в реку.
«Двадцать два» — легкие сандалии были сброшены и синие штаны слетели сами от движения подводного пловца.
«Двадцать три» — что-то огромное ударило Силова толщей воды, откинув его волной от дебаркадера.
Проплыв несколько метров под водой, Виктор избавился от майки. Воздуха еще хватало — течение несло морехода подальше от ресторана. Вынырнул Силов тихо и осторожно, а не как дети, что выпрыгивают с громким вдохом. Воровато вытащив из воды нос, Виктор отдался течению, слегка направляя себя в сторону острова. Он не оглядывался — не до этого было. Уши были в реке, но иногда и до него доносился крик измотанных солнцем людей, послышалась сирена — одна, потом еще несколько…
Остров уже был совсем близко — на этой стороне берега никого не было. Тут Силов разрешил себе оглянуться — дым вместо дебаркадера «Чайка» — это все, что можно разглядеть.
Виктор поплескался у берега, отдышался и вышел на глинистую трясину. Он уходил в глубь острова, и через минуту уже послышались голоса пляжников, в пробелы деревьев были видны кабинки, люди, река с песчаным берегом. Силов подошел к ничем не примечательному дереву и полез в кусты. Протянув руку, он вытащил пакет — в нем лежала одежда, мобильный телефон, сигареты и пиво. Пройдя еще несколько метров, к началу песчаности, сквозь которую пробивалась трава, он остановился. Бросил одежду на землю, открыл пиво, закурил… Пиво было кстати, как и сигарета. В эту минуту все исчезло, и только наслаждение каждым глотком, каждой затяжкой владело дирижером. До спектакля еще часа полтора — можно спокойно посидеть в тени и поглазеть на народ. Докурив сигарету, Силов отложил бутылку с пивом, пошел к реке. Там он с разбегу нырнул, плюхнулся несколько раз и, вытряхивая воду из ушей, побрел к берегу и своему месту. Вытащив из пакета полотенце, Виктор высушил волосы, обернулся им же и поменял плавки на сухое белье. Босиком прошелся по песку — он был горячий до невыносимости, — смыл налипшие чешуйки в мелкой воде и направился к мостику, который соединял островной пляж и материк города. Добравшись до машины, Силов наконец-то выдохнул… Ни музыки, ни сигареты не хотелось — он просто сидел и смотрел на спидометр.
В гримерной было прохладно и можно было спокойно пройтись по партитуре, напомнить себе какие-то отдельные места. Сегодня в театре давали «Наталку-Полтавку» — самую популярную для зрителей и самую простую музыку — оркестровую гармонию народных мотивов. За все время этой оперы в репертуаре никаких казусов или сложностей в исполнении не было. Были и есть небольшие проблемы с Петром, женихом Наталки, — солист редко начинал в нужной тональности свою арию в начале второго акта, но театр научился выкручиваться — первая скрипка импровизационно подбирала тональность вокала и за два предложения модулировала до нужной — тут вступал оркестр, и все проходило гладко и почти художественно.
Полистав партитуру, Силов вышел на крыльцо служебного входа покурить. Уже подбирались солисты, хор, вспомогательный состав. Хор здоровался с Силовым — это было внутреннее признание. Если хор здоровается — считай, гений… Виктора это не особо развлекало, талантливейшая хормейстер делала чудеса — уж что-что, а хор звучал! И работать с ним было приятно.
Спектакль прошел при почти полном зале (все-таки «Наталка-Полтавка», не какая-нибудь «Аида») и прекрасном звучании. После финальной коды оркестранты постукивали по своим инструментам — высшее признание удачного вечера. Все улыбались…
Лиза смотрела телевизор, по своему обыкновению, сегодня она пришла раньше: когда в театре аншлаг, ее педикюрня остается без клиентов.
— Ты ела?
— Нет, но я не особо-то и хочу. — Лиза не отрывалась от телевизора.
— Сейчас поедим. — Виктор вышел в гастроном. Там он прикупил его любимые развесные маслины, сыр с плесенью тоже вошел в состав вкусного ужина. На коньяк Лиза не тянула, поэтому была куплена бутылка чилийского Carmenere. Силов считал, что это вино наиболее честное и вкусное. Увидев полку с чилийскими напитками, он взял ту бутылку, у которой было самое большое углубление на дне.
Дома, расположившись прямо на полу, муж и жена смотрели сериал. Виктор выпил приличный бокал почти залпом, тупо смотрел в телевизор, поедая маслины. Эти развесные он мог есть килограммами. Лиза тоже выпила полбокала вина, но тут же побежала на кухню запивать. Так они просидели почти четверть часа, пока Силов не спросил:
— Выключу?
Лиза поискала за собой пульт, щелкнула. Телевизор проиграл три ноты соль-ми-до и, сфальшивив на ми, выключился. Посидели молча несколько минут. Виктор открыл балкон и высунулся курить:
— Лиз, а на хрена ты все это смотришь? — глубокомысленно начал беседу Силов. Разговаривали они мало — телами в основном. Поэтому Лиза, готовая к общению, обернулась в стянутое с кровати плед-одеяло, внимательно смотрела на мужа. Тот молчал, ожидая ответа…
Лиза очень смешно не выговаривала шипящие и свистящие, отчего ее речь всегда казалось детской и наивной:
— Ну, интерешно же, про жизнь поцмотреть интерешно… — Девушка смотрела на Силова или, как она его вслух называла, Щилова, где «ща» была чем-то между «ча» и «ща».
— Это про жизнь? Ты серьезно?
— Серьезно, это про жизнь, — Лиза стеснительно опустила голову, держала бокал и ждала, когда ее отругают в очередной раз. Вообще, Лиза была идеалом для мужчины — она молчала, мало ела, делала все, что попросишь. Ей не было скучно с самой собой — похоже, что и телевизор с ужасными сериалами она смотрела только для того, чтобы всем казалось, что она занята. Конечно, триллеры ее увлекали — там страхи и страсти, молоденьким всегда этого не хватает. Но все-таки самодостаточность Лизы превалировала над всеми маленькими развлечениями. И, кажется, ее совсем невозможно было обидеть или оскорбить — она принимала все как само собой разумеющееся. Если прибавить сюда ее красоту — обычную физиологическую красоту, станет понятно — Лиза идеал реальный, а не воспетый романтиками… И действительно, внешность ее ничем не выделялась — просто красота… Пропорциональная фигура чуть меньше пресловутых девяносто-шестьдесят-девяносто, но это только украшало девушку. Темноволосая головка всегда обрамлялась волнами прядей, вишневый рот и чуть опущенные края мирных глаз. Гармония делала ее красивой! Ну, может быть, пикантной стороной Лизиной внешности был один биологический момент — когда она улыбалась или ей было чрезвычайно хорошо, показывался кончик языка, который девушка покусывала, а он — этот кончик языка — иногда обводил собою край верхней губы и укладывался на прежнее место. А хорошо ей было тогда, когда Силов подшучивал над ней или высмеивал какое-то ее мнение…
— Ну-ка, расскажи мне про жизнь. — Силов докурил и потянулся за порцией коньяка, молча стукнул по краю бокала Лизы — выпили. Лиза побежала на кухню запивать.
— Принеси воды сюда! — крикнул Виктор.
— Много?
— Стакан…
Лиза подала стакан воды мужу. Тот налил полбокала вина и аккуратно добавил воды, совсем немного, четвертую часть, разве что…
— Учись, девочка, пить вкусно. На, попробуй, — Лиза взяла бокал и отпила:
— Ух ты! Это мне нравится!
— Не спейся только, — хмыкнул Силов. Лиза биологически высунула кончик языка. — Наливать надо воду в вино. Никогда не наоборот.
— Ясно.
— Ну, рассказывай… про жизнь, мудрец.
— Жизнь, — Лиза уселась поудобнее, завернулась в плед, еще раз прикоснулась к бокалу, — это когда умрешь, придешь к Богу и скажешь ему: «Спасибо!»
— Все?
— Все, — провела кончиком языка по губе Лиза. Глаза чуть сощурились — ей хорошо.
— Не хило, — Виктор задумался даже. — А если Бог скажет спасибо?