По случаю фуршета во дворике были расставлены столы, развешаны гирлянды из «Принцессы цирка», как-то задрапирован искореженный временем грузовик — убрать его было некуда, а отвезти на кладбище машин нечем.
Играла музыка через окно реквизиторского цеха, которое одно из немногих выходило во дворик. Было еще окно дизайнеров, оно было даже удобнее, но те уходили рано с работы и запирали свой кабинет на сигнализацию — все-таки компьютеры…
Артисты сразу бросались к столикам, что-то наливали, брали закуску и усаживались на край ванны бассейна. Цеха — реквизит, костюмеры, мебельщики — ждали команды и просто стояли. Нарядные женщины стеснительно улыбались.
Вот наконец-то на крыльце черного входа, то есть из входа во дворик, появилась свита чиновников, разных значительных людей во главе с директором и худруком. Помидорка на каблуках боком спускалась по лестнице крыльца, несколько мужчин протянули ей свои руки, но директриса держалась обеими руками за перила — помощь нужна была только на нижней ступеньке. Но к этому времени мужчины сообразили, что в них не нуждаются, давно спустились и ждали всех остальных из свиты, тех, кто не решился войти во двор театра раньше помидорки.
Среди этих последних шел и Виктор. Лиза была рядом с ним и держала статуэтку дирижера. Несколько десятков пар глаз не могли не остановиться на Лизе. Она выигрывала у всех. Легкое черное платье, напоминающее не очень длинную майку, белые полукеды с разными шнурками, толстый браслет из серебра с вкрапленными крупными рубинами. Мнения разделились мгновенно. Мужские глаза смотрели эстетически и потребительски-завистливо. Женские — однозначно… Минут через пятнадцать однозначность, конечно, рассосалась, но пока — однозначно. Виктор никак не обратил внимания на этот факт интриги дворика. Помидорка подошла к Виктору и, выставив большой палец вверх, подмигнула.
Худрук говорил тост — его одышка не давала растечься на полчаса, — коротко он поздравил всех, пообещал новых ролей и новых вокалистов в труппе, тут все два лирических тенора зааплодировали. Они задыхались от своего репертуара — в каждом спектакле без выходных и без передыха. Худрук закивал в знак согласия и поднял вверх бокал с водой. На людях он не пил никогда — в кабинете же мог освоить бутылку коньяка за несколько часов.
Зашуршали у столов — некоторые наливали себе алкоголь и не отходили, чтобы, как только схлынет первый ажиотаж, можно было спокойно поесть. Если отойти — вернуться будет невозможно, все будет занято голодными конкурентами, и придется протискивать тарелку и просить бросить в нее пару огурчиков.
Директриса постучала вилкой по бокалу:
— Тихо! Ти-хо! Наши гости, если можно так выразиться, наши начальники просят слова!
Рыбак-художник-чиновник сказал очень просто, и это всем понравилось:
— Коллеги! Все считают нас праздной частью населения, а мы так не считаем! Ура!
Тут уж просто нельзя не закричать в поддержку этого совершенного тоста. Потянулись за тарелками основательно, накладывали все, что было на расстоянии вытянутой руки. Ели недолго — пошли тосты второго порядка — главбух театра обязательно должна сказать в лицо всем, как она всех любит. В этот же тост вошло и пожелание здоровья худруку, директору и всем-всем-всем.
Уф! Успокоились, и начался всеми любимый тихо-громкий выпивон. Пошла гитара, пошел вокал, пошел хор… Одни пели, другие ели — это и есть театр вечером на закрытии сезона во дворике. Ни отнять, ни прибавить. Утром на работу только администрации — все остальные могут гулять вечность. Вместе с отгулами получалось полтора месяца…
Все разбрелись по кучкам. Заместитель начальника департамента болтал с директрисой, худрук ушел. Хор кучковался у стола и пел, закусывая тосты. Лиза нашла себе пару: она сидела в углу дворика с Венгеровой — самой молодой и талантливой солисткой театра. Молодость и общие интересы наперебой рассказывали друг другу какие-то подробности о жизни, Лиза смеялась и прижимала к себе дирижера-статуэтку.
Во дворике когда-то была летняя сцена, на ней выступали по вечерам поэты, музыканты, барды. Лет пятнадцать назад это место можно было назвать даже культовым. Каждую субботу юные дарования пугали окрестности своим талантом, неугомонностью и жизнерадостностью. Времена закончились сами по себе — время бардов и энтузиастов ушло. А сцена осталась, во всяком случае, небольшой подиум под навесом доказывал — все можно вернуть. На подиуме сидел Силов — рядом с ним была бутылка коньяка и какая-то закуска, которую набрала Лиза и принесла Виктору. Скучно ему не было, но особой радости сидеть тут, во дворике, он не находил. Но ради Лизы, перед которой чувствовал вину, он сидел и пил почти в одиночку. Лиза была благодарна. Изредка подходили подвыпившие артисты, музыканты — опершись на плечо дирижера и опустив голову, они пытались что-то сказать, что-то важное, но как-то не получалось, и поэтому «Давай выпьем» звучало обоснованно и прекрасно заменяло все, что собеседник хотел высказать.
Были еще какие-то люди — Силов их не знал. Предприниматели, скорее всего. Они тешили свое самолюбие тем, что были на вечеринке богемы. Один из них даже подошел к Виктору, и они выпили.
— Сергей, — представился предприниматель и протянул руку.
— Виктор Силов…
— Сергей Игнатьев, Сергей Иванович Игнатьев, — немножко официально перепредставился мужчина. Ему показалось, что Силова панибратские знакомства раздражали. — Я человек не театральный, сужу только как зритель — мне очень понравился сегодня ваш спектакль.
— Концерт, — поправил Виктор.
— Да-да, конечно, — еще раз смутился Сергей Иванович и поправил прическу. Он протянул свой бокал в сторону дирижера, опять выпили. Силов смотрел на нового знакомого, тот улыбался. Игнатьев был из тех, чья внешность всегда располагала — зачесанные назад волосы под старинный полубокс, широкое лицо, даже есть легкий жирок. Такой жирок бывает у провинциальных чиновников или офицеров старшего состава — ежедневное мясо с макаронами делает людей защищенными от холода не только в области живота, но и по всему телу. Красные прожилки у носа только подтверждали правило. Располагал взгляд — простой, уверенный, чистый и надежный. Таким людям доверяешь. Они не отводят глаз, а дают возможность рассмотреть себя, хотя при этом губы всегда подергиваются от стеснения или от желания сострить. Подобные личности острить не умеют, но умеют молчать в такие минуты. Они совсем не заводилы компаний, но если надо наколоть дров, то лучшего специалиста придумать невозможно. В народе про них говорят: нормальный мужик.
Силов сказал себе именно это и даже обрадовался новому знакомому — Лиза еще не поглядывала в сторону Виктора, надо себя чем-нибудь занять. Совершенно не зная, о чем говорить, Силов просто смотрел на Сергея Ивановича и молчал.
— Я первый раз в театре, знаете, — начал нормальный мужик. — Сорок пять лет, а был только в школе и потом раза три, когда за супругой ухаживал. Вроде время есть, а почему-то не удосуживался. Вот такие мы, обыватели…
Тут Сергей Иванович расхохотался. Рассмеялся и Силов — вдруг стало комфортно и радостно. Они еще раз выпили, и Игнатьев, извинившись, ослабил галстук и снял пиджак. Так он казался еще дружелюбнее и ближе. Конечно, с такими дирижеры и остальная богема не дружат — слишком разные интересы, но всегда рады, если есть повод выпить, а со своими не хочется.
— А вы чем занимаетесь? — обустраивал разговор Виктор.
— Я на заводе… инженер… но главный. — Игнатьев помахивал бокалом в воздухе, вторая рука была в кармане. Чуть откинувши торс, чтобы уравновесить живот, Сергей Иванович слегка покачивался на каблуках.
— А как вы тут, на фуршете, оказались? — Силова мало это интересовало, просто любопытство оказалось ближе всего из вариантов реакций на трудовую интеллигенцию.
— А я вам варил конструкцию для какого-то спектакля. Ну, не я варил, я чертежи делал, а варили сварщики, конечно. Вот Ирина Николаевна и пригласила меня на фуршет после спектакля… Извините, концерта.
Ириной Николаевной была помидорка театра — директриса. Силов подумал, что вот она как раз и может дружить с такими… хозяйственными и добросовестными.
— Ну, теперь вы частый гость в театре. — Виктор взялся за бутылку. Сергей Иванович отодвинул пиджак, уселся на подиум, поставив бокал перед Силовым.
— Да не получится часто. Работа, потом домой ехать. Я за городом живу практически. Но я буду ходить — это точно. У вас хорошо… для души.
Силов закурил.
— Не бросаете?
— Нет, не пробовал. Мне нравится.
— А я бросаю, бросаю… больше недели выдержать не могу. Слабак… — Игнатьев опять рассмеялся. — Вот уже четвертый день терплю. Но сейчас не тянет… Может, выпил всего-ничего.
Виктор огляделся. Многие уже разошлись, хор как стойкий коллектив поредел, но все еще толпился у стола с закусками и уже не пел, а о чем-то спорил между собой. Ну, хор в опере или вообще хор — это отдельная страна и цивилизация. По-одиночке нормальные люди… Монтировщики сцены затаились в углу дворика, тихо пили и травили анекдоты. Их дружный смех регулярно поднимал настроение компании. Больше никому дела до них не было. Пьют и пьют…
Лизу Силов не сразу нашел. Она стояла у крыльца и слушала гитару: молодежь театра пела Beatles — пела приятно и чувственно. Лиза стеснялась подойти ближе — стояла поодаль и смотрела на своего мужа. В руках, как прежде, держала маленького дирижера.
Виктор знаком показал на часы — Лиза пожала плечами и улыбнулась. Она готова была идти и готова была стоять и слушать. Большой дирижер поманил Лизу к себе — не раздумывая, она подошла и поздоровалась с Игнатьевым.
— Моя жена…
— Сергей.
— Лиза, очень приятно.
Игнатьев погладил маленького дирижера в руках Лизы. Лиза улыбнулась — показались зубы и кончик языка.
— Сергей Иванович, мы пойдем, — Силов протянул руку Игнатьеву.
— Сергей, давайте Сергей, рано мне для вас быть Ивановичем, — крепко пожал руку инженер, — я тоже пойду. Тут как выйти на улицу?