бессмыслица… Творец даровал каждому жизнь без разбора и без всякого обязательства людей перед ним. «Я спрошу с них, я заставлю людей отвечать перед создателем за бесконечную ложь и эгоизм», — так решал Силов, и в такую секунду останавливалось все вокруг и внутри — все замирало, застывало… Виктор стоял недвижимо, только тление сигареты в пальцах тонкой струйкой бледно-фиолетового дыма раскачивало онемевшую вселенную. Сигарета превращалась в трубочку пепла, изогнутую под собственной тяжестью. Силов не обращал на это никакого внимания, он смотрел, как замирали люди, автобусы, машины, застывал воздух, солнце, вода. Под силой мысли теперь останавливалось все на этом свете…
— Я с тобой! Я помогу тебе, — негромко, но уверенно клялся Виктор, и пепел, встревоженный дыханием, тихо опускался на кафель балкона.
Силы возвращались…
В парке он не подходил близко к тому месту, где регулярно сидел эгоист на своем стуле, — Виктор стоял за дальними деревьями и ждал. Он ждал долго, мужчина не появлялся. Силов терпел, внешне не выдавая ничем своей миссии, он просто стоял и смотрел вдаль.
Мужчина со стулом все-таки пришел на свое место — Виктор дождался. Он обратил внимание, откуда шел этот бесполезный эгоист, и осторожно перешел в ту сторону парка, куда пойдет мужчина, возвращаясь домой. Дойдя до выхода из парка, Силов перешел улицу — так можно было лучше наблюдать за дальнейшими действиями этого шкурного себялюбца. Прошло много времени, прежде чем владелец покоя появился у входа в парк. Он медленно и размеренно шел по противоположной от Силова стороне улицы, на перекрестке перешел дорогу и направился к дому о девяти этажах, прошел поперек дворика и скрылся в левом подъезде. Осталось только вычислить квартиру для абсолютной надежности. «Надо ждать… Ничего страшного — терпение, самообладание и еще раз терпение!» — размышлял Виктор, стоя напротив подъезда, вглядываясь в каждое окно. До сумерек еще оставалось достаточно, Силов решил, что этот день он отдаст под наблюдение дома со стороны подъезда. Завтра же — с другой стороны…
В конце концов день не выдержал и стал темнеть. Сигарет было достаточно, и Виктор положил себе не сдаваться, а продолжать наблюдение вечером — в конце концов при свете в комнатах даже легче определить силуэт. Силов хорошо запомнил прямую осанку и седые волосы намного большей длины, нежели позволяет приличие мужчинам в подобном возрасте…
Когда погасли в доме все окна, Силов ушел. Он не чувствовал никакой усталости, наоборот: все тело трепетало от возбуждения. Виктор ощущал прилив бодрости, он почти бежал домой. Не раздеваясь, он бросился на кровать и затих. Спать совершенно не хотелось, но Силов заставлял себя лежать — для верности он накрыл голову подушкой, чтобы совсем ничего не слышать. Уже светало, и в закрытых веками глазах прыгали светлые пятна, ползли какие-то пауки, покрывая все паутиной. Он стал следить за ними, паучки убегали и возвращались совершенно в другом месте. Сон не приходил…
Пролежав еще несколько минут, Виктор встал. Было уже совсем светло, но город еще и не думал просыпаться в такую рань. Несколько часов оставалось до настоящего утра — надо терпеть. И Силов терпел. Ему рисовались картины вечного движения — люди не останавливались ни на секунду, они шли потоками в разные стороны, потом, словно по команде, разворачивались и торопились обратно. Почти у каждого человека в руках была свеча — они несли их перед собой и оставляли у гигантской стены с какими-то огромными барельефами. Что это были за изображения, Виктор не мог разобрать. Он видел только толпу, снующую огромными группами в разные стороны. Те, кто подходил к стене, брали стоящие там свечи и заменяли их своими. Чужие же так же трепетно торопились отнести к другой, противоположной стене. Там, у новой стены, они совершали все тот же обряд: меняли свечи и возвращались обратно. Это удивительно завлекало стоящего на балконе наблюдателя, радовало, Силов даже несколько раз рассмеялся, но тут же себя осекал. Он совсем не хотел выдать себя людям, снующим под его домом, по улице… Толпа шла даже по проезжей части. В городе было тихо, только гул неисчисляемых шагов висел в воздухе — все несли свечи и молчали.
Не вытерпев, Виктор вышел из квартиры. Во дворе никого не было, изредка лаяли собаки, приспособившиеся жить среди людей свободно, без личного хозяина.
Силов заторопился к своему наблюдательному пункту — сейчас, решил он, продолжит следить с этой стороны. Собирается утро, и вполне возможно, что именно он — нужный ему мужчина — покажется в окнах, на балконе, в подъезде…
Сколько так простоял Виктор, неизвестно, но внезапно дверь подъезда отворилась, и из нее выбежал тот самый, да-да, тот самый эгоист, который был очень необходим Силову для выполнения своей миссии. Легко прыгая по ступенькам крыльца, мужчина побежал в парк навстречу бодрости, здоровью и покою…
Как только бегун исчез, Виктор принялся за разработку плана — нужно было всего-навсего попасть в подъезд и дождаться этого эгоиста. В дверях подъезда был вкраплен черный квадрат с цифрами — сама по себе дверь не открывалась. Надо было ждать случайного жителя — в такое раннее утро никто не торопился выходить на работу или возвращаться после ночной деятельности. Силов занервничал. Он достал нож и стал ковырять им щель между дверью и косяком. Ничего не получалось — металл не поддавался ни в какую. Неожиданно с той стороны что-то щелкнуло, дверь легко отскочила на сантиметр-другой, Виктор резко потянул ее на себя и ворвался в подъезд. Еще не успел он полностью оказаться внутри дома, как уткнулся во что-то большое, но нетвердое. Не разбираясь, Силов обогнул тело и помчался вверх по лестнице. Снизу до него донеслось ворчливое: «Бля, обоссался, что ли?!», но это уже было совсем не актуально. Одним вздохом Виктор долетел до третьего этажа и только там остановился. В пыльное окно он увидел это тело, которое хотело преградить ему путь. Согнувшись у автомобиля, оно складывало сумки и чемоданы в багажник. Еще немного, и машина выплыла из двора. Место для наблюдения было отличное — Силов мог уследить за любым человеком, который приближался к дому. Кто-то наверху хлопнул дверью — Виктор степенно стал подниматься навстречу, понимая, что стоячий он вызовет подозрение. На пути ему никто не встретился — загремел лифт, и опасность укатила вниз. Силов вернулся на прежнее место — дворик был пуст. Очень хотелось курить — совсем чуть-чуть спасала имитация: не прикуривая, он держал сигарету в зубах и втягивал воздух через холодный фильтр.
Бегуна Виктор заметил сразу, как только он появился у заборчика, отделяющего дворик дома от всеобщего достояния. Сердце выпрыгивало от радости — Виктор обретал смысл своей жизни. Быстро спустившись к входной двери, замер. Несколько секунд показались вечностью. Щелкнула автоматическая щеколда, Силов со всего размаху ударил по двери. Массивная металлическая плита вылетела на крыльцо — кто-то за ней негромко вскрикнул, упал и замолк. Выскочил и Виктор: несколько ударов в горло, под ухо, и все!
Спортсмен не был тяжелым мужчиной; легко и быстро был затащен в подъезд и аккуратно уложен у стены. Если не присматриваться, то в полумраке совсем ничего не было видно. Бояться, что входящий заметит — бессмысленно: это нужно специально остановиться и, пока входная дверь еще впускает свет, заметить лежащего у стены человека.
Силов поднялся на второй этаж и глянул в окно — никого. Несколько человек на другой стороне улицы не в счет. Осмотрев одежду и спрятав нож, довольный и жизнерадостный миссионер вышел на крыльцо дома. Не торопясь, достал пачку сигарет, обстоятельно прикурив, Виктор легко соскочил с крыльца и направился к улице. Десять шагов, пять, шаг — тротуар подхватил Силова и потащил подальше от этого дома…
Часть втораяContra
Глава первая
Званцева хватились дня через три. Перепуганная жена Николая позвонила в полицию. Там отбрехивались, как могли — надо подождать, может, загулял, запил и так далее. Обращаться было некуда больше — Светлана тосковала в одиночку. Прошло еще два дня, когда позвонили из полиции и поинтересовались пропащим. Как только выяснилось, что Николай так и не появлялся больше, забили тревогу. Игнатьев поехал выяснять. Дело становилось совсем запутанным — ведь Николай был под подозрением. Доподлинно известно, что связь Светланы с покойным Ковальчуком была. Была, и была недвусмысленная, а очень горячая. Теперь пропал и сам Званцев. «Еще один висяк», — нервничал полковник Игнатьев. Больше никаких зацепок не было. Было понятно, что Ковальчука убили ревнивые мужья, но кто именно? По всем логическим выкладкам, это мог быть только Николай. Остальные женщины, что пришли на похороны своего любовника, пришли по памяти, а не по неуемному чувству тоски и горя. Их романы давно закончились, новая жизнь текла спокойно и уютно уже год-другой — никакого повода подозревать мужей этих женщин именно сейчас не было. И только Светлана оставалась свежей любовницей покойного — это показал осторожный досмотр смартфона Званцевой, это подтвердилось и регулярными скандалами в доме — Николай знал о существовании соперника. Собственно, он и сам это признал на одном из допросов. Теперь он исчез, и след, цепочка событий, индуктивная логика прерывались, и восстановить все это не представлялось возможным.
И совсем глупостью была мысль потеребить маэстро — мало ли что он знает или слышал… Глупость только увеличивалась, когда полковник вспоминал встречу с совершенно не от мира сего дирижером — пьяницей, талантом, счастливчиком-мужчиной…
«Висяк, твою мать, окончательный», — никакой радости в ближайшие несколько месяцев не предвиделось. Огорчения добавляла теракнутая «Чайка» — ни одного следа, ни одной зацепки не было. Уголовники твердо уверены, что работали не наши — врагов у Рамазана было предостаточно, он держал всю торговлю города, но те-то должны были в любом случае выходить на них, местных бандитов. Когда братва говорит, что «вообще-то, точно не знает… особо ни от кого не слышала» — можно убежденно утверждать, что кто-то из их мира замешан в преступлении. Но когда в один голос льется убежденная мысль, что никто из местных ни при чем в этом деле, что ни при каких раскладах местный криминал не при делах — тут, действительно, заходишь в тупик. Если и впрямь тут замешан чужой, то надо искать связи Ромы-Рамазана в других городах. Эта «бухгалтерия» была непосильна ни Игнатьеву, ни всему управлению. Это надо пол-России перепотрошить. Ни средств, ни людей у Игнатьева не было. Да и само средство убийства было еще то! Граната и в Москве в диковинку, что уж тут говорить о городе жары и провинциальной идеологии.