Ударило еще раз. Теперь уже со всех сторон. Такого удара раньше не было — Виктор не знал, куда и как повернуться от боли, которая только давила на него и увеличивалась. Удары закончились — теперь уже не удары, а мощный пресс давил на него. Голова уперлась во что-то твердое, неподкупное. Стало невыносимо больно. Виктор задыхался. Он открыл рот, но что-то липкое ощутил на губах, никакого воздуха не было. Только тиски все больше и больше сжимали его голову, выталкивая куда-то сквозь твердую стену. Какая-то сила безжалостно тащила его. Голова попала в огромную струбцину, которая сжимала ее — с каждой секундой все больнее и больнее. Виктор не мог больше вынести — он заорал и потерял сознание. Все, что последним пришло в его голову вместе с болью — это надежда, что он умрет и все кончится. Еще мгновение, и Силов уже не смог вспомнить о свете, еще одно сжимание головы, и ушла надежда, и он не запомнил, в чем она заключалась. Больше в Викторе ничего не осталось. Память исчезла окончательно, и только слезы произвольно и беспомощно потекли из глаз. Он плакал…
— Ну, что? Сколько там? — Бочаров напряженно смотрел на какие-то окошки в агрегате и ничего не понимал.
— Выходит на норму, Арсений Сергеевич, — санитар даже ткнул карандашом в окошечко для убедительности Бочарова.
— В рубашке родился мужик, — красивая женщина возилась у головы Силова, снимая инопланетные антенны и наушники.
— Благодарю вас, коллега. — Бочаров, не снимая резиновых краг, протянул руку санитару. Тот пожал ее. — Через час прошу в кабинет без перчаток. Сегодня для вас рабочий день закончился. Особая благодарность за риск, мужество и ответственность доктору Швайко.
Раздались резиновые аплодисменты, а санитар раскланялся.
— Сергей Иванович, ваш рабочий день мне неподвластен, но ежели желаете, милости прошу. Правда, будет не коньячок, а по традиции — спирт. Но вам найдем, товарищ полковник.
Все вышли, Игнатьев даже не успел толком рассмотреть Силова. Хотя все эти пять минут, сколько находился комнате, он не отводил глаз от Виктора.
— Профессор, что это было? — Сергей Иванович не вполне соотносил виденное с собственным пониманием лечения психических больных. Они вошли в кабинет, но полковник остался стоять у дверей. Бочаров мыл руки за ширмой.
— Электросудорожная терапия… По-вашему, электрошок…
— Пять минут? — Игнатьев даже опешил. Он понимал, что это электрошок, но в его практике хватало прикосновения, а тут столько времени. А по конвульсиям Силова он понимал, что ток был намного больше, чем тот, который используют, чтобы парализовать противника.
— Откуда пять минут, батенька. Три минуты сорок одна секунда…
Это почему-то успокоило Игнатьева. Он даже хотел сесть в кресло, но остановился.
— Он мог умереть? — полковник крикнул, чтобы за шумом воды можно было расслышать его тревогу.
— Легко, — вода стихла, доктор вышел из-за ширмы, вытирая руки. — Но не умер…
— То есть вы рисковали?
— Конечно. Но… лечить так лечить, правда же, товарищ полковник? Вот вылечили, кажется.
— Вылечили?
— Думаю, да. Завтра посмотрим окончательно.
Сергей Иванович как-то заискивающе спросил:
— Доктор, у вас есть сигареты?
— Есть, голубчик, и даже очень хорошие… Пойдемте на балкон.
На балконе стояли две табуретки и узкий шкафчик — стеклянный, с внутренней стороны завешенный шторками. Игнатьев сел на табуретку и облокотился на перила балкона, положив голову на ладони. Внизу синие играли против белых в футбол. Три на пять — синих было пятеро. Один из белых играл по-настоящему, двое просто откидывали мяч куда попало — поддавки никто не оценивал, синие играли самоотверженно, падали в подкаты, боролись на каждом участке поля, которое представляло собою квадратик метров по семь-восемь в каждую сторону.
— Вот, угощайтесь и оцените аромат.
Сигареты лежали в портсигаре и понять, что они собой представляли, было невозможно. Да еще и без фильтра.
— Наркотик, — попытался пошутить Игнатьев.
— Угадали. Курю очень редко, но только их, родимых. Camel настоящий, без вирджиниевской травы, американский. Коллега привозит через дипкурьера, а тот уж мне посылает. Сигарет таких и в Нью-Йорке не купишь. Так что пробуйте.
Игнатьев не оценил — по лицу Бочарова это было видно. Сергей Иванович после каждой затяжки разглядывал сигарету, но не докурив и половины, похвалил:
— Крепкие для меня будут. Но вкусные…
Профессор снисходительно посмотрел на Игнатьева и демонстративно затянулся, смачно и глубоко… По всему было видно, что доктор удовлетворен операцией и ждет, когда закончится этот час, чтобы выпить и отметить успех доктора Швайко, который все время казался санитаром. Оставаться Игнатьеву совсем не хотелось, он встал и направился к выходу. У самых дверей Сергей Иванович обернулся:
— Доктор, как вы думаете, он раскается?
Бочаров стоял в дверях балкона и дымил во дворик.
— Нет, не раскается. Не в чем ему будет каяться — он ничего этого не вспомнит никогда.
— Как не вспомнит? — полковник побледнел.
— А так, не вспомнит. Памяти у него нет. Совсем… Потеряна память навсегда. Нет больше Силова Виктора Викторовича. Есть выздоравливающий больной, который теперь до конца жизни будет страдать отсутствием памяти. Или — не будет страдать, а начнет новую жизнь, полную прекрасного и чудесного исцеления.
Полковник вышел, не попрощавшись. Его трясло, бросало во все стороны, но он держался до самого выхода из клиники. Не подходя к машине, Игнатьев повернул на тротуар и пошел к городу.
— Сергей Иванович! — водитель приспустил стекло и окликнул полковника. Но тот только отмахнулся и, не оборачиваясь, пошел дальше.
Водитель какое-то время сидел в недоумении, но потом служба взяла свое, и машина медленно поползла за полковником. Игнатьев не сразу сообразил, но когда понял, то, подойдя к автомобилю, нагнулся и прошипел в опустившееся стекло:
— Давай в гараж или куда хочешь. Завтра я тебе позвоню. Сегодня меня нет и тебе — выходной. Понял?
— Понял…
— Вот и дуй на все четыре стороны, — Игнатьев проскакал на одной ножке через разрыхленную землю между дорогой и тротуаром, зашагал бодро, показушно, заложив руки в карманы и сдвинув фуражку на затылок, что при форме офицера полиции да еще в звании полковника было уж совсем не по уставу. Машина Сергея Ивановича растерянно стояла на дороге, и только когда фигура полковника скрылась за поворотом, тронулась, развернулась и укатила в противоположную сторону.
Игнатьев, завернув за угол, остановился. Он совсем не понимал, куда идет, зачем идет и что делать дальше. В голове вертелось ироничное высказывание профессора — «того Силова больше нет, а есть выздоравливающий с потерей памяти». Для полковника слово «возмездие» в данном случае играло далеко не первую роль, но признать, что он больше никогда не узнает причин зверских убийств, причин сумасшествия, и только потом — наказания, раскрытия преступления, — этого признать Сергей Иванович не мог. В конце концов, Игнатьев принадлежал к тем, кто пошел на поводу у фразы «вор должен сидеть в тюрьме», и ничего плохого и даже ханжеского в этом не видел. И плевать на все миротворческие выкладки, на все философии — за жестоко прерванную чью-либо жизнь должен кто-то ответить. Теперь этим «кто-то» будет человек, который ни сном ни духом не догадывается о нависшей над ним каре и никогда не поймет еще одного зверства, теперь уже со стороны правосудия…
Найдя какую-то лавочку, полковник устало опустился и впервые ощутил полное отсутствие желания коньяка. «Тоже схожу с ума», — кисло пошутил он и достал смартфон. Служебный номер, кажется, не предполагал никакого выхода в Интернет, так, по крайней мере, показалось Игнатьеву. Или он не то нажимал… Не выдержав, он позвонил в управление. Строгая кошка-секретарша была удивлена подобным звонком своего начальника:
— Одну минуту, Сергей Иванович, я сейчас уточню и вам перезвоню…
Игнатьев ждал, больше ему нечего было делать. Через минуту раздался звонок — звонила секретарша Лариса, которую про себя полковник прозвал кошкой за принципиально неуставную походку с подключением вращения бедер. Смысл самого вращения ему был понятен, он ждал, когда тот сработает.
— Сергей Иванович, где вы находитесь в данный момент?
Игнатьев оглянулся:
— На Чапаева, недалеко от областной психушки. На лавочке сижу…
— Ждите, — и короткие гудки разъединили кошку и ее начальника.
Полковник еще раз проверил свои знания выхода в необъятный мир Интернета на мобильном. Через домашний ноутбук он делал это легко и непринужденно, но смартфон…
Сергей Иванович почесывал нос, ожидая реакции от нажатия той или иной иконки на экране — даже игры выплывали какие-то, предлагая удивленному Игнатьеву пройти три уровня бесплатно.
«Ни фига себе», — уже вслух произнес полковник, как в это время к лавочке подъехал «трехсотый» «Мерседес». Водитель, красивый голливудский герой лет сорока, подошел к Игнатьеву:
— Сергей Иванович, доброе утро. Я от Ларисы Снегиревой, будьте добры ваш телефон.
Ничего не понимающий Игнатьев послушно протянул смартфон.
— Здрасьте, — это все, что он мог высказать в настоящую минуту.
— Пожалуйста, — улыбнулся Голливуд, — я вывел вам на главный экран иконку инета, пользуйтесь.
Прошло секунд пятнадцать, не больше. «Медвежатник», — подумал Сергей Иванович и хотел даже поблагодарить, но не успел — «Мерседес» и Голливуд уже скрылись за горизонтом.
«Сработало бедро Ларисы», — отметил для себя полковник и нажал указанную красавчиком иконку.
На экране все застыло, только песочные часы крутились — надо ждать. Прошло немного времени:
— Фу, блин, ура! — на экране появился знакомый дизайн, тут уж Игнатьев был дока.
Пальцы забегали по клавиатуре: электросудорожная терапия…
Сергей Иванович замысловато изогнулся, экран отражал позднеутреннее солнце, его самого и еще бог знает что — деревья, небо, даже кокарду…