Шли по давно знакомым местам. Вот и электростанция, и забор её, а вот и переправа. Перешли её спокойно. И пошли берегом, вправо, к мосту, вернее, остаткам моста. Совершенно не было видно наших бойцов, и нельзя было допустить мысли, что здесь, на небольшом сравнительно месте, находится целая дивизия. Но буквально через каждые пять шагов их окликали неведомые голоса:
– Стой! Пропуск!
Потыкайло тихо отвечал, и они шли дальше.
– Видал, как научились окапываться? И не видно, и не слышно! А дай команду, такая рать поднимется, из каждого камня по солдату! – восторженно шептал Потыкайло. – Военная наука тоже приходит, брат, в бою!
И ещё правее моста их встретил дивинженер. Он провёл оркестр в укрытие, которое могло называться укрытием только теоретически, но инженеру надо было найти также и возможности обеспечения какого-то резонатора, чтобы звуки оркестра доходили бы до немцев. Таким образом, по маршруту, которым, по предположению немцев, должна была двигаться прибывающая часть, он нашёл группу бывших домов, образовавших угол в сторону немцев. Стены этих домов должны были, по его мнению, великолепно отражать звуки и в это же время служить и довольно надёжным укрытием. Тут же, в этом углу, было открыто и небольшое бомбоубежище, далеко не капитальное, но всё же могущее укрыть людей.
– Ну как? – спросил дивинженер. – Лучшего не придумать. А если сделать мощное укрытие, то ведь цель не будет достигнута, ничего же никто не услышит. А так всё-таки поиграли не в блиндаж. Да и по теории вероятности надо думать, что в этот угол снаряды попадать не будут. Всё-таки надо и Эйнштейна иной раз привлекать! Как?
– Ну что же делать? – спокойно сказал Потыкайло. – В общем-то верно! Или запрятаться, или играть! А если играть, то с эффектом. Как, Егоров? Ну, придётся попрыгать, ничего не сделаешь!
И Егоров, и все музыканты видели, что другого варианта быть не могло.
– Будем действовать! Давай, Володя, пакет-то вскроем!
Оказалось, что начинать игру надо было в четыре часа утра, когда на предутренней росе немцы предпочитали «отдыхать». Странным казалось, что новая часть должна была идти с музыкой, но немцы, любители «психических атак», эту нелепость вполне могли принять, и, в общем, надо было выполнять приказ.
Королёв и Ростовский скрытно устанавливали в ста пятидесяти – двухстах метрах от расположения оркестра шесты с прикреплёнными к ним инструментами. До начала игры оставалось ещё время.
– А часть-то эта прибыла? – спросил Егоров у Потыкайло.
– Следом за нами выходили! Знаешь, как они пойдут? Левее переправы должны выйти к розарию В**. Если всё пройдёт благополучно, то немцы будут почти в котле, останется у них только один свободный выход, на Курское направление. Ведь от сельскохозяйственного института и кончая нами они прижаты ой как здорово! Теперь если эта часть займёт намеченные позиции, то им будет… плохо им будет! Боятся наверху, что они город покалечат. А там знаешь какие здания, какой университет? Колокольня-то, видал? Кваренги строил! Это же история! А новые здания какие, обком, облисполком! Красота! Да вообще – город красавец! Да ведь им, рыжим, на всё плевать!
Но вот стрелка часов начала подходить к назначенному времени.
– Товарищи! Готовьтесь! Начнём с «Прощания славянки». Играйте фортиссимо. Как-нибудь проживём! Прыгать в укрытие только по моему сигналу! И поменьше паники! Вообще без паники! Ясно?
Потыкайло посмеивался, но всё-таки довольно нервно!
Всё! Часы показали нужное время, и отражённый стенами домов марш полетел в сторону немцев. Марш этот был очень прост, написан сплошь в миноре, без контрастирующих тональностей, сентиментальный, рассчитанный на «выжимание слезы». Обычно его играли начинающие оркестры. Партии у голосов лёгкие, в аккомпанементе ограничиваются двумя-тремя нотами, но он достаточно звонок и может играться бесчисленное количество раз. Марш прозвучал один, другой раз, но кругом стояла тишина. Наши войска были предупреждены, немцы же, вероятно, были действительно ошеломлены этими звуками, раздавшимися у них буквально под носом.
Вероятно, раз пять повторили марш, сводя звучание на нет. А минуты через три после того, как марш замолк, тишину разорвали миномётные залпы. Да! Стреляли именно в сторону звуков, но били значительно дальше этих домов, между которыми был зажат оркестр.
Кто как, а Потыкайло расцвёл, засиял в улыбке.
– Клюнуло! Влопались, собаки! – зашептал он. – Теперь, чуть-чуть развидняется, они инструменты увидят! Ничего! Часть пройдёт! Слышишь, там-то тихо! Сюда лупят, бездари! Давай, Егоров, играй, дорогой!
Зазвучал «Морской король». Но это исполнение шло уже на фоне действительно серьёзной канонады. Вступили в бой и тяжёлые орудия. Но, по счастью, ложились снаряды далеко за домами. Было ясно ощутимо, что немцы расширяют фронт обстрела, но основная масса огня напрявлялась именно в эту сторону. Сказать, что никто из музыкантов не испытывал естественного ощущения страха, было бы явной ложью. Было очень жутко, ведь буквально над головами беспрерывно пролетали смертоносные снаряды, и, конечно, не было уверенности в том, что какой-то из них не упадёт именно на это блюдечко, на этот совсем ничтожный уголок, приютивший оркестр. Ликовал только Потыкайло. Он с удовольствием потирал руки и, кажется, подсчитывал количество взрывов.
– Слышишь, слышишь? – кричал он в ухо Егорову. – Ты пойми, всё впустую! Ведь это же именно то, на что рассчитавали наверху! Ну прямо удача!
А тем временем начинало светлеть. Начали играть снова. И тут уже при первых звуках оркестра, прямо даже с каким-то остервенением, загрохотали выстрелы. И, кажется, разрывы снарядов стали ближе. Да! Это было так. Кажется, немцы стали догадываться, в чём тут дело, и решили на всякий случай немного перенести огонь. Егоров подумал немного и решил пока спрятать людей в блиндажик. Он махнул рукой в сторону блиндажа и в подтверждение крикнул:
– В укрытие! Переждём этот шквал!
Даже и Потыкайло, со счастливым лицом, спрыгнул в блиндаж. Закурили. Сосредоточенно слушали бушевавший наверху ураган взрывов.
– Да! Серьёзно воюют! – сказал немного побледневший Макстман.
– Ребята! Здорово! Так великолепно их обдурили! Вы даже представить себе не можете! – вступил Потыкайло. – Мало того, что лупят они по пустому месту, снаряды тратят, тогда как часть-то та, вероятно, уже давно на своём месте устроилась! А снарядов они уже потратили, я подсчитал, недельный запас! Теперь им ждать, когда подвезут, а для подвоза только один путь у них остаётся! Другие-то пути им сегодня же закроют! Красота!
– Красота-то красота! Конечно! Я понимаю! Согласен с этим! Вот только бы из этой красоты на своих ногах бы вылезти! Тоже была бы красота! – мрачновато сказал Голубев.
– Вот оторвите мне голову, а я верю, что мы отсюда уйдём целыми и невредимыми! – ответил Потыкайло.
Глядя на совершенно счастливого Потыкайло, Егоров почувствовал себя тоже как-то веселее.
– Знаешь, – сказал он, подойдя к нему, – мне тоже почему-то кажется, что всё пройдёт благополучно.
– Ну вот, я об этом и говорю.
Обстрел стал стихать. И сейчас же Егоров вывел людей и опять начал играть марш. Очевидно, немцы были совершенно обескуражены! Опять музыка! Откуда же взялись эти войска? И обстрел начался опять, но уже с меньшей силой. Но на всякий случай все опять вошли в блиндаж. Пронесло и этот налёт. Все живы. Потыкайло снова посмотрел на инструкцию, проверил по часам и сказал:
– Ну, вот мы всё с вами и выполнили! По приказу мы должны прекратить игру. Всё! Давайте проверимся! Все живы? Все целы? Ну, честное слово, все как огурчики! Но, ясно, устали и отдохнуть надо! Так я предлагаю всё равно ждать до темноты, времени много у нас, кто хочет – устраивайтесь спать! Только караул назначим!
– Как? – спохватился Макстман. – А обед? А завтрак? Что же, так вот и будем сидеть не евши?
– Будем! – спокойно ответил Егоров. – Нам сейчас идти никак нельзя. А ваша еда никуда не уйдёт. Уверяю, что к нашему приходу Кухаров такую пищу изобретёт, что вы будете вознаграждены полностью! Лукулловский будет ужин!
– Эх! Знал бы – сухариков взял бы с собой!
Но делать было нечего, и, пользуясь разрешением, большинство решило, действительно, поспать. И, несмотря на то, что немцы весь день, очевидно, на всякий случай, били, били, упорно били из орудий и из миномётов, били совершенно бесцельно, но упрямо, многие отлично выспались! А по темноте двинулись назад. У оркестровых домов их поджидал Кухаров, конечно, и Бондаренко, но вместе с ними стоял и адъютант Прохоровича.
Адъютант радостно подошёл к Егорову, очень крепко пожал его руку и сказал:
– Комдив очень беспокоится. Огонь-то был жестокий! Все целы?
Егоров успокоил:
– Все целы и невредимы! Проголодались только зверски! А ведь ближе к огню – не так страшно. А как часть прошла?
– В полнейшем порядке. Без единой царапины. И это только благодаря этой хитрости…
– Значит, помогли им? Вот это хорошо! Слышали, товарищи? План удался! Все на месте! И в этом есть наша с вами доля участия!
Адъютант продолжал:
– Комдив приказал, чтобы отдыхали сейчас и завтра никаких занятий. Говорит: надо после такой передряги мозги на место установить. Правда, какие могут быть занятия после такого кошмара! А завтра вечером, возможно, он прибудет к вам!
– Ну спасибо комдиву! Конечно, и поспать, и отдохнуть не мешает. Но ведь если полковник к нам завтра приедет, то, значит, он хочет свой заказ послушать, а мы заниматься-то не будем! Друже! Подскажи полковнику, может, послезавтра он приедет? Уж мы бы позанимались и сыграли бы ему так, как надо! Походатайствуй!
– А что? Резонно! – согласился адъютант. – Так и скажу! Ну, все благодарят вас, а вообще оркестр стоит теперь на совершенно небывалой высоте. Ведь уже и Ватутину позвонил наш Прохорович. Так аттестовал! Куда! Поздравляю!
Адъютант ушёл. Музыканты разошлись по своим домикам, и Кухаров приступил к выдаче обеда. На этот р