– Это мне уже ближе. В какой же форме вы хотите её сделать?
– Обычно! Запев, припев! Как говорят, куплетная форма. Проще.
– И в чём же затор? В чём загвоздка-то?
– Хочу, чтобы припев был простой, лёгкий, чтобы его любой боец мог запомнить, и чтобы он был такой, знаете ли, упругий, мобилизующий, чтобы звал и вёл вперёд, а в музыке чтобы шёл вверх по гамме! Снизу до верха. Чтобы был твёрдый, негнущийся! Вот так, например, – и он пальцами простучал по столу ритмический рисунок, что-то вроде четвертной и восьмой с точкой и шестнадцатой и половинной. Потом повторил этот же рисунок, и так несколько раз. В это же время он мурлыкал нечто напоминающее гамму, но дошёл не до заключительной тоники, а остановился на вводном тоне.
– Понимаете? Вот в таком ритме, в таком характере я представляю себе припев. Не нужно ничего учить, не надо запоминать какие-то мелодические обороты, всё должно быть предельно кратко и понятно для любого уха. И в то же время целеустрёмленно и мобилизующее!
– Да! Понимаю! – сказал Егоров. – Приём, конечно, не новый, но удобный. Ну а слова? Есть уже текст припева?
– Есть! Конечно, это эскиз, но надо же работать!
– Ну покажите, или прочтите!
Колманов достал другой листок и дал его Егорову.
В боях смелым будь,
Крепко держи
Винтовку и свой автомат,
Каждой минутой, боец, дорожи,
Товарищ, ни шагу назад!
Егоров прочитал припев молча, потом вслух.
– Ну что же? Хороший припев. И к вашему ритму вполне подходит. Вот только я бы сказал последнюю строку по-другому: «Ни шагу, товарищ, назад».
– Согласен! Упругости больше! Правда хорошо? Не смеётесь надо мной? Давайте-ка вместе споём…
– Спеть-то мы не споём, – улыбнулся Егоров, – а только промелодекламируем, в ритме. А петь-то уж будем потом.
Но, в общем, попробовали. Да! Что-то получилось.
– Но только, – сказал Егоров, – очевидно, начинать надо не с нижней ноты гаммы, а откуда-то выше, с доминанты, мне кажется.
– Ну как бы это установить? – заволновался Колманов.
– Был бы рояль, это было бы просто. Но – рояля нет, а поэтому можно только внутренним слухом услышать. Я уверен, что это доминанта, ибо последнее «назад», конечно, во всех случаях тоника.
– Подождите! – привстал Колманов. – Я же знаю, где есть рояль. Правда, пианино, но хорошее. Честное слово! Далековато, правда, но зато хороший инструмент и люди хорошие. Пойдёмте завтра?
– Где это?
– Да в Новой Усмани! Там одна наша профессорша живёт с мужем. Муж у неё не то агроном, не то мелиоратор, но постоянно живёт и работает в Новой Усмани. А она ездит на лекции в В**. Ну, мои хорошие знакомые. Так пойдём к ним?
– Пойдём! Только до завтра надо дожить и посмотреть, что будет завтра.
– Далековато! Но, быть может, удастся подъехать! Там же много наших служб! Скажем – по делу.
– А что там есть нашего?
– Как что? И редакция там, и Трибунал, и Особый отдел, и все хозяйственные части. И резерв. Много наших там!
– Тогда другое дело! Можно и к Завозову заехать.
– Ещё как можно-то! Он будет доволен.
– Ну хорошо! А запев-то есть уже? А то я припев-то видел, а самой песни-то и не знаю!
– Есть. Куплет, один. – Он протянул Егорову лист бумаги. – Смотрите.
Не раз мы бывали в бою под грозой,
Давайте же песню затянем,
Нам песня – товарищ, и песней простой
Героя комбата прославим.
Мы помним тревожную ночь в сентябре,
Горела земля под ногами.
С боями в В** вошли на заре,
Чижовка осталась за нами.
– Так! – сказал Егоров. – Всё на месте! Совсем неплохо. И конец? Дальше припев?
– Да! – конфузливо отвечал Колманов.
– Ну, попробуем с припевом.
Попробовали. Получилось.
– Ну так в чём же остановка? Ещё-то есть что-нибудь?
– Да вот второй куплет есть, посмотрите.
Егоров начал читать.
К ответному бою готовится враг.
Комбат Солдатенков решает –
Пробиться вперёд под огнём контратак,
Пусть враг наш удар испытает.
И крикнул комбат: «Соколята, за мной», –
Пошёл он вперёд под обстрелом,
А вслед за комбатом мы ринулись в бой
С врагами за правое дело!
– Хорошо! Описал точно, как оно и было. Вот насчёт соколят не уверен. В батальоне Солдатенков был, по-моему, самым молодым. А впрочем, греха особенного тут нет. В пылу боя и не то может выскочить!
– Ну, это уж, дорогой товарищ Егоров, мелкие придирки! И вы, извините, прямо скажу, не редактор.
– Почему же вы обижаетесь? Я ведь хвалю! И мне, по совести говорю, нравится. Чего же вы так уж строго-то?
– Да я не строго! Так только! Подумаешь, «соколята» помешали! – размяк Колманов.
– Да это ерунда! Вы же покажете песню Завозову? Ему и карты в руки. Уж он-то в этих вещах всё понимает. Всю жизнь в литературе проводит, даже и на войне.
– А что я ему покажу? Конца-то нет? И не выходит. А вы, я вижу, только критиковать умеете, а помочь, так собаки лихи!
– Да вы и не просили помочь-то!
– С самого начала об этом говорил. Но, знаете, я хочу сказать о гибели Солдатенкова и о том, что все принесут ему последнее «прости». И не выходит!
– Ну, давайте пытаться. Вместе, но автор-то всё же вы, я ни при чём. И Завозову об этом не говорите.
Но третий куплет у Колманова был, собственно говоря, готов, и он просто хотел его пошлифовать.
В итоге получился и третий куплет.
Не выдержал враг и разбитый бежит
При свете домов подожжённых.
Но где Солдатенков? Он здесь, но лежит,
Фашистскою пулей сражённый.
Умолкнули выстрелы. Битве конец.
Дым пороха ветер разносит.
Комбату погибшему каждый боец
Последнюю почесть приносит!
– Ну а как получится с припевом?
Попробовали. Выходило и контрастно, и убедительно.
– Ну а теперь надо сочинить запев. Музыку к запеву, – говорил Колманов. – Это уж, Егоров, ваше дело. Вы тоже с Солдатенковым дружили и в его батальоне начальником штаба были. Вот и вы возложите венок на его могилу!
– Это верно! Но ведь это так запросто, с кондачка, не делается. Надо обдумать. Примерить. Вдуматься. А пока всё-таки надо показать текст Завозову. Мало того, что он, быть может, поправит где-то, да ещё, возможно, и напечатает в газете. Совсем другой оттенок получится. Моё мнение таково.
На этом и решили. Но Колманов был очень энергичен и напорист. На другой же день он всё-таки организовал поездку Егорова в Новую Усмань. Когда всё было устроено с размещением Патрикеевой, когда закончились оркестровые занятия, Егоров начал назначать музыкантов для занятий в группах, Колманов подошёл к нему и сказал:
– Вы поручите занятия кому-нибудь, а мы с вами поедем в Новую Усмань. Я уже договорился там с одним капитаном, он за нами заедет хоть и на плохоньком, но всё же автомобиле. Сделайте, очень прошу.
Так он умильно просил, столько было искренности в его голосе, что Егоров не выдержал и согласился.
Ветеринарная профессорша действительно жила в Новой Усмани, но в самом её конце, почти на выезде в противоположную сторону, и, неожиданно, домик её был совершенно цел и сохранил почти целиком мирный облик.
И пианино было совсем неплохим. Приняли хозяева их очень радушно и прежде всего усадили за чаепитие. Но Колманов за столом сидел очень плохо, всё время он посматривал в сторону пианино и подмигивал Егорову. В конце концов они подошли к инструменту. Конечно, как и говорил Егоров, припев песни начинался с доминанты и доходил постепенно до тоники. Тут же Егоров и записал музыку припева нотами. Но запев надо было сочинять.
– Ну, давайте, Егоров! Вы же можете, что вам стоит? – просяще говорил Колманов.
– Но ведь, во-первых: я не композитор. Во-вторых: нет у меня никакого мелодического материала, не лёг у меня ещё текст на музыку, а в-третьих: если начать подбирать музыку, то есть какое-то звучание, и подгонять его под текст, то это значит не написать, а подобрать музыку, а это означает, что музыка будет не оригинальной, а напоминающей какую-то знакомую песенку. Ведь вам же не этого хочется? Не халтуры же?
– Ну конечно! Но так хочется, чтобы зазвучала песня!
Но тут подошла хозяйка.
– А ведь у меня тут много нот! Хороших, интересных! Не хотите ли посмотреть, поиграть?
– Вот это интересно!
Правда, нот было много, и библиотека была подобрана с явным вкусом. Здесь были почти полностью представлены Моцарт, Бетховен, Шопен, Лист, Чайковский, Рахманинов, Аренский. Видно было, что ноты покупал человек с хорошим музыкальным вкусом.
– Прекрасная библиотека! – сказал Егоров. – Мастерски подобрана!
– Да? – воздохнула хозяйка. – Было время, когда я хотела всерьёз заняться музыкой, но победила зоология! И сельское хозяйство! Бывают же такие метаморфозы. И пришлось музыке уступить. С тех пор я почти и не подхожу к пианино. А очень это жаль! Может быть, вы поиграете?
А Колманов тем временем уже выбирал ноты и откладывал на столик то, что ему хотелось послушать.
– Ну, уж поиграть-то он обязательно поиграет. Пожалуйста, Егоров, вот я положил ноты, выбирайте сами, а если можно, то начните с Чайковского! Вот, Егоров, дорогой, «Времена года».
– Что же из «Времён»? Какой месяц открыть?
– А желательно подряд! Весь цикл. Весь год. Это же замечательно!
Егоров подошёл к пианино, извинился за могущие быть ошибки: «Играть-то ведь не приходится, а рояль требует обязательных ежедневных упражнений, так что за грязь не взыщите»! – и начал играть.
Постепенно он и сам увлёкся и играл уже всё, что подкладывал ему на пюпитр Колманов. А в комнате уже набралось много народа. Пришли приятельницы профессорши, какие-то ещё, очевидно, знакомые, живущие на квартире у них командиры. Слушали сосредоточенно.
Наконец Егоров встал.
– Кажется, довольно! Уверен в том, что вы устали, да и я устал! После такого длительного перерыва и сразу такая нагрузка! Больше не могу!
– Ну ещё, ещё! Вот только один прелюд Шопена. Он же маленький, не утомит!