– Старшина Королёв! Найдите начальника и попросите его прийти сюда, – приказал Егоров.
Королёв вышел и через минуту вернулся в склад со словами:
– Не идёт. Говорит, я ему не подчинён, и вообще, не хотят брать что дают, – могут уезжать без ничего!
– Ах, так? Ну хорошо! – Егоров пошёл в канцелярию.
Макся побежала вслед за ним.
– Егорушка! Только не устраивай скандала! Сдержись! Ты же можешь найти слова, ты же можешь обойтись без крика.
– Попробую! – отвечал Егоров.
В канцелярии, не глядя на начальника склада, пившего чай из массивного подстаканника, Егоров подошёл к телефону.
Начальник склада молча следил за Егоровым глазами.
Егоров тихо, но внятно сказал связисту:
– Вызови комиссара дивизии.
Связной повёл глазами на начальника склада.
– Ну, ты же слышал? Комиссара дивизии, – повторил Егоров.
Связист начал медленно вызывать, но делал это с такой медлительностью и неповоротливостью, что Егоров крикнул:
– Ну, долго ты будешь цацкаться? А то я сам вызову!
Окрик подействовал. Связист протянул Егорову трубку.
– Комиссар дивизии слушает.
Начальник склада привстал со своего стула и насторожённо слушал.
– Товарищ полковой комиссар! Докладывает Егоров. Говорю из продсклада. Мне приказано отвезти в ППГ подарки на четыреста раненых. Да! Так точно! Так здесь начальник склада приказал вскрыть посылки, выбрать из них что похуже, ценное же отложить в сторону, а эту заваль, гниль, предлагает везти раненым как подарки. Что? Завалено от пола до потолка. Что вы? Тысячи! Больше даже! Нет, именных посылок нет. Те же на почте будут. Товарищ полковой комиссар! Я отказался от этого позора. Да! Это же обида раненым. Конечно. Слушаюсь! Понятно! Слушаюсь! Передаю трубку, – он повернулся к начальнику склада и, подавая ему трубку, сказал:
– С вами хочет говорить комиссар дивизии, – и отошёл в сторону.
Начальник склада точно отрапортовал своё звание, фамилию, затем замолк, и Егоров видел только, как постепенно багровели его шея и лицо.
– Так точно… я… слушаюсь… я ведь… так точно… я… слушаюсь… мне… слушаюсь… – так всё время пытался он что-то объяснить комиссару, но Гаврюшин не слушал его, а что-то говорил, по-видимому, неприятное для него. Потом, после очередного «слушаюсь», начальник дал трубку Егорову:
– Вас комиссар просит.
– Слушаю, товарищ полковой комиссар.
Комиссар сказал, что начальник склада сейчас же погрузит четыреста посылок, надо будет их разместить в машинах, что начальник тоже поедет с ними в ППГ и будет раздавать эти подарки раненым и чтобы Егоров последил лично, чтобы подарки попали в руки именно раненых, а не куда-нибудь ещё.
– Вам ясно, Егоров? Хорошо, что позвонили. Спасибо вам. И времени у вас уже в обрез! Уж вы от моего имени попросите музыкантов, чтобы они помогли погрузить подарки. Значит, помните. Четыреста посылок. Ни одной меньше. Посчитайте. И этот гусь пусть едет с вами. Раздавать подарки после концерта. Ну, желаю удачи!
– Итак, вы слышали приказание комиссара дивизии? – спросил Егоров у начальника склада.
– Слышал! Не понимаю, из-за чего вы подняли весь этот тарарам? Могли бы просто сказать мне, я бы так это и сделал сам!
– Вы же не пошли в склад. Я посылал за вами.
Нахмуренный, злой, начальник склада натянул на себя новенькую, великолепно сшитую шинель, по качеству, кажется, лучше, чем у Прохоровича, неумело и плохо, где-то под животом, подпоясался и вышел из канцелярии. Егоров последовал за ним.
В складе начальник дал команду своим подчинённым всё вынутое уложить в ящики и выносить их в машины.
Егоров опять подошёл.
– Что? Вам же ясно сказал комиссар дивизии! Что вы…
– И будут посылки! Ну, подумаешь, что открытые. Какое кому до этого дело…
Егоров повернулся к своим музыкантам:
– Товарищи! Мы тратим время. Помогите. Берите запакованные посылки, всего надо четыреста штук, грузите их в машины. Берите подряд, а там уж кому что попадётся!
Начальник кинулся к Егорову:
– Вы самовольничаете! Не смейте ничего брать!
– Я выполняю приказ комиссара дивизии и его просьбу помочь грузить посылки, слышите, посылки, в автомашины. А вот что вы делаете – не знаю, как назвать. Грузите, грузите, товарищи. Время уходит. Ещё надо доехать до Орлова. Это не рядом.
Начальник склада сел на один из ящиков, вздохнул тяжело.
А его тыловики очень охотно начали таскать посылки в автомашины, и очень быстро машины были загружены.
Не прошло и двадцати минут, как старшина Королёв доложил Егорову:
– Товарищ старший лейтенант, четыреста посылок погружено. Разрешите отправляться. Женщин посадил в кабины, вам место в кабине головной машины. Всё в порядке.
– Подожди, Королёв. Ещё надо этого самого начальника везти с собой. Комиссар приказал. Слушайте-ка! Идите, забирайте его в кузов, мы едем в госпиталь! – сказал он, обращаясь к начальнику.
Продовольственник нехотя встал, кое-как поправил на себе шинель и вразвалку пошёл к машинам. Шёл он прямо к кабине. Но Егоров остановил его.
– Там женщина находится. И в той машине тоже.
Начальник пошёл к третьей машине.
– Там моё место! – крикнул ему Егоров.
– Где же мне ехать? Ехать-то негде! Освободите мне место в кабине! – раздражённо заявил начальник.
– Прошу вас в кузов! В любой! Там тоже едут люди, и, кстати, очень хорошие. И авторитет ваш от этого не упадёт. Влезайте, влезайте!
Начальник зло посмотрел на Егорова.
– Вы тоже можете ехать в кузове. Моё место в кабине, а не наверху.
– Но я-то не имею права не быть в кабине! Я старший и отвечаю за людей. Да, да! За вверенных мне людей. Плохо знаете уставы, товарищ начальник! – отвечал ему Егоров.
Начальник, оказывается, просто не мог влезть в кузов. Борт машины был для него почти непреодолимым препятствием. Кое-как он вскарабкивался на колесо, хватался руками за борт, срывался, ругался, наконец музыканты, потеряв терпение, перевалили его за борт, как мешок. Поехали!
Конечно, настроение у Егорова, да и у всех, было испорчено и взвинчено. Однако концерт прошёл вполне хорошо. Этому содействовал невероятно тёплый, дружеский приём, радость, с которой принимали каждый объявляемый номер программы. Невозможно описать то чувство радости и удовольствия, когда раненые обнимали руками посылку или, если руки не двигались, ощупывали посылку глазами и просили сестру:
– Открой, сестрица! Интересно, что там!
И ощущение было такое, будто бы они получили подарок именно от своих родных, близких!
А начальник продсклада решил срочно составить ведомость на выдачу подарков с тем, чтобы каждый получивший посылку расписался!
– Да будет вам, – сказал укоризненно пожилой, серьёзный военврач второго ранга, начальник госпиталя. – Можно ли людям портить настроение? Где это видано – расписываться в получении подарка? Сейчас составим акт, и всё! Товарищ Егоров, вы видели, что все раненые подарки получили?
– Конечно! – отвечал Егоров.
– Это не оправдательный документ… – бубнил своё интендант.
Настроение у всех было бы отличным, если бы его не портил этот начальник склада. А он всё время бубнил, что его теперь посадят и он потянет за собой и этого «бандита» Егорова. В конце концов Егоров сказал ему:
– Ваше право на меня жаловаться, только теперь хватит уже зудеть. Вы понимаете, что вы всем надоели?
И что бы вы думали? Этот начальник склада подал на Егорова рапорт, обвинив его в самоуправстве, в оскорблении его при исполнении им своих служебных обязанностей, в дискредитации его при подчинённых.
Об этом Егоров узнал на следующем концерте, восьмого ноября. Концерт был для работников штаба дивизии и проводился в помещении медсанроты в соцгородке бывшего завода СК-2.
Помещение для концерта было переполнено. Кроме штабных, для которых и был этот концерт, пришли почти все работники медсанроты, много раненых, находившихся в медсанроте. Было и всё командование дивизии во главе с Прохоровичем! Концерт прошёл с очень большим успехом, и после концерта Прохорович подошёл к Егорову, поздравил с успехом и отметил, что все они правы, программа концерта принимается везде отлично и люди по-настоящему довольны. Говорил он вполне благодушно и отметил успехи всех участников. Потом Прохорович выдержал паузу и снова начал:
– А что у тебя вышло на складе вчера? Такую жалобу прислал на тебя этот интендант! Если по этой жалобе действовать, то тебя прямым путём надо отправлять в штрафной батальон! Такое понаписал! Так вот, он просит тебя в штрафники перевести, а комиссар говорит, что не тебя, а его самого надо туда же и надолго! В чём было дело?
Егоров рассказал в двух словах.
Прохорович насупился! Покраснел!
– Это правда? – спросил он. – Только без всяких дипломатий скажи! Кто был при этом?
– Были музыканты, почти все… да нет, все были. Посылки же грузили на автомашины.
– И они подтвердят, что он высыпал содержимое из посылок и подбирал для раненых гниль?
– Так они же были при этом.
– Хорошо! Позови кого-нибудь из них!
Егоров подозвал Бермана и Ряшкина. Те подошли и, увидев комдива, вытянулись.
– Вольно! – сказал им Прохорович. – Вы видели, как на складе отбирали для раненых гнильё на подарки?
– Так точно! – отвечали музыканты.
– Кто отбирал?
– Солдаты продсклада.
– А что ваш начальник сделал?
– Послал старшину за начальником склада и брать гнильё отказался, о чём позвонил комиссару дивизии.
– А начальник склада пришёл по просьбе товарища Егорова?
– Никак нет! Старшина пришёл и доложил, что он не придёт, так как не подчинён нашему начальнику.
– А ваш начальник ругался? Называл его, продовольственника, как-нибудь?
– При нас нет. Без нас – не знаем! Только он ругаться, кажется, не умеет.
Прохорович засмеялся.
– А потом?
– Комиссар дивизии приказал отобрать четыреста посылок. А нас просил помочь грузить. Мы и грузили.