Егоров мог это оценить и оценил уже, но как это практически осуществить – не знал! То есть он знал, что в обычных условиях за эту работу просто платили деньги, и всё! Но как платить деньги своему подчинённому? Он не знал, можно ли это, как это делается, может быть, отнести деньги в финчасть? Добровин же со знанием дела сказал:
– А при чём тут финчасть? Что это, мастерская тебе делала? Да они и не принимают никаких заказов, у них своего ремонта не оберёшься! Финчасть! Придумает тоже! А ему денег дать? Обидится, наверное! Вряд ли он из-за денег старался! Тут, наверное, что-нибудь более серьёзное. А ты попросту! Словами поблагодари, руку пожми, или, ещё лучше, табачку поднеси, пачечку. Есть ещё у тебя?
В общем, вопрос о награждении Кухарова не был решён. А Егоров волей или неволей вынужден был надеть свои, ставшие новыми, сапоги и пошёл в них. Уже в столовой командиры обратили внимание на них, а в штабе, куда Егоров был вынужден зайти по делу, его увидел сам Рамонов.
Ответив на приветствие Егорова и пожав ему руку, Рамонов уставился на сапоги Егорова и несколько мгновений молча смотрел на них, затем спросил:
– Великолепные сапоги! Но ведь это же кирза?
– Так точно, товарищ майор! Кирза!
– Смотрите-ка, оказывается, из такого материала можно сделать совсем неплохую вещь? Очень хорошие сапоги! И, заметьте, при хороших сапогах и осанка совсем другая. Очень интересно!
Майор Рамонов был, оказывается, более тактичным, чем предполагал Егоров, и не стал допытываться, какими путями у него оказались такие сапоги. Но интендант третьего ранга Комлев был более любопытным и настойчивым и прямо вцепился в Егорова, требуя сказать, кто ему переделал сапоги.
– Не в нашей мастерской? А где тогда? Вы же в город не ездили, никуда не отлучались! Петров, что ли? Он и так занят! Ну, кто же сделал?
С трудом освободился от него Егоров, с ещё большим трудом не раскрыв ему тайну своих сапог.
В оркестре всё было благополучно. Люди занимались, работали. Кухаров и вида не подал, что он в чём-то «повинен». Во время перерыва Егоров подозвал его, отвёл в сторону и, не скрывая своих благодарных чувств, сказал ему:
– Ну, Кухаров, спасибо вам. Я не ожидал такого мастерства и такой быстроты. Сапоги мне очень нравятся, очень, и я даже не знаю, как вас благодарить! Скажите мне попросту, сколько я вам должен?
И тут, к своему удивлению, он увидел, что Кухаров побледнел, губы у него задрожали и в глазах появились какие-то подозрительные блёстки.
– Обижаете, товарищ старший лейтенант! Я вам как другу, как брату, от всей души! Первый, кто выслушал меня и не обругал, не читал морали, не запугивал, вы были. Как же мне смотреть на вас! Да я…
Егоров взял его левую руку и крепко пожал! Пожатием не командира, не старшего. Пожатием друга и человека.
– Только об одном прошу вас! Не говорите никому, что это я сделал! А то покоя не дадут, жить не дадут!
– Как жить не дадут? – удивился Егоров.
– Начнут ходить, тому сделай, другому! А мне это ни к чему, – сказал Кухаров.
Егоров пообещал ему хранить его тайну. Но в самом ближайшем времени, неизвестно через кого, всё же эта тайна обнаружилась. То ли кто из музыкантов проговорился, то ли кто из командиров – соквартирантов Егорова, но однажды интендант Комлев поймал Егорова в штабе и начал его уговаривать отдать Кухарова в его, Комлева, «ведомство», с тем, чтобы назначить его сапожным мастером в ремонтные мастерские части.
– Вам же музыканты нужны, а он сапожник, да ещё какой! Нет, вы обязаны передать его мне. О другом решении и речи быть не может.
– Что значит другое решение? – сказал Егоров. – По-моему, решение давно вынесено, у Кухарова есть военно-учётная специальность, ВУС-108, что означает военный музыкант; дело другое, плохой он музыкант ли, хороший, но это уже дело моё. Да и невозможно обойтись только хорошими музыкантами! И плохие нужны тоже! А вот насчёт его сапожничества в его военном билете ничего нет, так что мне кажется, ничего из вашего пожелания не получится.
– Не хотите, значит? Ладно! Я пойду к майору Рамонову, он прикажет.
– Сомневаюсь! Не думаю, чтобы майор Рамонов пошёл на противозаконное дело. Мало ли что умеет человек делать? Вы же не родились интендантом? Что-то вы ещё умеете делать? Но вас сделали интендантом, потому что это записано в вашем военном билете. Не сделали же вас командиром роты, очевидно, этого вы делать не можете!
– Хорошо! Не будем спорить! Значит, вы не даёте мне Кухарова? Ну, я прижму вас! Попомните меня!
– А прижмёте, или прижимать будете, пойду к майору Рамонову. Не стоило бы нам друг друга запугивать! Не такое сейчас время, и не такими должны быть люди!
Когда об этом разговоре Егоров рассказал Кухарову, тот усмехнулся и сообщил Егорову:
– Да я уже знаю! Меня уже Комлев вызывал! Говорит, жить будешь отдельно, а кормить буду сам. Первое задание – всему командованию сапоги перетянуть, как капельмейстеру, это значит – штабному командованию! А уж ему-то, Комлеву, в первую очередь. Говорит, «свет увидишь»… Во как!..
– Ну а вы ему что?
– А что я ему? Я, говорю, и шить-то не умею. Откуда вы взяли, что я сапожник? Вы-то не видели, как я работал! И никто не видел. А болтать языком-то кому не лень? – и вдруг «успокоил»: – Да я ему морду-то уже набил! Небось теперь не поболтает!
– Кому набил? Кто не поболтает? – ужаснулся Егоров.
– Да Петров! Кто же ещё наболтал? Петров-то знает, что я модельщик, по модельной обуви мастер. Ну, ему сказали, вот, дескать, смотри, какие у капельмейстера сапоги-то, вот ты бы такие сделал нам-то, а он и брякни, это-де Кухаров, он модельщик! Только вот, товарищ старший лейтенант, никуда я отсюда не пойду. А силком если перетянут, то тут уж не знаю, быть скандалу!
Егоров успокоил Кухарова, сказав ему, что на все претензии Комлева он ответил отказом.
А Комлев своё обещание «прижать» решил осуществить. Все военные вместо шинелей носили тёплые куртки. Одежда, не ласкающая глаз и не придающая должного вида. А тут прислали шинели и разнарядку для них, для оркестра, Егоров видел своими собственными глазами. Но когда старшина Сибиряков, в точном соответствии с графиком, позвал людей подмеривать и получать шинели, то зав. вещевым складом заявил, что разнарядки на оркестр нет, да и шинелей-то уже нет, всё выдано в батальоны!
Расстроенные пришли музыканты восвояси, и старшина доложил обо всём этом Егорову.
– Вы бы, товарищ старший лейтенант, сходили бы к командиру части или к майору Залесскому. Всё бы в порядке было! Уж неужели музыканты хуже всех? Уж на что транспортная рота, хозяйственный взвод – и те в шинелях, а мы как нестроевщина какая!
Но у Егорова созрел более коварный план. Теперь он хотел отомстить Комлеву за его такой скверный «ход» так, чтобы вся часть видела его, комлевское, поражение.
– Ничего, – сказал Егоров старшине. – Вот послезавтра будет построение части, мы выйдем, в чём теперь ходим, а там посмотрим! Придётся Комлеву из-под земли шинели доставать! Не унывайте, будем все в шинелях!
А Кухаров тем временем провёл глубокую разведку и доложил, – а информации Кухарова можно было доверять полностью, – что вся часть, вплоть до самых мизерных, обслуживающих подразделений, как, например, охрана полигона, получила шинели, и что без шинелей остался только один оркестр, и что старшина – заведующий вещевым складом очень веселился и интересовался – чем, дескать, провинились музыканты перед Комлевым, и что Комлев выдал шинели даже тем, кому они не были занаряжены, погнав на них фонды оркестра!
А построение было на большом плацу, на южной стороне лагеря. Действительно, вся часть была в шинелях и, конечно, выглядела совершенно по-другому. Оркестр же вышел чуть-чуть позже, буквально за пять минут до появления командования и на виду всей части в своих куртках, правда, тщательно подпоясанных, достаточно аккуратных, но всё-таки не ласкающих взора, строевым шагом прошёл на своё место. Всё шло как положено! Прозвучала команда «Смирно», оркестр заиграл Встречный марш, появилось командование. После принятия рапорта была дана команда «Вольно» и командир части в сопровождении штабных командиров начал обход своих подразделений. И прямо, начав с правого фланга, подошёл к оркестру. Не поздоровавшись с оркестром, ещё за несколько шагов до него, он весьма сурово, громко спросил у Егорова:
– Что это такое? Почему в таком виде? Объясните, товарищ капельмейстер!
Расчёт Егорова был верен. Скандал назревал!
– Оркестру шинели не выдали, товарищ майор. В складе заявили, что на оркестр нет наряда и нет самих шинелей.
– Когда оркестр ходил получать шинели? Прозевали, что ли?
– Никак нет. Точно по графику.
– Кто сказал, что шинелей нет и наряда нет?
– Заведующий вещевым складом.
– Вы ходили по этому вопросу к товарищу Комлеву?
– Никак нет! Зав. складом эти вопросы решать сам не может, действует по указанию интенданта Комлева.
Майор Рамонов нахмурился, помрачнел, тут же подозвал к себе интенданта Комлева и начал ему что-то тихо говорить, не было слышно, что он ему говорил, но было видно, что что-то неприятное, ибо Комлев и бледнел, и краснел, стоя навытяжку.
Затем майор Рамонов опять подошёл к оркестру в сопровождении Комлева и очень сердитым голосом сказал:
– Завтра утром пойдёте на склад, в присутствии интенданта подмерите и получите шинели. И выдайте им пояса получше и не варежки, а перчатки, шерстяные. Соображать надо, Комлев. Можно ли играть в варежках? Это ведь музыканты, а не сапожники и не портные.
Это был явный укол Комлеву! Егоров торжествовал! Музыканты сдержанно ухмылялись.
На другой день утром Егоров вместе с оркестром пошёл на вещевой склад. Старшина – заведующий складом доложил Егорову, что разнарядки на шинели для оркестра у него нет, шинелей в наличии тоже нет, на что Егоров сухо сказал, что его это мало интересует, что пришёл он со своими людьми по приказанию командира части, что подмеривать шинели и выдавать их оркестру должен лично интендант Комлев и то, что он, Егоров, предлагает старшине – завскладом вызвать сюда Комлева.