– Дневальный по оркестру Семинихин. За время вашего отсутствия никаких происшествий не было, за исключением того, что… забрали Прокопчука…
– Как забрали?
– Без вас пришли двое из Особого отдела, просмотрели вещи Прокопчука, потом вещи Белоножского, говорили – на выборку, а потом велели Прокопчуку свои вещи сложить и забрали с собой, с вещами вместе!
– Непонятно, забрали – значит арестовали?
– Не могу знать! Увели с собой!
Музыканты сделали вид, что ничего существенного не произошло.
А вечером, в штабе, Костровский рассказал Егорову всё более подробно.
– Вовремя схватились! Этот ваш Прокопчук хорошим гусем оказался. В его сундуке оказалась целая пачка немецких пропусков в плен, штук 50! Марок немецких на приличную сумму, до 200 марок! Не говорю уже об открыточках и прочей дребедени! Самое скверное это пропуска и деньги! Одно непонятно, как его на пересыльном пункте проглядели! Он сам-то из прикарпатских земледельцев, было крепкое, а может, и очень крепкое хозяйство, колхозы его не прельщали, с финской кампании попал в армию, там попал в плен, значит, уже имел опыт сдачи, а потом неожиданно оказался в числе наших раненых и попал в итоге к нам. История, не отличающаяся оригинальностью, но плохая, скверная и противная в особенности тем, что кладёт тень и пачкает других пленных! Далеко не все пленные скоты, а подозревать будут многих, больше чем многих, и, пока разберутся в качествах того или другого, много уйдёт времени и много, поверьте мне, будет невинных жертв!
– Но что будет с Прокопчуком?
– Да пойдёт по инстанциям. Мы-то уже сдаём его в Особый отдел дивизии, а уж там дело их. Могу сказать вам только одно: что к вам он не вернётся ни при каких обстоятельствах!
Егоров был очень расстроен. Ему казалось, что только у него, в его подразделении, получилась такая неприятность и что эта скверная история есть результат его, именно его, Егорова, недостаточной бдительности и отсутствия командирских качеств.
Успокоил его Смеляк, сказавший, что аналогичные случаи, но в большей степени, характерны для настоящего времени и бывают в любом подразделении и что виновны в них не командиры, а время, совершенно особая специфическая спешка военного времени, недостаточная внимательность к людям на пересыльных пунктах и т. д.
Неприятный осадок всё же довольно долго преследовал Егорова.
И к тому же какой-никакой, а был Прокопчук третьей валторной! Определённое место в партитуре, а теперь третьей валторны нет! Плохо!
Но в старинной русской поговорке говорится: свято место пусто не бывает! Так получилось и теперь.
Дня через три после этого события старшина Королёв доложил Егорову, что просит свидания с ним красноармеец из второй минроты Яковлев. Заявляет Яковлев, что он музыкант и нужен нам, так как знает, что у нас есть вакансия.
Егоров попросил Королёва привести к нему Яковлева.
В землянку вошёл немолодой, невысокий, худощавый красноармеец с лицом, выражающим резко выпирающую хитрость. Красноармеец представился и доложил:
– Служил военным музыкантом, валторнист, имею точные сведения, что вам валторнист нужен, поэтому счёл возможным обратиться к вам.
– А где вы играли-то?
Яковлев перечислил ряд воинских частей, а затем сказал:
– А вы дайте мне валторну, а я вам сыграю, вот тогда и скажете, что и как!
Такой деловой подход понравился Егорову, помимо всего это было вполне справедливо, и Егоров попросил принести валторну Прокопчука.
Яковлев взял в руки инструмент, бегло, со знанием дела проверил его в руках, затем приложил к губам мундштук, неудовлетворённо покачал головой:
– Мундштук не по мне! Плохой мундштук! При случае – заменю. Так вот, мундштук плохой, так что не взыщите в случае чего!
Яковлев взял валторну, вложил мундштук, встал в позу и начал играть. Сначала он взял несколько нот в разных регистрах, затем бегло сыграл несколько арпеджий, было видно, что инструмент полностью подчиняется своему «хозяину». После арпеджий он мгновение постоял и свободно, легко заиграл «Элегию» Лоренца, произведение, излюбленное всеми валторнистами мира. Играл он хорошо, красивым сочным звуком, уверенно фразируя.
Егоров был вполне удовлетворён его исполнением.
Королёв слушал молча.
– Очень неплохо! – сказал Егоров. – А интересно, как обстоит дело с читкой нот?
– Посмотрите сами! Сказать, что первоклассно, не могу, но и на задворках не бывал!
Словом, через два дня Яковлев уже жил в оркестре и вполне ответственно исполнял свою партию.
Всё было бы хорошо, если бы не одно качество Яковлева. У него была своеобразная манера в свободную минуту подойти к Егорову и шептать ему:
– Я ведь не только валторнист. Я ещё и снайпер, знаете какой? Любую цель сбиваю! Зараз! Сколько я этих самых «кукушек» на финской посбивал, не счесть! Вы доложите, чтобы меня зачислили вашим ординарцем, это ведь всё равно что телохранитель! Честное слово! Куда вы, туда и я с автоматом! Будете под моей охраной!
Первое время Егоров терпеливо ему отвечал:
– Я, знаете ли, до ординарца ещё не дорос! Чин не тот, должность не та. Совершенно! Так что об ординарце забудьте! Да и мне вы нужны, по совести говоря, только как валторнист, а не автоматчик и не снайпер. Ведь мы пока что только оркестр, а не стрелковая рота. Пока! А там видно будет.
Но Яковлев, хотя и выслушивал всё это, всё же не прекращал своих предложений и ежедневно, систематически, толковал о своих снайперских достижениях и желании быть ординарцем именно у Егорова.
Но эти яковлевские домогания так надоели Егорову, что однажды, встретив Колю Виноградского, командира второй минроты, он спросил у него:
– Слушай! Будь другом… Яковлева ты знаешь? Того, что от тебя ко мне попал?
– Как же! Знаю, конечно!
– Так вот, скажи мне, он действительно замечательный и знаменитый снайпер?
– В каком смысле снайпер?
– В самом прямом! Замечательный, сверхметкий стрелок?
– Что-то не слышал об этом. Миномётчик он плохой. Не такая уж сложная механика миномёт, а знал он матчасть – плохо! Потому без борьбы и отдали его тебе. Толку от него было в роте, как от козла молока.
– Подожди! А ты пробовал его на стрельбу из автомата?
– Из чего бы он стрелял? Из пальцев не стреляют, а оружия-то у нас пока нет!
– Значит, ты просто не знаешь, стреляет он или нет?
– Ну не знаю, не знаю! Но уверен, что не стреляет! И ты меня в этом лишний раз ещё убедил! Учти, что мастер никогда не похваляется своим мастерством! Правда? Если, конечно, он человек настоящий! А плохие мастера очень любят выставлять своё умение напоказ. Знаешь, как охотники? Хороший охотник молчит, а плохой только и делает, что врёт об охотничьем своём умении. Он-то и на медведя, и на волка, куда хочешь, а всё только на словах! А снайпер, учти, тот же охотник, только посерьёзнее, он не убьёт – его убьют! Закон! Если Яковлев об этом говорит, поверь, грош ему цена!
Егоров вполне разделил мнение Виноградского и стал смотреть на Яковлева несколько другими глазами! И в первую же встречу с Яковлевым, когда он начал свои нудные речи, Егоров сказал ему:
– Давайте, товарищ Яковлев, договоримся! Сейчас вы музыкант. Военный. И ваша обязанность – играть на валторне. Играть хорошо и ответственно. Вот и играйте. Больше от вас пока ничего другого не требуется. А вот когда обстановка изменится и вам придётся вместо валторны взять в руки автомат, будем смотреть, куда вас, как мастера стрельбы, направить. Вы мастер? Классный стрелок? Конечно, мне вас не дадут, быть может, пойдёте к полковому, может быть, к комиссару, а может быть, и даже вернее всего, в разведку. Там видно будет. А пока хватит. И вам, и мне эти разговоры надоели. Верно ведь? Согласны со мной?
Яковлев помрачнел, но разговоры на эту тему кончились.
А через пару дней, часа в два-три ночи, командный состав подняли с постелей и собрали в столовой, исполнявшей в случае необходимости обязанности конференц-зала.
Когда все командиры собрались и их наличие было проверено по списку, Смеляк встал и обратился к присутствующим:
– Товарищи командиры! Завтра, а вернее – сегодня, в семь часов утра, будем получать оружие. Полностью, по штату. Приготовьтесь и к 7 утра постройте подразделения на плацу. Выдачу оружия проведём быстро и сейчас же на занятия. С теоретическими занятиями кончайте и немедленно садитесь за составление планов занятий по практическому изучению оружия и по отстрелам учебных упражнений. Учтите, что все караулы с завтрашнего дня будут полностью вооружены, а поэтому предусмотрите всё, что должно предотвратить несчастные случаи. Спать некогда. Печально, что хочется, но делать нечего, война и сроки. За работу, до утра желаю вам успеть всё сделать.
Как всегда, посыпались вопросы, и основным был один, кардинальный:
– На какой срок планировать занятия? Два месяца? Три?
Капитан Смеляк подумал и ответил:
– Если судить по логике, то и три месяца мало! Оружие-то новое, нашими вояками не виданное, а владеть им надо автоматически! Давайте, планируйте из расчёта трёх месяцев.
Работа закипела.
А утром полк в полном составе был построен на плацу. Действительно, работа была организована великолепно, и подразделения быстро вооружались и покидали плац. Спешили заниматься, изучать оружие, осваивать его баллистические возможности.
Оружие и впрямь было новое, полк состоял сплошь из автоматчиков.
Полностью вооружились и пулемётчики, и миномётчики, и артиллеристы, и сапёры, и связисты, и даже санрота. Но когда очередь дошла до оркестра, начальник артснабжения вдруг крикнул одному из своих старшин:
– Павлов! Музыканты подошли! Давай два пистолета, а затем, по строевой записке, – карабины!
– Как карабины? – вступился Егоров. – Что же музыканты будут делать с карабинами?
– Этого я не знаю, – довольно дружелюбно сказал атснабженец. – Вот у меня табель вооружения, и в нём написано: «личный состав музвзвода – два пистолета», – это значит капельмейстеру и старшине, и карабины для музыкантов. Не мной придумано, не мне и отменять. Я, брат, только по закону действую, а то вмиг угодишь к Костровскому в гости. А мне что-то по гостям ходить неохота. Давай, давай, подходи. Смотри, какой тебе кобур дан? С лакировкой! Такого, небось, и у комдива нема!