– Что мне твой кобур? Ты мне объясни, как играть на трубе, на басу, на кларнете, когда у тебя ещё карабин? Это мне важнее всего!
– Слушай сюда, друг ты мой! – встал с места артснабженец. – Я тебе не профессор и не член академии артиллерийских наук. Моя фамилия Абрамов, и я только Тульское оружейно-техническое училище кончил. Честное слово! Моё дело – выдать оружие, а как кто будет с ним обращаться, это я уже потом в артмастерской выясню! Мой тебе совет, иди к полковому!
Смеляк тоже начал говорить о том, что карабины не им выдуманы и что нельзя нарушать табель, но Егоров всё-таки сумел подтащить его к оркестру, вызвал одного из басистов, надел на него карабин и велел взять в руки бас, в положение для игры. Естественно, ничего не получилось. То же самое произошло и с баритонистами, с барабанщиками. Смеляк сумел всё это быстро оценить и сделать выводы.
– Ну а что может быть с карабинами? Давайте пробовать?
И, как и следовало ожидать, карабины никому не подошли. Играть с ними было невозможно. Карабин и инструмент не уживались вместе. Но вооружать оркестр было необходимо.
– Дать вам пистолеты? – вслух соображал Смеляк. – Не хватит пистолетов. Дать автоматы? Тоже не очень удобно! Тоже не заиграешь! Ишь ведь какие колёса-то на них (он подразумевал диски). Или, может быть, пока ничего не делать? Нельзя! Скандал получится!
После долгих раздумий всё же большей части музыкантов выдали пистолеты, а остальным автоматы. Но Смеляк потребовал серьёзного изучения и полноценного отстрела упражнений из полученного оружия.
Ясно, что работы стало ещё больше. А через несколько дней было назначено полковое учение с выходом в район, отстоящий на весьма солидном расстоянии от лагерей.
Перед выходом из лагеря Смеляк подошёл к оркестру и, обратившись к Егорову, сказал:
– Слыхали? Соседи-то наши наконец оркестры получили! Где уж они их насобирали, не знаю, только вид плохой! И играют плохо! Трещат! Но… играют! Так вот, дорогой мой, мы с ними на учениях встретимся, так я очень прошу задать им перчику! Сыграть с огоньком, пройти так, чтобы земля горела, видок, видок чтобы был орлиный! Можно сделать?
– Нужно сделать, товарищ капитан! Вот только узнать бы, где эта встреча произойдёт?
– А по пути, по пути! Где-то на лесной дороге. Да я разведку пошлю, вот наш лейтенант будет свои операции производить и об этом дознается. Сообщим!
Полк был очень большим, и, конечно, начиная с середины колонны оркестр не был слышен, но передовые подразделения под музыку шли так уверенно и ходко, что и остальные батальоны подравнивались под них и к месту назначения полк пришёл первым. Это сейчас же отметил вездесущий и всё видящий полковник Прохорович, бывший уже на месте с часами в руках.
Уже поздно вечером Егоров услышал звуки музыки, раздававшиеся далеко справа. Оказывается, это был полк Семидева. Судить о качестве оркестра было невозможно, слишком далеко он был.
Но, возвращаясь часа через два назад, в лагерь, действительно, на пересечении дорог, откуда две дороги шли почти параллельно друг другу, они встретились с полком Осинина. Этот «полк-сосед» пересекал дорогу, по которой двигался полк Смеляка, и Смеляк приказал остановиться и пропустить полк Осинина.
Впереди осининского полка шёл оркестр, возглавляемый капельмейстером Сквирским.
Сквирский был молодой человек невысокого роста, худощавый, до войны он был очень неплохим трубачом и играл в каком-то джазовом оркестре. Это был, несомненно, хороший, опытный знаток духовых инструментов. Но, очевидно, «система опекания» со стороны полкового командира и всего начальства не давала ему возможности развернуться. Оркестр был очень мал, очевидно, он полностью соответствовал «драконовскому» табелю оркестров, тринадцать музыкантов! Правда, к этим тринадцати полагались ещё десять воспитанников, но трудно, очень трудно, в лесу, во время войны, найти мальчишек, да ещё музыкально одарённых и терпеливых. Да и кто повезёт мальчишек на фронт? Другое дело тыл! Там спокойно!
Недобрым словом поминал Егоров автора этого злосчастного «табеля военных оркестров», тем более что перед его глазами и ушами было живое воплощение этой неудачной затеи, скреплённой, к несчастью, приказом Наркома обороны!
И музыканты хорошие были у Сквирского. Хорошо играли почти все.
Но как это было убого! Как ощущались провалы, когда единственный трубач (первый) брал дыхание. И какой у него, у этого хорошего трубача, был несчастный, неуверенный вид! Как безобразно жидок и неустойчив был аккомпанемент! Не было даже малого барабана, который мог бы значительно укрепить и сделать ярким именно аккомпанемент. Особенно в маршах. Захлёбываясь в паузах и издавая невероятные звуки при малейшем попадании на неровную землю, оркестр пересекал дорогу.
Сквирский, увидев Егрова, махнул ему приветственно рукой и сейчас же досадливо махнул ею в сторону своих музыкантов, дескать, «пойми сам, видишь, какое барахло у меня?»
Егоров ответил ему приветствием и сделал ободряющий жест: обойдётся, дескать! – не так уж плохо!
В это время к Егорову подошёл Смеляк и с улыбкой посмотрел на него.
– Ну, как у соседей дела-то? Плохо, плохо! Вот сейчас покажется сам Осинин, давайте поиграем их полку, дескать, в порядке товарищеской помощи! Ведь они под музыку скорее пройдут, а то будут тянуться через пень-колоду! Вот он, видите? Давайте, Егоров!
Егоров повернулся к оркестру, поднял руки, объявил марш, как обычно, про себя подсчитал ногу – и марш грянул! Люди пошли значительно быстрее, автоматически переходя на строевой шаг, многие с благодарностью смотрели на «чужой» оркестр.
Осинин, всегда носивший на гимнастёрке Золотую Звезду Героя Советского Союза, полученную им на финской ещё кампании, где он действительно проявлял чудеса со своим взводом, встал рядом со Смеляком и недовольно поглядывал на Егорова и его оркестр.
Через несколько минут он остановил движение своей колонны и сказал Смеляку:
– Проводи своих людей! Пусть проходят. А то ты ещё мне счёт представишь за свою музыку!
Смеляк посмотрел на него иронически, пожал плечами и сказал Егорову:
– Играйте на месте для прохождения полка. Потом догоните! – И дал команду полку.
Играть пришлось долго, но полк пошёл быстро, с прекрасной выправкой, бодро, будто бы и не было у него длительного, утомительного перехода.
Когда полк Смеляка уже прошёл и оркестр повернулся, чтобы направиться вдогонку, Осинин остановил Егорова и спросил:
– А интересно, почему у вас так много музыкантов? Что у вас, особые штаты, что ли?
– Никак нет, особых штатов нет, а есть желание командира полка и его умение делать из малого большее!
– Умение! Законами пренебрегает ваш Смеляк! Высоко нос дерёт!
Егоров прекрасно понимал, что беседа с Осининым не приведёт ни к чему хорошему, и поэтому сразу же попросил разрешения догонять свой полк.
– Идите! Догоняйте! Выскочки! – пробурчал совершенно рассерженный Осинин.
А Смеляк, задирающий высоко нос, может быть, опять пренебрегший законами, выслал за оркестром и Егоровым три больших грузовика, и когда оркестр подъехал к голове колонны, он остановил их и распорядился:
– Езжайте до главного входа в лагерь, там выходите из машин и ждите нас. Пропустите полк как на смотру, через главный вход, а потом пойдёте в хвосте, но с игрой!
Это распоряжение было выполнено. Но ждать у главного входа пришлось недолго. Оказывается, Смеляк провёл несколько марш-бросков, то есть несколько километров полк бежал бегом! Всё это было не прихотью командира полка, он отрабатывал выносливость, выдержку, мощь своих людей. Музыканты с удовольствием узнали, что отставших не было. Это великое дело.
Кажется, можно было бы дать и какую-то передышку! Учения прошли отлично, и полк Смеляка получил благодарность командира дивизии. Но нет! Ни один час у Смеляка даром не пропадал, а впечатление было такое, что сам-то он будто бы и не делал ничего. Не все так умеют!
Люди Смеляка знали, на что они шли, к чему они готовились, и, зная это, принимали все меры к тому, чтобы, разгромив врага, остаться целыми самим.
Теперь к Егорову зачастили гости, соседи! По нескольку раз в день приходил капельмейстер Сквирский, ему составлял компанию капельмейстер из полка Семидева – милейший и добрейший Тигров, дядя Вася, как его обычно называли, за глаза, конечно, красноармейцы. У него тоже был микроскопический состав оркестра, и увеличить свои оркестры им никак не удавалось!
Кроме этого у них совсем не было нот, и они, по мере возможности, кое-что переписывали у Егорова.
Оба они жаловались на своих «полковых», особенно Тигров на своего Семидева, за то, что тот назначил его, капельмейстера, на должность командира хозвзвода! Сквирский о своих обидах не говорил, но при упоминании фамилии Осинина – обиженно морщился. Зато оба были единодушны в своих похвалах Смеляку.
– Если бы нам такого полкового! Это голова, не то что наши буквоеды!
Из бесед с ними выяснилось, что оба эти командиры полков дали совершенно точное и категорическое указание об отборе ровно тринадцати человек музыкантов, исходя из штатного расписания. Ни одним больше. Никакие доводы капельмейстеров во внимание не принимались. Да их просто и не слушали, внимания на них не обращали.
А инструменты выхлопатывались не кем иным, как помощниками командиров полков по МТО, интендантами, в самую последнюю очередь и с таким видом, что только одна фраза и висела на их устах: «Дайте хоть что-нибудь, чтобы от нас отвязались!»
В соответствии с таким пренебрежением Сенский и дал им такое, «чтобы отвязались».
Ни к комплектованию оркестров людьми, ни инструментами капельмейстеры не допускались, с ними не советовались, не обменивались мнениями! Результаты не замедлили сказаться! Оркестры были неполноценными и могли утешать командиров полков только тем, что теперь против каждого наименования подразделения стояла галочка, изображающая собой понятие «укомплектовано».