В середине пути Кухаров смилостивился и разрешил поиграть немножко Дружинину, оттёртому им в последнюю шеренгу оркестра, сам же отошёл к басам и сейчас же, видя, что басисты всё-таки испытывают неудобства при игре от своих вещмешков, разгрузил их. Басисты приняли его услугу с молчаливой благодарностью.
– Ничего, ребята! Дай до фронта добраться, там раздостанем и транспорт. Не будем багаж на себе таскать! Оформимся! – заверил Кухаров.
Музыканты, шедшие рядом, посмотрели на него с уважением.
Но вот вдали показались и здания разъезда В**. Длинный состав товарных вагонов стоял на путях. Паровоз стоял с левой стороны. Это было сразу замечено всеми, и сейчас же пошли обмены замечаниями.
– Значит, не в Ленинград. Не на север.
– Интересно всё-таки, куда!
– Ну, знаете, выбор очень широкий! Куда ни плюнь – фронт!
С громким, блестящим маршем батальон вошёл на территорию станции и остановился около вагонов.
Интендант Баженов был уже на станции. Рядом с ним стоял неизвестный капитан с эмблемами железнодорожных войск на петлицах.
Неверов и командиры рот подошли к ним, и через несколько минут началась посадка людей по вагонам.
– А вам, товарищ Егоров, вот этот вагончик, в серединочке, – сказал Баженов, показывая рукой на один из вагонов. – Он оборудован, всё, что надо, в нём имеется. Посылайте людей за сухим пайком, и всё будет в порядке! – любезно предложил интендант.
Вагон был действительно оборудован чисто вымытыми и выскобленными нарами. Кухаров и Дружинин отбежали в лес, наломали свежих веток и украсили ими вагон внутри и снаружи. Кухаров доложил, что в соседнем вагоне расположился полковой ветеринарный лазарет и в нём только два человека, ветеринарный врач, милейший и добрейший Хусаинов, с ветеринарным фельдшером, и медикаменты, среди которых:
– Спирт, чистейший как слеза… а много… Наверное, вёдер двадцать!
– Ну и что же из этого? Какое вам дело-то до этого?
– Дела-то, конечно, никакого! А интересно! Такая вещь!
Тут Егоров так посмотрел на Кухарова, что тот мгновенно осёкся и больше уже на тему о спирте не заикался! Но Егоров сам, пока поезд ещё стоял и не было признаков того, что он вот-вот пойдёт, заглянул в вагон к Хусаинову.
Действительно, вагон был густо заставлен имуществом ветлазарета до такой степени плотно, что из-за тесноты не было видно хозяев вагона.
Только на оклик Егорова из-за нагромождений ящиков, мешков, сундуков, шкафов и непонятного вида сумок показалось лицо ветврача третьего ранга Хусаинова. Он был катастрофически лыс, щупляв, и даже шпалы в его петлицах не делали его похожим на командира, да ещё старшего. Вместе с этим он был необычайно приветлив со всеми, внимателен ко всем и, несомненно, был одним из культурнейших командиров в дивизии. Он очень любил подчёркивать свое татарское происхождение и зачастую щеголял татарским акцентом.
– Здравствуйте, товарищ Хусаинов! – крикнул ему Егоров.
– Салам, салам, Егоров! – отвечал Хусаинов. – Зачим пришла?
– Проведать, по-соседски! Наши вагоны рядом.
– Зачим рядом? Айда сюда! Вмисте едем. Давай рука! – он протянул Егорову руку с целью помочь ему вспрыгнуть в вагонную дверь.
Егоров вскочил в вагон и прошёлся по свободному пространству, которого, правда, было совсем мало. И тут он увидел, что Кухаров был прав. В одном из углов вагона в плетёных корзинах стояло несколько громадных бутылей спирта.
– Хочу вас предупредить, товарищ военврач, – сказал Егоров. – Спирт-то вы везёте в открытом вагоне, да так много. А это, наверное, нехорошо! Я уже слышал, что некоторые наши воины уже ознакомлены с вашим грузом и ведут по этому поводу соответствующие собеседования!
– Грабить будут? – поинтересовался Хусаинов.
– Грабить-то, по-моему, не будут, а просить будут! Соблазн-то велик.
Тут Хусаинов неожиданно засмеялся. Смеялся он как-то по-детски, весь отдаваясь смеху.
– Не будут просить! – выдохнул он через смех. – Не будут. Спирт-то спирт, но только он с формалином. Это не для людей, это для лошадок! И он засмеялся ещё веселее. – А чистый спирт тоже есть! Хочешь? – спросил он у Егорова. – Только чистый спирт спрятан и его никто не видел! Хочешь, налью немножко? Баженов уже просил, дал ему немножко. Ты не просишь, тебе сам дам! Ну?
Егоров не ожидал подобного поворота. Не затем же он шёл к Хусаинову.
– Зачем мне спирт? – недоумённо спросил он. – Я насчёт выпивки не мастер!
– Зачем пить? Закуска хороший есть! Колбаса копчёный есть, рыба – знаешь, вобла? Савсим якши! С такой закуской не хочешь, а выпьешь! Много не дам, двести граммов дам! Иди сюда!
Увидев, что Егоров действительно не заинтересован в получении спирта, и великолепно зная, что Егоров никогда не был замечен в употреблении спиртных напитков, Хусаинов переменил тему разговора и систему речи.
– Ну ты не обижайся! Я же знаю тебя. И спасибо, что предупредил, хотя я уверен в том, что если бы даже настоящий спирт был бы на этом месте, не стали бы наши солдаты кидаться на него. А за заботу, честное слово, спасибо!
– Так, может быть, дать тебе, Хусаинов, солдатика для охраны? Неудобно одному-то ехать в вагоне?
– Так со мной ветфельдшер! Он пошёл за сухим пайком, сейчас придёт, поужинаем, потом дверь запрём и спать ляжем! Ничего не будет!
Через несколько минут пришёл ветфельдшер, принёсший сухой паёк на себя и Хусаинова, и тоже радушно стал приглашать Егорова поужинать вместе с ними.
– Спасибо вам! Экие вы душевные люди! – сказал Егоров. – Но ведь меня ждёт в точности такой же ужин! Меню пока что одинаковое. Пойду! – Он выпрыгнул из вагона и сразу же попал в объятия Кухарова.
– А я вас ищу, ищу! – заявил Кухаров. – Идите кушать да и спать ложитесь. Я всё приготовил. Когда ещё пойдёт поезд, а времени-то уже три часа ночи. И так светло, да ещё скоро по закону светать будет. Идите-ка!
Кухаров где-то раздобыл ящик, из которого устроил подобие стола. На ящике была расстелена газета, а на газете лежали аккуратно нарезанные хлеб, копчёная колбаса, очищенная вобла, несколько солёных огурцов и стояла фляжка с водой.
Музыканты уже поели и занимались своими делами. Кое-кто укладывался спать, кое-кто смотрел в открытую дверь, курил. Разговаривали тихо, приглушённо.
Подошёл Королёв.
– А хорошо, товарищ старший лейтенант, что попал к нам этот Кухаров. Такой хозяйственный парень! Организовал постели как! Уложил всех как здорово! И сам попросился дежурить в эту ночь! Я, говорит, пока ещё не играл, устал меньше всех, так что всё будет в порядке! Хороший мужик!
– Мужик-то хороший, только напрасно он будет дежурить. В первый раз, мало ли что, он же ещё никого не знает!
– Ну, я с ним вместе подневалю! Сейчас мне спать не хочется, а в случае чего в вагоне-то и днём можно поспать. Пока что в поезде живём…
И постель Егорову Кухаров постелил отменно, из ветвей и листьев. Застелил шинелью, а вместо подушки приспособил противогаз. Спать было удобно.
А поезд всё ещё стоял!
Засыпая, сквозь дрёму Егоров слышал, как Кухаров спросил у кого-то, шедшего вдоль поезда:
– Долго ещё будем стоять? Чего там возятся?
И чей-то молодой, свежий голос ответил:
– Скоро поедем! Связь начальника эшелона с паровозом сейчас установят – и поедем. А ты, вообще-то, не спеши особенно, успеешь!
Егоров заснул.
Во сне ему показалось, что будто бы к поезду подошёл ещё какой-то полк, чужой, с незнакомыми командирами, будто бы этот полк хотел выкинуть всех людей из вагонов и занять их места, но потом что-то стукнуло, лязгнуло и вагон будто бы покатился.
Эшелон двинулся.
Впереди было неизвестное.
Глава 22
Судя по тому, как мчался поезд, вместивший в себя третий эшелон смеляковского полка, можно было подумать, что он совершенно необходим там, куда его везут, что только от его немедленного прибытия на место зависит окончательное решение исхода войны.
Музыканты посмеивались:
– Небось и курьерские поезда так не ходят!
– Вот это темп! Вивачиссимо!
Но вместе с тем в совершенно неожиданных местах поезд вдруг замедлял ход.
– Ритенуто ассаи, – говорил Макстман.
Поезд же останавливался совсем и стоял решительно и мрачно по нескольку часов подряд.
Так на всех парах поезд пролетел через станцию Влг** и остановился на каком-то совершенно одиноком, глухом полустанке.
Стояли долго, до мучительности, но выходить из вагонов не разрешали. Музыканты острили:
– Решают важнейший вопрос, куда нас послать! Все командармы просят нас, и поэтому у них вышел спор!
– Что командармы! Командующие фронтами заспорили, кому неохота получить такую геройскую дивизию!
А поезд всё стоял и стоял.
Егоров решил использовать возможность спокойного пребывания и порепетировать с оркестром, но не успели они проиграть несколько тактов, как прибежал адъютант Неверова и передал распоряжение прекратить игру, так как необходима полная слышимость всего происходящего.
– Прекратить так прекратить!
– Начальству виднее! – говорили музыканты.
– И правильно! Какая теперь музыка нужна? К чему теперь музыка? Теперь другое надо! Стрельба! Прицельный огонь! Вот что теперь нужно, а не музыка! – послышался голос Яковлева.
– Яковлев! Опять вы? – сказал Егоров. – Вы забыли наш с вами разговор? Мне кажется, что вам, с вашими настроениями, не место в оркестре. Уж если вы, музыкант, начали так рассуждать о музыке, то вам-то, конечно, она не нужна. Старшина Королёв! – позвал он.
Королёв быстро появился около Егорова.
– Слушаю вас, товарищ старший лейтенант!
– Вот, товарищ Королёв. В случае, если меня здесь не будет, куда-нибудь отлучусь, если Яковлев начнёт опять толковать о своём стрелковом искусстве, немедленно выпишите ему увольнительную из оркестра, проверьте его обмундирование и сдайте его капитану Неверову в качестве рядового стрелка. В восьмой роте, я знаю, недокомплект, и капитан Неверов с удовольствием примет в свои объятия такого знаменитого стрелка. Поняли? И сделайте это немедленно! Будет хорошо и нам, и капитану Неверову, а в первую очередь – самому Яковлеву. А то ему, видите ли, очень трудно у нас, музыка уже не нужна, лишним он себя у нас чувствует! Это же мучительное ощущение! Вот как!