Оказывается, старик этот, пастух одного из колхозов, перегонял со своими помощниками отару овец куда-то под Тамбов! Надежды на то, что все овцы пройдут этот немалый путь, было мало, и пастух, услышав от Кухарова и Бондаренко о печальном положении в их части, немедленно предложил им взять трёх баранов, при условии получения справки с печатью.
– Всё ж таки отчитаться надо! Порядок требует!
Егоров побежал к Смеляку. Рассказал обо всём и попросил дать справку.
Смеляк долго смеялся, потом произнёс целую хвалебную речь в адрес Кухарова и Бондаренко.
– Ты смотри, какие у тебя люди! Ведь не додумался же до этого Баженов, а ведь мог! Да погодите, Егоров! Этот старик-то, пастух, у вас? Может быть, он может ещё дать баранов? Ведь тогда мы могли бы эти два дня весь полк прокормить. А уж документ мы ему дадим по форме! Где он? Да Баженова надо вызвать!
Баженов долго мялся и ссылался на то, что начпрод уехал в штаб армии, у него все расчёты, а я, дескать, не я, и моя хата с краю, и вообще я ничего в этом деле не знаю!
Но Смеляк весьма бесцеремонно рявкнул на него так, как Егоров никогда не слышал, и, запасшись бланками для справок и печатью, Смеляк, Баженов и Егоров пошли к музыкантским домам.
Бараны ещё лежали около крыльца, а старик, сидя на крылечке, курил громаднейшую самокрутку в окружении музыкантов. Беседовали!
– Молодцы, молодцы! – внимательно посмотрев на Кухарова и Бондаренко, сказал Смеляк. – Так, дедуся, может быть, вы ещё дадите нам десяток баранчиков? Мы вам дадим документ, что вы поставили их в армию, и вам зачтут их в мясопоставки! Можете?
– Значит, будет документ? – заволновался дед.
– А как же? Вот принесли бланки, заполним, подпишем, печати поставим, и всё в порядке.
– А баранчиков можно! Сколько же вам надо-то?
Тут уже не вытерпело интендантское сердце Баженова.
– Почему же десяток? Можно и больше!
– Сколько вам требуется? Отара большая!
Смеляк иронически посмотрел на Баженова.
– Что, хотите запасец сделать? Солить-то нам баранину негде! Ни погребов нет, ни складов! Нам надо на два дня. Не больше!
– Ну, пятнадцать-то баранов можно? И двадцать бы не грех! Полк-то велик! Народ-то всё здоровый, уж кормить так кормить!
– Нормы питания при вас? Сколько надо по нормам?
Оказалось, что на два дня хватит восемнадцать баранов. Но решили довести до круглого счёта и выписали документ на двадцать баранов.
Бондаренко запряг Сонечку, и возглавляемые Баженовым и пастухом человек десять музыкантов пошли «за мясом».
К удивлению всего полка – обед был очень вкусным и сытным!
А Кухаров и Бондаренко решили из барана, оставленного Смеляком специально для оркестра как награду за инициативу и находчивость, приготовить шашлык, на каковой настойчиво просили Егорова пригласить Смеляка и Ураганова.
Где-то они сумели раздобыть и лук, и перец, жарили шашлык на штыках, а костёр развели в таком укромном месте за домом, что даже намёка на огонь не было видно.
Смеляк и Ураганов не побрезговали самодельным шашлыком и с удовольствием сидели в кругу музыкантов, ели шашлык с хорошим аппетитом, и Смеляк неоднократно выражал сожаление:
– Пива вот нет, очень жалко! Как оно хорошо бы, к шашлычку-то! Да если в него, в пиво-то, ещё бы щепоточку соли бы! Ах, жалко!
Кухаров внимательно слушал и понимающе кивал головой.
– Ещё бы! – поддержал он мнение Смеляка. – Первое дело – пиво с шашлыком! Но чего нет, того нет, товарищ капитан! Может быть, оно, пиво-то, даже и есть где-нибудь тут, в окружности, но следов его не видно! Так что придётся пока всухую!
– Нет, неплохо, и очень даже неплохо и всухую! А будет время – запьём и пивом, и коньячком! Верно ведь?
Макстман внёс коррективу:
– Коньяк под шашлык не того, не тонко. Коньяк под сыр, под фрукты пьют. А под шашлык уж водку, старку, например!
– Правильно. Ишь, Егоров, какие у вас музыканты, гастрономы-то!
Макстман сконфуженно протянул руку и взял ещё, вероятно, уже десятую порцию шашлыка.
А музыканты улыбались и говорили Смеляку, что он прав и что обязательно будет время, когда они запьют шашлык, а чем – это дело вкуса и финансовых возможностей каждого. Только Белоножский выступил в поддержку Макстмана и подтвердил, что коньяк требует фруктов, шашлык же, по своей грубости, лучше ложится на водку. Это заявление удивило Егорова, так как он знал, что Белоножский к водке совершенно равнодушен, а тут оказалось, что он даже в головках водочных бутылок разбирается! Ишь ведь, «с белой головкой водка хороша к шашлыку, да если ещё водка-то холодная, со льда!»
Смеляк встал, улыбнулся и сказал:
– Верно говорите, товарищи! Все правы. Самое главное для нас – это обеспечить, чтобы всё было так, как вы говорите. А это мы можем теперь обеспечить только отличным боем! А пока спасибо всем вам! Угостили – отменно!
Однажды во время проживания в этих М-ских домиках первый тенорист Андрей Васильев вошёл в «кабинет» Егорова и торжественно протянул ему какой-то свёрток.
– Вам, товарищ старший лейтенант! Книги. Нашёл в развалинах.
Книги были без концов и начал, конечно, без переплётов, подмочены. Словом, это были останки книг. Но одна из них была творением Джона Рида – «Десять дней, которые потрясли мир», несколько книг были сочинениями Дж. Лондона, две-три книги были рассказами Чехова, а одна из книг, привлекших внимание Егорова, без конца и начала, ужасно растрёпанная, очень больших размеров, оказалась, вероятно, «домашним лечебником». Подробные, очень красочно составленные описания болезней со способами лечения и рецептами лекарств, следовавшими за описательной частью, шли в алфавитном порядке. Каких только болезней не было там описано! И каким отличным языком! Невольно Егоров стал читать и, читая, отмечал про себя, что, кажется, симптомы этой болезни есть и у него! Прочитав описание пяти-шести сложных заболеваний, он нашёл, что именно он, Егоров, болен этими серьёзными болезнями. Вот какая сила убеждения! Вот это язык!
Он позвал Королёва, показал ему книгу и сказал:
– Почитайте, Королёв, а потом скажите мне, хороша ли книга!
– Да неинтересно же, товарищ старший лейтенант! Что это вдруг читать про болезни? Что же в этом интересного-то?
Но всё-таки сел сбоку у стола и погрузился в чтение. Егоров заметил, что Королёв время от времени поднимает голову вверх, будто бы припоминает что-то, потом он увидел, что Королёв начал как-то странно шевелить руками, а минут через десять Королёв взмолился!
– Не могу больше, товарищ старший лейтенант! Хоть убейте! Это же не книга, а дьявольское наваждение! Читаешь – и кажется, что сам-то уже болен! Я же знаю, что я здоров, а вот начинает мозжить в голове! Нет! Больше не могу!
– Ага! Значит и вам кажется, что вы заболели? Я-то думал, что мне это только казалось. Видите, как великолепно написана книга? Как убеждает всякого, кто к ней прикоснулся, в болезнях? Вот мастер-то!
А ближе к вечеру к Егорову зашёл подружившийся с ним молодой военврач Кряжев. Книгу эту, вызывающую интерес своим колоссальным размером, Кряжев увидел на столе Егорова и сразу же спросил:
– Что это у вас за фолиант такой? Откуда?
– Интереснейшая книга, Кряжев! И как написана! Да постойте-ка! Это же по вашей части!..
Через секунду Кряжев уже углубился в книгу и, кажется, забыл обо всём на свете. И обо всех тоже! Время от времени он поднимал голову и восклицал:
– Чудо! Великолепно! Не надо было и медицинскую академию кончать, только если из-за корочек! Тут же всё сказано! Блестяще!
Хоть и понравилась Егорову книга, но он решил, что всё-таки врачу она более нужна, тем более такому молодому и такому славному, как Кряжев. И он подарил её ему.
Кряжев долго благодарил Егорова и жал ему руку, в конце концов он бережно завернул её в кусок оторванных обоев и, нежно прижимая к груди, ушёл.
К фронту стали привыкать.
Уже совершенно не обращали внимания на очень отчётливо слышимые залпы орудий, стрекотание пулемётов, летающие «рамы». Уже научились быстро укрываться при артиллерийских и миномётных налётах, на ракеты и светящиеся парашюты – тоже не смотрели. И только зарева пожаров, стоящие по ночам над городом В**, заставляли смотреть на них и вздыхать с сожалением:
– Сожгут, дьяволы, такой город!
И в одну тёмную ночь по тревоге подняли весь полк.
Глава 25
Ночь была очень тёмной, как говорят, хоть глаз выколи. Несмотря на темноту и то, что в целях сохранности полк был размещён не в одном месте, а во многих, более, чем лагерь, защищённых местах, построение произошло быстро.
Капитан Варламов приказал инструменты погрузить в повозку, саму же повозку, с Бондаренко, поставил позади оркестра, а музыкантов, только с оружием, поставил между вторым и третьим батальонами, там же, где был и штаб полка.
Под покровом тёмной ночи двинулись общей колонной, побатальонно, с очень небольшими дистанциями между ними. Приказано было идти молча, не звякать снаряжением, соблюдая тишину.
Дороги были сильно повреждены бомбёжками, но всё-таки это было шоссе, широкое, удобное, и идти было можно достаточно быстро. И, хотя шли очень ходко, только на рассвете увидели перед собой очертания больших, многоэтажных домов, громадные заводские корпуса, перед собой белые, а чуть правее такие же огромные, даже, быть может, более длинные, но уже красные, кирпичные, как-то отдельно и ещё правее стояли величественные элеваторы и ещё какие-то, явно промышленные здания. А далеко-далеко наверху, где-то на горе, через дымку тумана маячила устремившаяся ввысь как диковинная стрела, изящная, стройная красавица-колокольня!
– Вот и В**, – начали раздаваться шёпоты по строю.
– Видишь, колокольня-то стоит? Это Митрофаньев монастырь!
– На ней, на колокольне-то, у немцев наблюдательный пункт! Обзор-то видишь какой?
– А мы-то перед фрицами как на ладонке. Вот дадут сейчас они по нам!
– Немцы-то на горе, да в зелени все! А мы-то как на голом пузе! Никуда не спрячешься!