По рядам передали команду «Бегом». Идущие впереди батальоны уже бежали. Земля гудела от дружного топота тысяч ног, обутых в тяжёлые сапоги, да ещё на подковках.
– Надо как можно скорее войти в расположение этих домов, – пояснил бежавший рядом с Егоровым Трусков. – Скоро будет видно, и немцы будут, непременно будут бить по переезду. И нас, конечно, они увидят. Но теперь близко, вот и железная дорога.
Действительно, бежали по переезду через железнодорожный путь. А дома, громадные, многоэтажные, только уже без окон и дверей, стояли метрах в пятидесяти от железной дороги.
– Нажимайте, нажимайте, друзья! – подбадривал Трусков. – Ещё ведь целый батальон за вами, а светлеет с каждой минутой всё больше.
Перебежали! И не успели поравняться с домами, как на переезд обрушились десятки тяжёлых снарядов. Всё-таки немцы увидели людей на переезде. Но, к общему удовольствию, переезд был уже пуст. А люди – люди уже постигли законы фронтовой жизни. Они лежали на земле, плотно прижавшись к ней, ища у неё, родной земли, защиты от раскалённого металла.
Будто и не вошёл только что в этот населённый когда-то людьми пункт целый полк.
Снарядов немцы не жалели. Поливали по пустому переезду не менее двадцати минут, а потом перенесли огонь дальше переезда, именно на те дороги, по которым только что шли части дивизии Прохоровича.
Но это было уже ни к чему. Дивизия, очевидно, без всяких потерь вошла в непосредственную близость к врагу, и убрать её, не допустить к прямому участию в битве с фашистами уже было не в силах.
К музыкантам, приводящим себя в порядок после бомбёжки, подбежал капитан Варламов.
– Ну, теперь вы, быстро за мной! – Он побежал куда-то прямо по улице, между домами, вблизи представлявшими печальное зрелище!
Кое-где стены были разрушены и сквозь пробоины были видны мирные комнаты, оклеенные весёлыми обоями, детские кроватки, столы, стоящие посередине комнат, буфеты, книжные шкафы, и, кажется, даже с книгами. Кое-где болтались балконы, чудом держащиеся на перекладине. У одного из домов стоял одинокий рояль, кем-то брошенный и страшный в необычности своего положения.
Варламов вбежал в какое-то подобие двора.
– Вот здесь, – показал он рукой Егорову. – Здесь штаб полка, Смеляк, Ураганов, я, все наши, а здесь, – он показал рукой на другой дом, – рота связи в первом этаже, а в подвал входите вы. Размещайтесь там. И поосторожнее. Немцы совсем близко, рядом. Вы даже и не представляете! Предупредите людей. Повозку и лошадь поставьте вместе со связистами. К инструментам поставьте охрану. Есть вопросы?
Вопросы, конечно, были бы, но обстановка была такой сложной, Варламов был до такой степени озабочен и утомлён, что Егоров нашёл неудобным и нетактичным спросить что-либо. Он только поблагодарил Варламова за заботу и внимательность к оркестру и направился вслед за своими музыкантами в подвал дома.
Понятие подвала не подходило под то помещение, куда вошли музыканты. Да, конечно, по всем признакам это был подвал, если считать, что всякое помещение, устроенное ниже первого этажа и не имеющее нормальных окон, считается подвалом.
В данном случае это помещение имело, скорее всего, вид какого-то всё же, вероятно, жилого помещения, расположенного внизу.
Подвал начинался коридором, большим, просторным, но, конечно, тёмным. По бокам коридора были двери в какие-то, тоже просторные, большие комнаты. Затем коридор превращался в большой зал, который с другой стороны имел точно такое же расположение. В комнатах и зале были крошечные, совсем узенькие окна, хоть и дававшие очень мало света, но, очевидно, служившие в основном для притока свежего воздуха.
Старшина Королёв подошёл к Егорову с довольным видом.
– Великолепное помещение! И просторно, и удобно, а главное – безопасно! Я думаю инструменты сюда перенести. И поста не надо, и всё под рукой!
Кухаров доложил Егорову:
– Вечером, по темноте, раздостанем на чём спать! А то на полу-то, без подстилок-то, будет трудновато. А ведь здесь город был, невозможно, чтобы не найти тюфяков, матрацев. Найдём!
Оставив Королёва устраиваться, Егоров решил узнать, где они, в каком здании разместились, что за обстановка кругом.
Это не составило труда.
Уже на втором этаже, куда ещё не проникли расположенные в первом этаже этого же дома связисты, по оставшимся кое-где табличкам Егоров установил, что дом этот был гостиницей, на первом этаже был размещён ресторан, и довольно крупный, а музыканты, оказывается, разместились в кухне и оказались временными владельцами массы комнат, бывших подсобными помещениями ресторана и гостиницы.
Штаб полка расположился в доме напротив гостиницы. В одном дворе. Оказалось, что дом, где устроился штаб, был раньше домом ИТР, инженерно-технических работников, что-то вроде инженерного клуба.
Дом для штаба был подобран с большим толком. Стены этого дома были такими мощными, что, казалось, никакой снаряд не в силах разбить эту толщу камня. Помещений было много, но штаб занял только две комнаты, причём в основном это было хозяйство Соломского.
Трусков, видя недоумение на лице Егорова, разъяснил:
– Всё понятно, Егоров! Мы же не будем здесь! Через день-два все мы уйдём вперёд, туда, ближе к фрицам, а здесь будет только Соломский пока. Он будет принимать пополнение, направлять их к нам, будет осуществлять связь с дивизией, армией. Здесь будет: Соломский, боепитание, оружейники со своей мастерской, интендантство, санчасть и… вы пока!
– Как – и мы? Разве мы не будем вместе с полком?
– Вы и так с полком! Но сейчас пока будете «в запасе».
Егоров был расстроен! Что, уже началось пребывание в «лишних людях»? И Трусков, как всегда, заботливо и тактично начал растолковывать ему положение дел.
– Смотрите! Вы знаете, где мы сейчас находимся? Ведь мы ещё не в В**, а в его новом, социалистическом городке, его так и называли «соцгород», в Сталинском районе. Заняв В**, немцы решили не обосновываться в этом районе, уж слишком открыт он со всех сторон. И позиционно невыгоден. Вот видите? Это завод синтетического каучука, знаменитый СК-2, а вот эти красные корпуса – не менее знаменитый восемнадцатый авиазавод! А там элеваторы, а ниже СК-2 – электростанция. Всё это вместе с соцгородком стоит на другом берегу реки В*, а река эта излучистая, вся в извилинах. А на том берегу начинается слобода под названием Чижовка, она начинается от берега, поднимается вверх по горе и переходит уже в улицы города. Там немцы. И они расположили свои огневые точки по берегу реки так, что фактически находятся рядом с нами. А мы должны в самом ближайшем времени, но не позже, чем через два дня, перейти реку, войти в Чижовку, сменить там одну совершенно измочаленную дивизию и начать действия по освобождению В**. Всё это очень просто и легко говорится, но очень трудно, очень сложно осуществляется! И вы сами понимаете, что к осуществлению такой задачи надо идти порой через смерть! А вы понимаете, что значит перевести на тот берег такую массу людей, как полк? А ведь переправа здесь только одна, значит, надо разведать броды, надо обезопасить проводку людей. А срок для перехода ограниченный, это часы, а вернее – минуты, полной темноты, а ночи сейчас совсем не длинные! А если в эти часы немцы в целях ознакомления с обстановкой светильники подвесят на парашютах, а если пустят по берегам прожектор? Вот и судите сами, выходит, что в этот переход, в это, если хотите, форсирование реки надо брать прежде всего тех, кто сможет в случае чего сразу, с хода, идти в бой. А ваша задача другая, и для решения этой-то задачи и существуют военные оркестры. Вообразите себе, что вас взяли, и если уж взяли, то и в бой ввели, иначе зачем же было вас с собой тащить? Велика ли была бы от вас польза? Не спорю, трусов у вас нет и каждый готов пожертвовать собой за Родину. Ну пожертвовали бы, поубавилось бы вас, а где оркестр брать? А ведь он нужен будет, и очень даже! Так что посудите сами, что целесообразно, а что безрассудно! И нечего унывать, и знайте, что ваше от вас не уйдёт!
Выходя из штаба, Егоров повстречался со Смеляком.
Как всегда, жизнерадостный и пышущий энергией Смеляк на ходу обнял Егорова за плечи и спросил:
– Как разместились? Будьте очень осторожны. Вот жаль, играть невозможно! Но ничего. Наше время придёт. Пока занимайтесь теоретически, а приказаний ждите только от меня. И помните, осторожность – прежде всего! Без глупостей.
Что же? Теория так теория!
Музыканты, значительно притихшие и в какой-то степени прекратившие свои всегдашние подначивания и подшучивания, с интересом и, пожалуй, даже с удивлением изучали теорию музыки. Строили хроматические гаммы в мажоре и миноре, спорили о правильности их написания.
– Эх ты! Где твоя память? Что же ты доминанту-то понижаешь? Что же потом будет?
– Постой, не лотоши! Сразу-то не разберёшь, снизу-то доминанта пятая по порядку, а сверху-то, глянь, четвёртая! Не враз разберёшь!
В эти дни удобства жизни оркестра были доведены до идеала! Штабную полевую кухню поставили в помещение бывшего ресторана (немного сузив просторы, принадлежавшие роте связи), и даже за питанием ходить было, по совести говоря, незачем, оно было тут же, под боком, в прямом смысле слова.
Но вечером в подвал к музыкантам вошли Смеляк и Соломский.
– Вам приказание, Егоров! С сегодняшнего вечера, с десяти часов, вам надо взять на себя охрану штаба здесь. По ряду причин комендантский взвод полностью пойдёт со мной, на вас же возлагается охрана здесь. Впредь до моего следующего приказания. И я уверен в том, что и эту службу музыканты выполнят отлично! Пока ещё не поздно, пошлите старшину с людьми получить плащ-палатки, фонарики, а сами с Соломским составьте постовую ведомость и график дежурств. А я пока с вами попрощаюсь! Правда, недалеко уйду, всё время будем иметь с вами связь, но всё-таки… Хотим уйти километра на два от вас, а там видно будет!
– Что значит хотим? – недоумённо спросил Егоров.
– Ну, планируем… сегодня пойдём на тот берег, и хочется не просто перейти и засесть в уже готовые окопы, а интересно выжать немцев из их теперешней линии, потеснить их и быть ближе к цели. Этого мы хотим, это мы планируем, а как получится, трудно быть уверенным!