Смеляк и Варламов сидели за столом в полном вооружении и сосредоточенно читали какую-то бумагу. Атаманюк сидел подальше и неторопливо, методично, чинил карандаши, горкой лежавшие перед ним. В отдалении маячил Климанов, что-то мастеривший около одного из диванов, очевидно, служившего ложем Смеляка.
Войдя в это помещение, Зелюкин встал «смирно» и громким голосом начал рапортовать:
– Товарищ капитан! Старшие лейтенанты Зелюкин и Егоров… – но Смеляк не дал кончить, быстро встал из-за стола и подошёл к пришедшим.
– Очень хорошо! Быстро ты, Зелюкин. Ну, здравствуйте, Егоров! Живы? Здоровы? – он крепко пожал руку Егорова и подвёл его к столу. – Садитесь, садитесь! Ну, спасибо вам за вашу помощь в штабе том, Соломский мне доложил всё о вашей деятельности. Вероятно, он многого не смог бы сделать без вашей помощи. Но всё-таки мы решили вызвать вас сюда, здесь тоже много дел! И поворачиваться здесь надо значительно быстрее, чем там. А почему вы так держите руку? Что случилось?
Егоров смущённо рассказал о своей «встрече» с трупом, что этой рукой он чересчур близко «познакомился» с гниющим мертвецом и что, как ему кажется, и сейчас ещё от руки пахнет отвратительно.
– Так что же вы молчали? Конечно, это скверно. Климанов! Давайте-ка, друг, воду, мыло, полотенце, полей-ка товарищу Егорову, надо срочно вымыть руки.
Оказывается, тут же был вырыт сток, и, не выходя из КП, руки были вымыты и даже протёрты одеколоном «Кристалл», особенно популярным в то время в системе Военторга, любезно предложенным Варламовым.
– А теперь побеседуем! – сказал Смеляк, увидев, что процедура омовения закончена. – Люди ваши, по-моему, в порядке? Их будем хранить и постараемся, чтобы оркестр не исчез. Он будет нам очень нужен. А вы, Егоров, будете пока при мне. Должность ваша при вас останется, а выполнять будете обязанности Соломского, если бы он был здесь. Вам ясны его задачи? Повторю ещё раз: учёт людей в подразделениях, учёт потерь людского состава, желательно до потерь во взводах, быстрое обеспечение поступившими пополнениями всех подразделений, которые остро нуждаются в людях. И оформление наградных листов. Трудно будет – поможем, дадим помощника, а связных вам дадут из подразделений. У вас будет такое же точно помещение, телефоны и всё прочее. Не возражаете? Ну и великолепно. А сейчас – поужинаем.
В это время Климанов уже покрыл белой салфеткой, вероятно, срочно приготовленной из марли, край стола и поставил на эту «скатерть» несколько банок консервов, нарезанный хлеб, бутылку вина, украшенную невероятно яркими этикетками, и, наконец, покрытую опрокинутой тарелкой сковородку.
– Давайте приступать, друзья! – сказал Смеляк. – Видали такую бутылочку? Это уже трофеи! В офицерском блиндаже у немцев Климанов разыскал!
Смеляк налил вино в кружки и, подняв свою, провозгласил:
– Пока что тост всё тот же! За победу!
Егоров выпил и понял, что вино относится к сортам рома. Оно было крепкое, душистое. Но совсем не лучше наших вин. Он думал, что вино опьянит его, но опьянения не было.
– А теперь кушайте. Делайте бутерброды, берите котлеты. На переднем крае принято есть всерьёз, ибо до следующей еды надо в прямом смысле дожить! В перерывах между едой могут быть всякие истории с самыми разнообразными окончаниями.
Но есть Егоров не мог! Трупный запах не оставлял его до сих пор, и, что ещё хуже, вид мясных котлет вызывал в нём отвращение. Он поблагодарил и отрицательно покрутил головой.
Кажется, Варламов понял его.
– Не надо ему есть. Он ещё не привык к обстановке. Для него встреча с убитым – это ещё большая тяжесть. Пусть лучше ещё выпьет и потом чаю горячего, крепкого. Это будет хорошо.
После чая Егорова проводили, так же ползком, в его «помещение», точно такой же погреб, недалеко от КП, где он сейчас же лёг на такой же ободранный диван и мгновенно уснул. Ночью ему казалось, что над его головой грохочут какие-то особые громадные орудия, что грохот и шум стоит такой, что кажется, будто бы рушится небо! Но проснуться он не мог. Проснулся он тогда, когда почувствовал прикосновение к себе чьих-то рук. Он открыл глаза и увидел рядом – кого же? Кухаров осторожными толчками будил Егорова, а позади стоял улыбающийся Климанов и бубнил тихо:
– Как умоетесь, к командиру полка пройдите. Ждёт вас!
Поливая Егорову на руки воду, Кухаров информировал его о новостях:
– Ночью позвонили лейтенанту Соломскому и приказали отправить меня сюда, к вам. Сказали, что пойдут сюда танки, так чтобы меня с ними пристроили. Я их дождался и ночью с ними наверху прилёг и приехал! Ну и танки! Прямо крепости! Здоровущие! Называются КВ. И наши, тридцатьчетвёрки – тоже. Такой грохот подняли! Ничего, доехали благополучно. А сегодня их не увидишь! Так разместились за развалинами, что и найти трудно! А меня приказали числить при вас, как ординарцем пока! Ой, вот здесь ещё мыло. Ещё водички!
Егоров знал, что водичка здесь добывается с трудом. С риском для жизни надо было ползти к берегу реки и, соблюдая чудеса осторожности, доставлять её сюда, поэтому всё время думал об экономии воды, но Кухаров резко восстал против этого решения.
– Чего-чего, а уж вода-то будет! Мойтесь, мойтесь!
Отодвинув плащ-палатку, закрывавшую вход в блиндаж, Егоров остановился изумлённый. Ярко светило солнце, и свет был таким радостным и ликующим, что никак не вязался с мрачным подвалом-погребом, освещённым жалким светильником.
Егоров быстро поднялся на ступеньки, посмотрел на «улицу» и сейчас же в ужасе отпрянул! Прямо перед ним лежало нечто, именно «нечто», бывшее до того человеком, и, наверное, молодым, полным сил и надежд!
Это нечто было ноги, живот, отделённые от туловища! Вероятно, красноармеец был убит ночью и в темноте, когда видимость была слабой, по его трупу проехал тяжёлый танк. Эти останки были сплющены, измяты, и это было до такой степени жутко и страшно, что Егоров ощутил тошноту и дрожание в коленях. Он ослабел и, вероятно, издал стон, потому что Кухаров сейчас же подскочил к нему.
– Что случилось? Что такое? – взволнованно спросил он и схватил Егорова за талию.
– Ой, не могу! Смотри, что лежит!..
– Ох ты! Верно. Вот ведь какая смерть бывает! Но что же делать? Никто не спасётся, если смерть настигнет! А вы идите к полковому-то! Ждёт вас. А тут приберут!
Кое-как дополз до КП Егоров и, наверное, был ещё бледен и слишком расстроен, так как Смеляк сразу заметил его неспокойное состояние.
– Что с вами? Почему такой вид?
Егоров рассказал ему об убитом и был готов разрыдаться! Смеляк успокоил его своеобразно:
– Ну что же? Смерть почётная! О таких говорят – «погиб смертью храбрых»! Погиб на поле боя! Увидите ещё и не такие позы у убитых! Милый мой! Путь войны устлан не розами и даже не пионами, а именно такими вот смертельными исходами! И лучших своих друзей можете потерять неожиданно и в таком вот виде лицезреть! Так что терпите и волей-неволей – свыкайтесь! А теперь успокойтесь и давайте займёмся!
Правильно! Предаваться переживаниям и впадать в тоску – некогда!
Егоров получил у Смеляка исходные данные для своей работы, указания и советы и, напутствуемый лучшими пожеланиями командира полка и начальника штаба, пополз в свой блиндаж.
Останки раздавленного трупа были уже убраны. Помещение чисто выметено, прибрано, у телефонов уже сидел молоденький связист Галкин, отлично известный Егорову ещё со времени формирования полка, и беседовал с Кухаровым.
Егоров разложил на столе все свои документы и приступил к работе.
Работа спорилась. Уже через два часа Егорову было совершенно ясно положение полка с кадрами. Да, людей уже стало не хватать, и там, где их не хватало, приходилось трудно. В некоторых ротах с автоматами были уже и командиры, убыль людей была нешуточной.
Егоров связался с Соломским и пунктуально ему всё передал, пользуясь тем условным шифром, к которому прислушался за время своего пребывания с ним. Он передал Соломскому, сколько людей нужно, куда, кому, каких специальностей нужны люди. Соломский был очень доволен полученными сведениями и уверял, что сейчас же начнёт бомбить «верх» требованиями о присылке людей. Он сказал, что музыканты несут службу отлично, что всё в порядке и что он, Соломский, очень рад, что его функции там, на переднем крае, вверены такому исполнительному и аккуратному командиру.
А вечером, когда было темно и только зарево непрекращающихся пожаров в В** освещало разрытые и взрыхлённые огороды и остатки домиков слободы Чижовки, в блиндаж Егорова принесли неожиданную радость.
Климанов торжественно вошёл в блиндаж и пробасил:
– Вам письмо, товарищ старший лейтенант! Хотя, собственно-то говоря, – открыточка, но всё равно весточка из дома!
Егоров схватил открытку и от волнения долго не мог прочитать её. Буквы прыгали перед глазами, строчки сливались. А открытка была написана сверхмикроскопическим почерком и была сплошь вся синей от чернил. Очевидно, Макся решила использовать небольшую площадь почтовой открытки – до предела.
«Мы живы и здоровы, – читал он родные строки, – дочка начала учиться в школе и берёт уроки музыки, и там, и тут занимается с удовольствием и увлечением… интересно то, что твои письма стали приходить очень быстро, наверное, ты где-то недалеко от нас… постарался бы приехать к нам, проведать, посмотреть дочку, ты же смог бы это устроить… – Прочтя эти строки, Егоров горько усмехнулся. – …как жену командира меня привлекли к работе в Райвоенкомате, дел там много… постарайся приехать… все тебя целуют и шлют самые лучшие пожелания!»
Таким миром, таким семейным теплом повеяло от этой маленькой открытки… Егоров сейчас же взял свою сумку, достал оттуда почтовую бумагу и сейчас же написал письмо жене, где, конечно, упомянул о том, что был бы больше чем счастлив, если бы смог хоть минутку побыть дома, посмотреть дочку и всех любимых, но говорить об этом, даже думать об этом – невозможно! Не такое время. Всё-таки он получил успокоение, и настроение его очень поднялось!